Пока Китай готовится к проведению у себя 14 и 15 мая крупнейшего саммита, посвященного нашумевшему проекту «Один пояс — один путь» (OBOR), вокруг кажущегося неизбежным возвышения Китая до главного азиатского и даже мирового лидера, вероятно, снова поднимется шумиха.
Китайский МИД в заявлениях о «Форуме пояса и пути для международного сотрудничества» — так звучит официальное название саммита — всячески старался донести мысль о том, что это мероприятие является прежде всего «форумом экономического сотрудничества… и мы не хотим придавать ему политическую окраску».
Помимо заявлений о давней приверженности внешней политике мирного развития, призванных убедить как отечественную, так и зарубежную аудиторию в том, что для Китая приоритетными являются экономическое развитие, а также внутренняя и международная стабильность, которую он якобы поддерживает, китайские лидеры в последнее время также стремились создать впечатление, что сейчас Китай выступает основным гарантом глобализации. При президенте Си Цзиньпине эта программа сопровождается дипломатическими усилиями, цель которых — убедить соседей, что Китай стремится создать то, что он называет «Сообществом общей судьбы», где в основу региональной стабильности и мира ложится экономическая взаимозависимость.
Однако комментарии китайского МИДа о нежелании политизировать OBOR идут вразрез с утверждениями о том, что за пределами Китая многие — включая некоторых его соседей из Юго-Восточной Азии — считают недавнее содействие Китая целому ряду экономических инициатив и институтов частью более обширной меркантилистской программы по усилению геополитического и стратегического влияния Китая в регионе и далеко за его пределами. То есть полная идеализма и приветствующая глобализацию риторика Китая столкнулась со значительной долей скептицизма со стороны внешнеполитических лидеров и бизнес-элиты за пределами страны. Последние питают недоверие к тому, что считают геоэкономическими стратегиями Китая, предназначенными в первую очередь для служения национальным интересам.
В контексте Юго-Восточной Азии мы наблюдаем с одной стороны официальную обоюдовыгодную дипломатию и пропаганду Китая, а с другой — весьма реальную геополитическую напряженность, которая обусловлена самоуверенным поведением Китая. Особенно ярко это выражается в вопросе территориальных претензий в Южно-Китайском море. И это противоречие подчеркивает казалось бы несовместимые представления об экономических инициативах китайцев в регионе. Хотя концепция OBOR во многом напоминает попытку "отполировать" торговые, инвестиционные, финансовые отношения и инфраструктурные планы в Юго-Восточной Азии, внимание, которое уделяется развитию инфраструктуры, кажется, призвано ослабить негативное впечатление от все более наступательной стратегии Китая путем удовлетворения связанных с развитием потребностей, особенно в беднейших странах региона.
Однако само существование транспортных и энергетических инфраструктурных потребностей в Юго-Восточной Азии и готовность Китая направлять политические усилия и ресурсы на удовлетворение этих нужд пока что не приводят к гладким отношениям между сторонами.
Возможно, наиболее показательным примером неудавшейся инфраструктурной сделки между Китаем и Юго-Восточной Азией является проект Мьитсонской ГЭС в штате Качин (Мьянма), и проблема эта все еще ждет своего решения. Отказ Мьянмы от этой сделки стал поворотным пунктом в отношениях между Китаем и Мьянмой и в политике Мьянмы в целом. В других странах Юго-Восточной Азии несколько возглавляемых Китаем крупных проектов в области транспортной инфраструктуры также столкнулись с целым рядом трудностей. Они нередко связаны с обеспокоенностью тем, что эти сделки принесут несоразмерную выгоду Китаю. Так, в Шри-Ланке смена правительства привела к пересмотру крупного портового проекта. Между тем разработанные Китаем стратегические железнодорожные проекты в Таиланде и Индонезии отличаются крайней непоследовательностью в вопросе реализации. Но и при всех трудностях многие из этих сделок либо продвигались вперед на новых условиях, либо оказывались законсервированными в пользу других проектов.
Хотя большинство китайских проектов такого рода в Юго-Восточной Азии и связанные с ними проблемы зародились еще до появления в 2013 году OBOR, уделенное в них внимание транспортной и энергетической инфраструктуре демонстрирует, на какие сделки Китай рассчитывает в рамках новой инициативы.
Впрочем, они похожи на осуществляемые под руководством Китая проекты в других развивающихся регионах, таких как Африка и Латинская Америка, где китайское финансирование и инвестиции объединены со сделками по сырьевым товарам или инфраструктуре. И, как и в других развивающихся регионах, экономическая и политическая состоятельность инфраструктурных сделок OBOR в Юго-Восточной Азии и где бы то ни было еще в значительной степени будет зависеть от того, как проекты финансируются, насколько они прозрачны и как они оценивают риски и управляют ими. И здесь для Китая, его соседей из Юго-Восточной Азии, а также других стран и организаций, у которых есть опыт финансирования развития, открывается новая возможность.
В связи с китайским проектом OBOR чаще всего упоминаются три финансовых учреждения: Фонд Шелкового пути, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций и Новый банк развития. Хотя все они появились относительно недавно и их эффективность еще не проверена, ключевое различие между ними заключается в следующем: в то время как банки — пусть и с Китаем во главе — носят многосторонний характер, фонд является односторонним инструментом китайского правительства. Следует ожидать, что важная односторонняя роль в проектах OBOR будет также отведена государственно-частным банкам, включая Банк развития Китая. Мы уже знаем, что такие односторонние финансовые учреждения отличаются непрозрачностью и отдают предпочтение межгосударственным сделкам, в то время как многосторонние банки развития, поддерживаемые Китаем, в гораздо большей степени склонны применять более прозрачные инструменты оценки проектов и анализа рисков и быть открытыми для партнерства между правительством и частным бизнесом. Более того, последние, вероятно, с большим желанием пойдут на обмен идеями и сотрудничество с региональными органами, такими как Ассоциация государств Юго-Восточной Азии и Азиатский банк развития.
В ходе подготовки к форуму OBOR министр иностранных дел Китая Ван И заявил, что инициатива «Один пояс — один путь» является «самым важным общественным благом, которое Китай дарует миру». Наилучшим способом заставить поверить в то, что эта инициатива действительно будет реализована и принята как общественное благо — а не просто как инструмент для продвижения экономических и геополитических интересов Китая — станет обеспечение Китаем, его соседями из Юго-Восточной Азии и прочими заинтересованными странами и институтами максимальной финансовой ответственности, открытости и прозрачности в проектах OBOR. В конечном счете все это потребует понимания и удовлетворения желаний тех людей, жизнь которых окажется затронута этими грандиозными проектами.
Мэтт Ферчен — штатный научный сотрудник Центра мировой политики Карнеги-Цинхуа в Пекине.
