Маркус Халлер (Marcus Haller) — редкий издатель. Он работает в Женеве и занимается публикацией переведенных с английского очерков. Его каталог насчитывает к настоящему времени около двух десятков книг, большая часть которых представляют большой интерес. Недавно он выпустил «Тайные грехи экономики» малоизвестного во Франции историка экономической науки Дейдры Макклоски (Deirdre McCloskey): в ней читатель может открыть для себя первую грань невероятно богатого творчества этого необычного экономиста.
Вышедшее в оригинале еще в 2002 году произведение содержит резкую критику ошибок экономики и перекликается со спорами, которые недавно вызвал во Франции «Экономический негационизм» Пьера Каюка (Pierre Cahuc) и Андре Зильберберга (André Zylberberg). Кроме того, оно может прояснить то, что должна представлять собой экономическая наука, если хочет по-настоящему заняться рассмотрением реальной действительности.
Грехи экономики (и экономистов) кроются вовсе не там, где мы думаем, с ходу заявляет нам автор. Вопреки распространенному мнению, квантификация не является «грехом» (автор называет себя «христианкой-либертарианкой», что наверное, объясняет ее несколько необычную мысль в этом произведении), поскольку сопровождает социальные науки с самого начала. Более того, ее, скорее, можно занести в разряд добродетелей. Математика тоже не является грехом, так как ее способность сделать вывод на основании имеющихся данных на самом деле крайне полезна. Пусть даже она не в состоянии (не стоит заблуждаться) дать ответ на вопрос «Сколько?»
Точно так же, культ свободной торговли не является грехом сам по себе. Это благодетель. Во всяком случае, именно так рассматривает ситуацию либеральный экономист, которая относится к чикагской школе и не лишает себя возможности осудить ряд ошибок, в том числе французских (бинго!).
«Экономистов на самом деле волнует общий интерес»
Не критичным является и систематическое использование модели человека-калькулятора, в рамках которой, как она утверждает, людей рассматривают как «счетные машины со следующими параметрами: осторожность, цена, выгода, собственность и власть». При этом упускаются такие мотивы как «любовь и отвага, справедливость и умеренность, вера и надежда», которые автор объединяет словом «солидарность». Все эти параметры, вроде бы, следует рассматривать одновременно, однако Макклоски пишет, что отказалась от этого требования.
Прочие недочеты простить сложнее, пусть даже они свойственны не одной лишь экономической науке. Прежде всего, это непонимание мира, которое проявляется у экономистов в отсутствии каких бы то ни было исследований касательно деловой среды. Принять такое крайне сложно. То же самое касается и отсутствия у большинства из них исторической культуры или даже культуры в принципе (тут автор очень сурова). Это находит отражение в детских с эпистемологической точки зрения идеях и в частности в привязанности к школьному варианту позитивизма, который подразумевает проблему экспериментального контроля (этот момент будет освещен чуть дальше).
Уверенность в возможности отделения научных и этических вопросов тоже становится серьезным недостатком. Она порождает заносчивость в сфере социальной инженерии, тогда как экономисты демонстрируют практически неприкрытый эгоизм и, зачастую, личное высокомерие, в котором, кстати говоря, кается и сама Макклоски. В то же время «экономистов на самом деле волнует общий интерес, и они нередко становятся единственными, кто с убеждением и ясностью защищают его от частных интересов».
Пустая теория
Как бы то ни было, два главных греха экономической науки касаются совершенно другого. В исследовании реальной действительности требуются наблюдение и теория. Одновременно. Ни чистой теории, ни чистого и не подкрепленного теориями наблюдения не достаточно. Наука должна найти средство для их объединения. К сожалению, этого не сказать о двух главных направлениях деятельности, которым посвящает себя самая престижная научная экономика: количественная теорема и статистическое значение. По словам автора, ни то, ни другое не соответствуют требованию настоящего изучения действительности, пусть даже (внешне) задействует такую же сложную математику и статистику, как настоящая теория и настоящее наблюдение.
