Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Больше мягкой силы для Европы!

Мягкая сила (soft power) приобретает все большее значение в международных отношениях — даже президенту России Путину хотелось бы ее увеличить. Но без жесткой (военной) силы она ничего не стоит.

© AP Photo / Dmitry LovetskyБронзовая скульптура двуглавого орла на заборе на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге
Бронзовая скульптура двуглавого орла на заборе на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
«Мягкая сила» — это политическое применение силы, основанное на культурном воздействии и привлекательных предложениях по сотрудничеству. Россия давно осознала значение «мягкой силы». Но многие эксперты крайне критично оценивают то, как она ее применяет, полагая, что Москва понимает ее как инструмент манипуляции общественным мнением в странах, на которые она хочет повлиять.

Многие государства сегодня хотели бы обладать «мягкой силой». Соединенные Штаты, несмотря на их яркого президента, по-прежнему государство номер один по применению «мягкой силы», Германия, бесспорно, также придерживается этой стратегии. «Мягкая сила» сегодня пользуется спросом и все больше приобретает политическую привлекательность — даже для таких автократических держав, как Россия и Китай. У нас на западе это пока еще не так сильно ощущается. При этом для такого развития событий есть веские причины.


Что такое «мягкая сила»? Такие великие культурные нации, как Китай (институт Конфуция), Франция (Альянс Франсез) и Великобритания (образец развития демократии) претендуют на то, что основная функция мягкой силы закреплена в их собственном историческом развитии. Самое краткое определение термина «мягкая сила» звучит так: «The ability to attract» — способность привлекать. Иначе говоря, политическое применение силы, основанное на культурном воздействии и заслуживающих доверия предложениях по межгосударственному сотрудничеству. Таким образом, ключевым признаком «мягкой силы» является осуществление власти посредством влияния на цели политических субъектов без применения (экономических) поощрений или (военных) угроз.


Потенциал такой «мягкой силы» велик. Влиятельные крупные и средние державы тем временем озабочены вопросом, обладает ли их собственная страна достаточной «мягкой силой». Президент Китая Ху Цзиньтао уже в 2007 году объявил Коммунистической партии, что Китай должен наращивать свою мягкую силу. Президент России Владимир Путин еще летом 2013 года также потребовал от своих дипломатов чаще применять «мягкую силу». К осени 2013 года российское Министерство иностранных дел должно было разработать соответствующую концепцию. Но после оккупации Крыма и военной агрессии на востоке Украины в начале 2014 года вопрос о «мягкой силе» России был закрыт.


Во Франции и Великобритании также уже долгое время обсуждается понятие «мягкой силы». В Соединенных Штатах понятие «soft» («мягкая») охотно заменяют на «smart» («умная») — но принципы остаются теми же. «Мягкая сила» представляет собой силу убеждения и привлекательности, но прежде всего, авторитет, правдоподобность и в отдельных случаях также образцовость страны. Спектр при этом достаточно широк, он простирается от силы привлекательности «American Way of Life» («американского образа жизни») до таких западных ценностей, как демократия и права человека. Классическим примером мягкой силы Америки считается «план Маршалла», от которого после войны получили выгоду даже бывшие враги.


Инженерное искусство, чемпионат мира, правовое государство


«Мягкая сила» может осуществляться совершенно по-разному: через достойное подражания правительственное руководство, через надежную авторитетную внешнюю политику или через особенные блестящие достижения в различных социальных сферах, таких, как культура, наука и спорт. Германская «мягкая сила» состоит, прежде всего, из правового общественного порядка, способной к кооперации внешней политики, но также и из литературного и музыкального наследия великих классиков, из инновационного инженерного искусства, впечатляющего чемпионата мира по футболу или силы урбанистической привлекательности столицы Берлина. Таким образом, цивилизованное общество подает важные сигналы при оценке «мягкой силы» нации. Высокий финансовый вклад в развитие сотрудничества и гуманитарную помощь по всему миру — тоже факторы германской мягкой силы, значение которых нельзя недооценивать.


Сила привлекательности такой комбинации велика. В 2013 году в годовом отчете «Soft Power Survey» Германия была выбрана «мягкой силой» номер один из 30 стран, она опередила Англию, Соединенные Штаты, Францию, Японию, Швецию, Австралию, Швейцарию, Канаду и Италию. Из 50 рассматриваемых показателей для такого заключения оценивались, среди прочего, стандарты работы правительства, дипломатические структуры, культурный потенциал, ресурсы системы воспитания и привлекательность для иностранных инвесторов. Также при оценке «мягкой силы» имеют значение культурные мероприятия, олимпийские медали (!), привлекательность национальной архитектуры или пользующиеся успехом по всему миру промышленные изделия.


В рейтинге «Soft Power 30 Ranking 2016» Германия оказалась на третьем месте, после Соединенных Штатов и Великобритании. Россия заняла 27 место, Китай — 28 место. Актуальный рейтинг «Soft Power 30, Ranking 2017» внес на первое место Францию, что среди прочего связано с динамичностью президента Макрона. «Мы видим, что глобальный ангажемент и влияние Франции растут». Следующие места заняли Великобритания, Соединенные Штаты, Германия и Канада.


