«Украина неслучившихся ожиданий» — у каждого своя. Порой это объединяет самые разные группы.
Например, российские имперцы и либералы едины в своих попытках выставить Киеву счет.
Надежды первых страна не оправдала бегством из общего цивилизационного.
Надежды вторых — тем, что не стала либеральным порто-франко.
И потому интонация поучений с другой стороны границы до боли похожа: она напоминает сетования родителей, которые видели ребенка шахматистом, а он возьми и пойди на рисование.
Запрет соцсетей или визовое отгораживание вызывают одинаковые волны критики. Мол, вместо того, чтобы строить либеральный «ноев ковчег» без эллина и иудея Киев впадает в ересь запретительства. А где же остров свободы? Где реформы? Где, наконец, империализм сердца, способный вдохнуть жизнь в постсоветское пространство?
Но либеральные критики из РФ не понимают одного: именно сейчас Украина занимается ежедневной экспансией. Самой себя внутри себя.
Потому что вся история Украины — это конкуренция двух проектов: Малороссии и, собственно, Украины. Поначалу главным конкурентом имперскому было этническое.
Преимущественно этнический национализм сражался с большевиками и коммунистами, партизанил в лесах и писал книги в эмиграции. И лишь в последние годы на смену этническому проекту Украины пришел проект политический. Тот самый, который не про кровь и почву, а ценности.
Майдан звучал разными языками и окончаниями фамилий. В добробаты и волонтеры уходили люди, которым не пели в детстве колыбельные на украинском. И это все рождало у многих ощущение чуда: когда вся страна за одну ночь превращается из имперской гусеницы в либерально-идейную бабочку. Социальные лифты открылись, окна возможностей распахнулись, слова обрели вес, а политическая нация родилась.
Но первое впечатление обманчиво. Потому что общество — как океан: любые штормы затрагивают верхние 15 метров. Все, что ниже, остается незыблемым даже в эпоху цунами.
Волны мобилизации создали социальные шурфы, пробивавшие толщу повседневной инерции. В каждом регионе появились волонтеры и ветераны, активисты и неравнодушные. Но вокруг них продолжают плавать те, кто не настроен меняться. Те, кто сосредоточен на ценностях повседневного выживания. Те, для кого холодильник важнее флага.
И в этот момент новорожденной Украине пришлось решать вторую задачу. Которая, быть может, не менее амбициозна, чем сопротивление агрессору. А именно — ассимиляция равнодушных.
Боже, храни полярников
Равнодушные не выходят на Майдан. Не идут в волонтеры. Не живут будущим. Они ценят инерцию и привычку, не готовы меняться и менять. Они воспринимают себя как норму, а потому твердят, что «все одинаковы». Взаимное недоверие раздробило их, и оно же объединило.
Все, что лежит за границами их персональных квадратных метров, — «чужое». Для них не существует коллективного блага, а если оно появляется рядом, его стараются поскорее приватизировать.
Для них вся нынешняя война — это сражение двух внешних игроков, один из которых более-менее знаком по советскому прошлому. Вертикаль, на которую можно облокотиться. Начальник, которому видней. Патернализм, избавляющий от ответственности.
«Удвой им выдачу спирта и оставь их, как они есть». Чем не формула для повседневного быта, в котором слишком много насущного, чтобы думать о перспективном?
А второй проект хочет ломать старое и привычное. Говорит о сложном и странном. Требует ответственности и вовлеченности. Заставляет выходить из зоны комфорта и отвергает ностальгию. Этот новый проект хочет от них усилий, от которых они отвыкли и к которым не готовы. Критикует их настоящее и прошлое. Ставит диагнозы и настаивает на лечении. Вдобавок вторгается в сферу интимно-личного, расширяя ареал государственного языка и убирая символы прошлого.
Первый проект — это Малороссия. Второй — это Украина. Проводником первого выступает Москва. Проводником второго — та часть украинского общества, которая вот уже третий год бьется над тем, чтобы приватизировать государство.
Эволюция в прямом эфире
Битва за равнодушных не стихает вот уже три года.
Новая Украина, рожденная на Майдане, ведет экспансию на новые территории. В моногорода и промышленные центры. Пытается переделывать вертикали в горизонтали. Отучает от веры в волшебных щук и перемены на блюдце. Заставляет выходить из зоны комфорта и рассуждает о причинно-следственных связях.
Вдобавок ей приходится сражаться со старыми элитами, который пытаются миксовать новую риторику со старыми схемами. И которые меньше всего хотят уступать насиженные места тем, кто карабкается на вершину социальной пирамиды.
Главный соперник новой Украины — это инерция. Мышления и поступков. Образа жизни и кругозора. А потому главная дискуссия идет между «отстаньте от нас» и «жить по-старому нельзя».
Вдобавок на поле социального миссионерства остается и Кремль, который точно так же готов сражаться за право погрузить Украину в анабиоз. Но если в прежние годы он пытался наступать, то теперь вынужден обороняться. И потолок его амбиций — сохранить остатки «идейной Малороссии».
На наших глазах разворачивается, быть может, самый амбициозный проект постсоветского пространства. Те, кто рассуждают о промедлении с реформами, просто недооценивают масштаб задач. Бороться приходится с верхами, которые не могут, и низами, которые не хотят.
По другую сторону баррикад — столетия привычек. Тонны недоверия. Сотни метров инертности, которые пронизывают украинское море от поверхности до самого дна.
По сути Украине приходится за годы проходить путь, на который у других стран уходили десятилетия. Закладывать новый социальный стандарт. Договариваться о норме.
Локализовывать враждебных и ассимилировать нейтральных. Глупо упрекать Киев в том, что он не стал миссионером «вовне» — потому что ему все это время приходится быть миссионером «внутри».
Страна поделилась на тех, кто делает новое, тех, кто хочет сохранения старого и тех, кому все равно. Хорошая иллюстрация того, что кто-то катит этот мир, а кто-то бежит рядом и кричит: «Куда же катится этот мир?»
Свою сторону каждый выбирает сам.