«Теоретики от экономики сосредотачиваются на том, что в математике называется теоремами существования». Эта деятельность опирается на чисто количественные предположения, которые могут варьироваться до бесконечности и создают основу для теоретических выводов. Она существует совершенно независимо от вопроса «Сколько?», заботясь лишь о «Почему?» и «Если».
«Если вы умело выстроили ряд вероятных предположений с опорой на изучение реальной действительности, то ситуация может быть рассмотрена наукой и послужить для других исследований реального мира (…). В противном случае (…), это чистой воды спекуляции, игры ума».
Физика как образец
Внести вклад в изучение реального мира может лишь та теория, к которой можно подключить реальные цифры. Это никак не относится к количественным теоремам, которые цветут пышным цветом в экономических научных журналах со времен появления «Основ экономического анализа» Пола Самуэльсона (Paul Samuelson) в 1947 году. Макклоски считает эту работу главной виновницей нынешнего положения дел, в котором у реальных цифр больше не остается места.
Отметим, что ни о чем подобном даже не идет речи в физике, где авторы упорно стараются ответить на вопрос «Сколько?» в научных изданиях. «Даже специализирующиеся на теории физики тратят время на размышление о подсчете порядков величины».
Важный момент: возможное разделение труда между экономистами-теоретиками и специалистами по эмпирическим исследованиям наталкивается на тот факт, что количественные теоремы первых не поднимают вопросов из разряда «Сколько?», поиском ответов на которые могли бы заняться вторые.
Эмпирические исследования зациклены на статистических значениях
«Тем не менее ситуация не была бы настолько катастрофической (…), если бы с эмпирической (более скромной) стороны экономической науки все было хорошо. Эти специалисты (…) могли бы сформировать настоящие научные гипотезы и проигнорировать „работу" количественных теоретиков (…). „Теории", которые выдвигают эти „теоретики", не подвергаются проверкой фактами. Вместо этого применяются линейные модели, которые стремятся, худо-бедно, контролировать тот или иной эффект».
Кроме того, как ни удивительно, посвятившие себя эмпирическим исследованиям экономисты тоже отошли от вопроса «Сколько?»
«Путаница и бессмыслица являются результатом особой методики статистических исследований под названием „статистическое значение". На фоне снижения стоимости компьютерных расчетов с 1970-х годов она охватила всю экономическую науку, психологию и, что куда тревожнее, медицину».
Эмпирические аргументы опираются на исследования огромных масштабов, но в данных содержится очень много паразитной информации, «шумов». В результате становится крайне сложно достичь (если не привлекать еще более широкие группы) принятых порогов статистического значения в 5%, 1% и 0,1% того, что полученный результат объясняется одними «шумами». По словам Макклоски, проблема заключается в отрицании реального воздействия под тем предлогом, что его нельзя установить с «уверенностью», раз в работе не удается достигнуть обозначенных выше порогов.
Большинству опубликованных эмпирических статей свойственна путаница между статистическим и содержательным значением. «Статистическое значение не является необходимым и достаточным условием для получения значимого с научной точки зрения результата. В большинстве случаев оно совершенно нецелесообразно».
«Решение о том, имеет что-то значение или нет, принимается человеком (…). Цифры не могут быть релевантными сами по себе».
«Физика и химия крайне редко прибегают к статистическому значению (…). В то же время экономисты и прочие упомянутые выше ученые используют его компульсивным, механическим и ошибочным образом».
В обоих случаях просматриваются общие черты: «Речь идет о формировании двоичной системы результатов, которые не требуют рассмотрения сложных вопросов вроде „Сколько?" „В каких масштабах?" „Какие переменные важны?" Теоретические и эмпирические исследования стремятся здесь к автоматическому производству пригодных для публикации статей. И у них это получается» в ущерб настоящему научному исследованию мира. Как бы то ни было, это открывает возможности перед теми, кто хотел бы решить эту проблему.