Не должно удивлять то, что в рейтинге «мягкой силы» появляется и Россия: Москва тоже давно осознала значение «мягкой силы». Но ее реализация крайне критически оценивается многими специалистами. «После краха коммунизма России не удалось стать привлекательной для соседних стран», — написал Ярослав Цвек-Карпович (Jaroslaw Cwiek-Karpowicz) в июле 2012 года в своей статье «Провал России как мягкой силы» для Немецкого общества внешней политики. А затем продолжил: «Ее социальное и политическое развитие не кажется привлекательным. Кроме того, она продолжает общаться с соседями имперскими жестами. Очевидно, Москва превратно понимает „мягкую силу" как инструмент манипуляции общественным мнением в целевых странах. Недостаточная активность России в том, что касается применения мягкой силы, усугубляется ее неоимперским отношением к соседним странам. Москва не способна предложить им привлекательные перспективы интеграции, не прибегая к прежним моделям доминирования и зависимости».


Никакой привлекательности без успехов во внутренней политике


Также невозможно излучать привлекательность, не достигнув успехов в своих внутриполитических проблемах, писал далее Цвек-Карпович. «Но в России сохраняются большие проблемы с коррупцией, с нарушением прав человека, с недостаточной демократией и слабым правовым государством. Поэтому ее политическая и социально-экономическая трансформация не годится в качестве примера для других постсоветских государств».


Еще четче выразился американский профессор-политолог Джозеф Най (Joseph Nye) в декабре 2014 года в телевизионной дискуссии: «В мировом соперничестве существуют не только экономическая и военная силы, но и привлекательность и харизма, — сказал он. — У Америки есть эта „мягкая сила", у России — нет». Най считает, что мягкая сила России сокращается — с потенциально губительными последствиями. «Проблема России в том, что у нее уже очень мало мягкой силы, которую она могла бы использовать».


Российские аналитики и политики давно уже осознали критические факторы развития. В свое время они привели к распаду мировой державы Советского Союза в эру Горбачева. Исключение: Московский центр Карнеги оглядывается даже на последние дни царской власти. «Все же последние дни Романовых принесли мрачные уроки. Если для всесторонних реформ не хватает политической воли, тогда, как это произошло с царским режимом 100 лет назад, острый внешнеполитический кризис может привести не только к краху системы, но и всей страны». Вероятно, есть только одна обнадеживающая возможность для России превратиться в настоящую «мягкую силу» и тем самым стать устойчивой и стабильной «жесткой силой». Она состоит в том, чтобы управляемое Владимиром Путиным правительство приступило к настоящим внутренним реформам, направленным на либерализацию экономики и демократизацию политической системы.


Только мягкой силы Германии недостаточно


С 2007 года существуют политические комментарии специалистов по отношению к Германии, как, например, Петера Виттига (Peter Wittig), посла Германии в Вашингтоне («Роль и понимание мягкой силы в германской внешней политике») и Фолькера Пертеса (Volker Perthes), директора Фонда науки и политики (SWP) («Мягкая сила» как часть внешней политики»). Так Пертес предостерегает от преувеличенных ожиданий при использовании мягкой силы: «Комбинация мягкой силы с другими инструментами власти (например, экономической помощи и военных средств давления) описывается Джозефом Наем как „умная сила"… Решающее значение — именно потому, что при обращении к „мягкой силе" речь часто идет об идеальных ценностях — имеет честность политики: чтобы разрыв между дискурсом и практической политикой не был слишком велик…


В качестве предостережения от слишком идеалистического толкования мягкой силы следует сказать, что мягкая сила может повлечь за собой ожидание расширенного применения жестких средств давления. В Германии и Европе определенно возросло ожидание увеличения затрат материальных ресурсов и, при определенных обстоятельствах во время кризисов и конфликтов, не только политического и экономического вмешательства, но и военного. Таким образом, развитие мягкой силы не избавит нас от жестких конфликтов этого мира». (Пертес)


Бывший министр иностранных дел Йошка Фишер недавно метко сказал редакции FAZ.: «Мягкая сила принесет эффект только тогда, когда вы располагаете и жесткой. Тогда люди воспринимают это всерьез».


Внутриполитическая дискуссия о роли Германии в полном конфликтов и сложном мировом порядке все же позволяет предположить, что многие местные политики, очевидно, не осознают взаимосвязь (непреложных) геополитических обязательств с одной стороны и разумеющихся германских (и европейских) интересов — с другой. Вопрос в том, хотят ли и могут ли они развивать не идеологические новые предпосылки сбалансированной внешней политики и политики безопасности во благо Германии и на пользу стабильного европейского мирового порядка. Жесткие требования президента Трампа к европейским партнерам по НАТО внести 2% своего валового внутреннего продукта для финансирования атлантического оборонительного договора, должны были привести к серьезным размышлениям, чтобы избежать скандала с лидирующей державой Америкой и остальными партнерами. Трамп навсегда не останется, а двухпроцентный взнос — наверняка.


