В последний раз, когда я лгал общественности, мне было 19 лет, и я был на грани исключения из моего московского вуза. По гражданской обороне, обязательному предмету, я прогулял все семинары, и теперь меня хотели исключить из Коммунистического союза молодежи и отчислить.
Но они дали мне еще один шанс доказать, что я все-таки был хорошим комсомольцем. Я должен был проводить политинформацию. Это было в 1983 году, когда советский истребитель-перехватчик сбил гражданский самолет Boeing 747 корейских авиалиний, который оказался в воздушном пространстве СССР. Об этом я должен был политически «проинформировать» сокурсников. Дюжина студентов, которые гораздо охотнее пошли бы домой, слушали, как я оправдывал убийство 269 человек.
Когда надзиратель сидит в последнем ряду…
Я рассказал, что ЦРУ манипулировало Boeing, чтобы он пересек советскую границу. США сознательно пошли на гибель гражданских лиц, чтобы проверить «нашу» противовоздушную оборону. Это была теория заговора, которая и сегодня верно служит Кремлю. В 2014 году, когда снова был сбит гражданский Boeing, на этот раз над Донбассом, снова были виноваты заговорщики. Украинцы, якобы, сбили самолет, чтобы обвинить в преступлении Россию.
Такая ложь, исходящая с моей родины или нет, находит по всему миру миллионы соратников, верящих в теорию заговора. В 1983 году некоторые антиимпериалистически настроенные левые верили, что это американский военный корабль сбил корейский Boeing. Среди ультраправых тогда ходила теория, что настоящей целью был конгрессмен, активный критик коммунизма, который погиб на борту злосчастного Boeing. К этому присоединялись голоса, которые утверждали, что некоторые пассажиры выжили или были съедены гигантскими крабами.
Бред заговоров сам по себе — не левый и не правый, но когда он исходил от левых, он бил по нам в Советском Союзе особенно жестко. Мы чувствовали себя преданными, беззащитными перед ложью, когда в нее верили на западе. Там никого не заставляли слушать секретаря партии, служба госбезопасности никого не арестовывала за то, что он читал неправильные книги. Ни в школе, ни в университете, ни во время собрания на предприятии не нужно было объяснять, что за все зло в мире ответственны империалисты. Кем нужно быть, чтобы делать такое добровольно? Таким вопросом мы задавались и понятия не имели о свободном мире и его ограничениях.
Когда западногерманские обыватели что-то говорили принимающим ложь, речь идет все-таки об этом, они не спрашивали нас. И нам это было не нужно. Это «мы» тогда было меньшинством в советском блоке, которое вскоре стало настолько сильным, что привело советскую структуру к развалу. Инакомыслящие, как, например, Александр Солженицын или Вацлав Гавел, хотели «жить в правде». С ложью в дискуссии они не вступали.
Вирус заговоров заразен. Тот, кто рассказывает теории заговора, поневоле меняет интонацию на тон обиженного всезнайки, которым так мастерски владеют Кен Йебсен (Ken Jebsen) или Юрген Эльзессер (Jürgen Elsässer). С такими же незаметными морганиями и я проводил свою «политинформацию»: мы знаем, кто за этим стоит. Я изображал на доске позиции и дальность действия тех спутников, которые должны были разведывать «наши» силы противовоздушной обороны. Космический спутник как раз пролетал там мимо, что, конечно, было просто совпадением.
Когда я изобразил ложь во всех ее деталях, я чуть сам в нее не поверил. Но мои слушатели зевали.
Можно подумать, что именно подданные диктатур особенно склонны к заговорщической лжи. У нас это было не так. Нам не нужны были никакие заговоры, чтобы соглашаться с властью партии и государственной безопасностью. Выдумки про НЛО в социализме были не более чем отклонением от реальности, которая для всех была очевидной. Все даже шутили над тем, что в партийной газете «Правда» была только ложь, а по телевизору — обман.
