Сегодня центр Донецка — это витрина Донецкой Народной Республики (ДНР). Он помнит времена, когда над городом постоянно раздавались залпы, а по пустынным улицам проезжал редкий троллейбус.
Сейчас там царит оживление. По выходным на набережной реки Кальмиус полно народу, дедушки в парках играют в пинг-понг, в дорогих кафе восседают дамы и попивают латте, на большом катке на последнем этаже торгового центра «Донецк Сити» молодые фигуристки выписывают пируэты. Везде развеваются черно-сине-красные флаги, а на каждом втором билборде написано, что сепаратисты отмечают третью годовщину провозглашения независимости.
О войне там напоминает только необычно большое количество людей в форме, комендантский час, новости с фронта и отдаленные раскаты пушек и минометов, которые вечером раздаются из западного и северного пригорода миллионного города. Эдакая война и не война одновременно. После подписания Минских договоренностей линия фронта не меняется, но по-прежнему стреляют. Местные говорят, мол, будто каждый день раздираешь болячку: кровь немного потечет, но на этом все.
А вот на окраинах города кровь на самом деле течет, и люди по-прежнему умирают. Это хорошо известно жителям района Октябрьский, который находится на севере города между главным вокзалом и разрушенным аэропортом. Когда переходишь железнодорожные пути и плутаешь в лабиринте русских домиков и цветущих садов, не можешь не заметить, что следов войны становится все больше. Почти у каждого дома ворота испещрены шрапнелью, в некоторых домах — отверстия на крышах, а другие дома просто сгорели. На улицах скапливаются горы строительного мусора, а перед обгоревшим остовом рынка стоит памятник погибшим мирным жителям.
80-летняя пенсионерка Люба регулярно приезжает сюда проверить свою разрушенную квартиру на первом этаже пятиэтажки. «Я не живу здесь с июля 2014 года. Когда начались интенсивные обстрелы, я оглохла. До сих пор плохо слышу. Сын вывез меня отсюда, а я не хотела никуда ехать. Воды здесь нет, электричество не работает, отопление отключено. Если бы я осталась…» — пожимает плечами Люба и указывает на окна, разбившиеся от взрывов.
«Я 50 лет работала на фабрике, а муж 38 лет отработал в шахте. Он умер от рака. Перед войной мы жили неплохо. Мы были не богатыми, но и не бедными. Как-то жили. А теперь?» — спрашивает она и возвращается из своей разрушенной квартиры к другим пенсионерам, сидящим на лавочке.
Остается только помощь России
В январе 2015 года около дома 41-летней Юлии упала граната. Тогда достигли пика бои за аэропорт. «С начала войны я жила в гараже и могла прятаться там в подвале», — вспоминает она дни, когда спала в земляной яме, накрытая пуленепробиваемым жилетом и со шлемом на голове. «Там я пробыла семь месяцев, а потом началась зима, и я переместилась обратно домой. Так прошло около месяца, а потом прямо в гараж попала граната», — вспоминает худенькая блондинка.
«Это уже не горячая война, как в 2014 и 2015 годах. Иногда все тихо, а ночью стреляют. Школы по-прежнему закрыты, и местный рынок начал работать только в этом году», — рассказывает Юлия. Ее возмущает, что, пока здесь по-прежнему идут бои, сепаратисты в центре проводят парады. «Центр Донецка и пригород — два совершенно разных города. Мы не понимаем, почему там на День Победы проводят торжества. Здесь все остается, как прежде», — жалуется она.
Раньше Юлия работала заведующей на местной фабрике, а теперь безуспешно ищет работу. Денег мало, а цены растут. «У нас нет окон, нет крыши. Зимой я не могу тут остаться. На год я переехала в центр Донецка и успела пожить в трех разных местах», — добавляет она.
До недавнего времени местные жители могли надеяться на гуманитарную помощь. Но ни фонд олигарха Рината Ахметова, ни чешская организация «Человек в беде», которую руководство ДНР обвинило в шпионаже, больше не имеют права работать на этой территории. «Гуманитарная помощь Ахметова прекратилась, когда украинцы объявили блокаду. У нас были окна из Чешской Республики, но и это закончилось. Почему — не знаю. Остается только российская гуманитарная помощь, но ее очень трудно получить», — говорит Юлия, имея в виду конвои белых грузовиков из России.
Не подходите к окнам
Мы приближаемся к аэропорту. Здесь последствия жестоких боев уже видны на каждом шагу. Верхушки деревьев скошены, на шоссе лежат минометные снаряды. Вдоль дороги тянутся глубокие траншеи. Местные объясняют мне, что это не окопы, а наследие командира повстанцев Гиви. Когда началась война, его люди приехали с экскаватором, выкопали трубопровод и продали его на металлолом.
Мы подходим к развалинам Иверского монастыря, который находится всего в полукилометре от остатков диспетчерской вышки. Надпись на заборе: «Позор тому, кто ворует в разрушенном женском монастыре». Внутри валяются коробки от боеприпасов и куски шрапнели. Стены исписаны лозунгами повстанцев. Мой проводник предупреждает меня, что приближаться к окнам опасно. Недалеко украинские позиции.
«Какое-то время тут были украинские войска, а теперь аэропорт контролирует ДНР. В 800 метрах от взлетно-посадочного поля уже стоят украинские солдаты», — объясняет мне 53-летний Володя, который ухаживает за пострадавшим от обстрелов кладбищем вблизи монастыря. «Люди приезжают, убираются, а мы им помогаем. Их мало, но они ездят. Семьи опять резервируют здесь места. Раньше люди приходили, сами копали могилу, сами хоронили покойника», — рассказывает он о последних трех годах.
Опасность мин здесь, видимо, никого особенно не беспокоит. «Я об этом не думаю. На Пасху у нас было большое шествие к монастырю, и, слава Богу, ни с кем ничего не случилось», — смеется Володя. Вместе с женой в месяц они получают 5,2 тысячи рублей, но не жалуются. «У нас есть огород, и мы выращиваем огурцы, помидоры, картошку, а по саду у нас бегают кролики», — говорит он.
Всем не угодишь
На обратном пути мы видим самую большую донецкую мечеть. Она названа в честь Ахата Брагима, местного мафиози татарского происхождения, который в лихие 90-е годы вырос из мясника в короля донецкого криминала. В итоге авторитета по кличке Алек Грек подорвали на стадионе «Шахтер» в Донецке, председателем которого он в то время являлся. От авторитета остались только ролексы.
После него футбольным клубом занялся его ученик Ринат Ахметов. Сегодня этот олигарх в Донецке — враг общества, чьи предприятия повстанцы национализировали. Но местный имам отважно его защищает. «Ринат Ахметов помогает всем. И христианам, и мусульманам. Целых три года он нам помогал», — убеждает нас имам и приглашает на чай.
Война не пощадила и его мечеть. В куполе зияет дыра от шрапнели. «Перед войной у нас был полный зал, и не хватало места — люди стояли во дворе. Мы не закрывались даже во время войны, и всегда приходило семь-восемь человек. Мы спасли, что могли», — говорит имам Рушан и показывает нам комнаты с нарами, где весной 2014 года жили дети, бежавшие от войны в Славянске.
Местные мусульмане, по словам имама, не враги ни России, ни Украине. Политика их не интересует. «Всем не угодишь. Сегодня они враги, а завтра они будут дружить. Лучше остаться в стороне. Мы хотим жить в мире со всеми. Религии разные, а Бог один», — заключает имам.