Такое значимое требование, которое не в последнюю очередь связано с нашим участием в единственном эффективном союзе в этом мире, заслуживало больше рационализма и логики, чем неловкие попытки немецких внешних политиков вести себя как этические миротворцы без какой-либо связи с реальным мировым порядком.


Требование 2% могло было быть наполнено жизнью


Что было бы с этим предложением, если бы правительство конструктивно решало вопрос 2%? Условное предложение могло бы выглядеть так: от 2% ВВП 55% использовались бы для расходов на оборону. Не на вооружение, а только на восстановление в течение восьми-десяти лет утерянной 25 лет назад боеготовности вооруженных сил. 10% пошли бы на развитие сотрудничества, при этом главной задачей должно было бы быть экономическое сотрудничество с Африкой. 10% дополнительно предусмотрены для расходов на приезжающих беженцев. 10% — на гуманитарную поддержку для оказания помощи беженцам войны, как, например, в Турции или Судане.


5% будут использованы для поддержки союзных государств для реализации согласованных действий, как гражданских, так и военных — и, при необходимости, также взамен не выплачиваемых сейчас взносов Соединенных Штатов в международные организации. 10% останутся в резерве на пока еще неопределенные цели. На базе такого условного предложения можно было бы обменяться укрепляющими доверие доводами внутри союза, а также с Соединенными Штатами.


Что вместо этого произошло летом 2016 года? Три ведущих политика богатой традициями народной партии СДПГ (SPD) в прошедшие месяцы раскрыли карты, однако, в совершенно неожиданном русле: обвинили собственный альянс НАТО в «громком бряцании оружием и военных криках» против России. Грубыми высказываниями по отношению к министру иностранных дел Трампа Рексу Тиллерсону (Rex Tillerson) отклонили поставки авианосцев и воскресили страх соседних государств перед хорошо вооруженной Германией.


Невежество в геополитическом развитии


Эти, по меньшей мере, упрощенные возражения позволяют обнаружить не только невежество в сфере геополитического развития. Они также негативно влияют на «производство» германской «мягкой силы», полностью замалчивая другие области внешней и внутренней политики из-за отказа от надежности и рационализма в политике безопасности. И они показывают, что столь важная партия, как СДПГ в сфере политики безопасности больше не дает права слова опытным консультантам, которые со здравым смыслом подходят к полным конфликтов событиям в мире. Имеет значение только одно: как получить голоса своего основного электората.


Дальновидные политические партии, как и формирующие общественное мнение элиты, очень скоро должны будут для себя прояснить, не является ли стратегия «эффективной мягкой силы» нежелательной. Как Германия сможет активно принять на себя стабилизирующую роль «мягкой силы», которая вызывает доверие у соседей и всего мира, но, одновременно, серьезно и перспективно будет справляться с будущими кризисами? «Речь будет идти о том, чтобы найти (военный) бюджет, который сможет выполнить две задачи: эффективное сдерживание и способность к сотрудничеству. Это может стоить больше 2% в год.


К сожалению. Но безопасность слишком важна, чтобы проявлять в этом вопросе халатность… Эффективное сдерживание — это хорошее оружие и хорошая, то есть миролюбивая, позиция. Германии должны доверять… Немцы связаны в альянсах с США и Францией. Обе страны отвечают за безопасность Германии. Поэтому может быть целесообразным поддержать их в их войнах… это эгоистичный альтруизм. И для таких случаев Германия должна быть вооружена, для участия в иностранных операциях…


Вторая часть двойного решения должна звучать так: Европа станет предотвращающей силой, будет разбираться с кризисами по всему миру, консультировать, содействовать, инвестировать. Речь при этом идет о воде, климате, бедности, притеснениях. Это несколько причин войн по всему миру. Европа должна заботиться о себе. Уже потому, что проблемы не остаются там, где они возникают, они приходят к нам, как теперь об этом узнали немцы после начала кризиса беженцев». Можно только согласиться с редактором издания Spiegel Дирком Курбювайтом (Dirk Kurbjuweit): «Все это требует, по меньшей мере, столько же внимания, сколько и военная безопасность. Вооружение и предотвращение совместно могли бы превратить Европейский союз в настоящую мировую державу».


Если бы — все еще — успешная средняя держава Германия смогла бы прийти к осознанному принятию роли «эффективной мягкой силы» и разделила бы способность к ее использованию в политике и мировом порядке с максимальным количеством европейских партнеров, у ЕС появилась бы новая привлекательная цель: стать настоящей мировой державой, именно европейской мягкой силой. Фундамент уже заложен.


Вольф Пуле — профессиональный военный, офицер бундесвера. В течение двух лет в качестве сотрудника НАТО занимался планированием в штабе тогдашней группы армий «Центр», Гейдельберг. Сейчас Пуле является исполнительным директором Международной консалтинговой компании, которая консультирует правительства в политически нестабильных развивающихся странах.