Реально неоспоримой была советская война в Афганистане, о которой почти не говорили в новостях. На эту войну меня послали бы после отчисления, как только я потерял бы свою отсрочку как студент. Этого никто не хотел, даже наш партийный куратор, который во время «политинформации» читал детектив, сидя в последнем ряду. «Увидимся через неделю», — попрощался после этого куратор. Это значило, что я еще не заслужил освобождения от воинской службы.
Жизнь в диктаторской партии — сбывшаяся теория заговоров. Одним из неприятных последствий является то, что мы тогда смотрели на весь мир через очки заговоров, везде мерещились происки КГБ и его полезных идиотов. Это было правдой, КГБ действительно существовал и идиоты тоже. Только КГБ не имел отношения к большинству из них.
С кем глобализация пойдет в кровать?
Ограничения моей свободы трудно осязаемы. Какое имя носит неолиберализм, с кем глобализация пойдет в кровать? Некоторым людям кажется тяжелее выдерживать эти безликие силы, чем ясное и честное давление, которое мы испытывали при социализме. Альтернатива была одна: анализировать силу рынка с Марксом или силу дискурса с Фуко. Сегодня альтернатива такая: верить в простую силу заговора Бильдерберга или в тайную элиту, которая подавляет свободный дискурс.
Кажется, что такие альтернативы может себе представить только такой мир, в котором правит авторитарная элита, или финансовая клика, или политбюро. Если этого нет, то они беспомощно страдают, пока не изобретут новый исцеляющий заговор. Тайная диктатура сверхбогачей или мировой заговор евреев или либеральной элиты. Независимо от того, левая она или правая, иллюзия всегда авторитарна. Они становятся в ряд позади Трампов и Путиных, поскольку не могут вынести неопределенность свободы. Добровольные подданные в поисках лидера.
Как невольный подданный коммунистического вождя я должен был действовать так, как будто я воспринимаю альтернативные факты серьезно. В подобном положении сегодня оказываются те, кто вынужден общаться со сторонниками теорий заговора в событиях 11 сентября 2001 года или «климатическими скептиками». У них всегда лучшие факты, даже если речь идет о научных познаниях. Например, ученые, изучающие климат, лгут, потому что ими манипулирует какая-нибудь элита, конец дискуссии. Чудесное решение Боннской республики — разговаривать друг с другом — сегодня уже не помогает. И три десятилетия назад они бы послали меня дискутировать в Афганистан.
На мое второе занятие «политинформацией» куратор не пришел. Когда я начал рассказывать, мои слушатели смотрели в окно, но вскоре я увидел все больше глаз, которые недоверчиво на меня смотрели. Потом секретарь комсомола вскочил со своего места и ушел. Он быстро вернулся вместе с куратором партии, который снова уселся в последнем ряду. Он посмотрел на доску, на которой я как раз нарисовал круг, шар и тонкий цилиндр. Неопознанные летающие объекты встречаются в таких формах, рассказывал я, как это недавно произошло в нашем Петрозаводске. Куратор прервал мои наблюдения о НЛО. «Политинформация» окончена, сказал он, все могут идти. Секретарь комсомола был в ярости от того, что я не воспринимал всерьез его политическую веру. Воспринимаю, ответил я, как и историю со сбитым самолетом.
Куратору, конечно, было ясно, что я высмеял официальные теории, но скандал ему был не нужен. В итоге они не послали меня в Афганистан, а моих сокурсников больше не посылали на «политинформацию». Наш Советский Союз, который был воплощением теории заговоров, в свои поздние годы был совсем не таким убийственным, как горячие фантазии сегодняшних верящих в теорию заговоров.
Борис Шумацкий родился в 1965 году в Москве, живет и работает публицистом в Берлине. В 2016 году вышли его книга-эссе «Новый подданный. Популизм, постмодернизм, Путин» и роман «Упрямые».
