Для латвийского депутата ЕС Артиса Пабрикса (Artis Pabriks) 2017 год начался с радостного открытия. Согласно духу времени, он сразу же поделился этим с остальным миром в Twitter. «ООН меняет статус стран Балтии с восточноевропейского на североевропейский, — написал он, — и наше место действительно там».
Однако для Министерства иностранных дел Эстонии предполагаемое открытие Пабрикса оказалось уже вчерашним днем. В статистических данных балтийский регион относился к Северной Европе уже с 2002 года, сообщило ведомство. Но в политической классификации, напротив, ничего не изменилось; Эстония, Латвия и Литва, как и прежде, относятся к восточноевропейскому региону. В Таллине об этом известно абсолютно точно, потому что в настоящее время там как раз добиваются того места непостоянного члена Совета Безопасности ООН, которое полагается именно этому политическому региону Восточной Европы.
Основой является доверие
Несмотря на скромную практическую ценность информации, слова Пабрикса передают важное содержание: считаться государством Северной, а не Восточной Европы — давнее желание прибалтов. Даже спустя четверть века после обретения государственной независимости он выражает стремление окончательно уйти от прошлого, в котором страны Балтии вынуждены были быть частью Советского Союза.
На пути к этой цели балтийские государства достигли многого. Энергично проведенные реформы открыли для них уже в 2004 году путь в ЕС. Они стойко перенесли удары рублевого кризиса 1998 года и европейского долгового кризиса 2008 года, хотя их преодоление оба раза принесло им существенные потери.
Если балтийские государства все-таки действительно хотят стать северными по сути, наряду с экономическими и политическими преобразованиями, они должны изменить и менталитет. Скандинавы отличаются большим, иногда, хотелось бы сказать, слепым, доверием к функционированию общественных структур. То, что «те наверху» все правильно делают, — основополагающее скандинавское чувство.
На фоне опыта народов бывшего Советского Союза тогдашнее государство тоталитарного контроля, напротив, было врагом. От него едва ли можно было ожидать чего-то позитивного, и было мало оснований доверять ему. Эти сложные отношения между гражданами и властью нашли свое отражение в анекдоте, который рабочий народ рассказывал во времена социализма: мы делаем вид, что работаем, а государство делает вид, что платит нам зарплату.
Создать фундаментально доверительные отношения между государством и гражданами, учитывая тяжелое наследие, — задача не из легких. В какой-то мере может помочь компьютеризация государственного управления. Таким образом, будет исключен вид коррупции, когда государственные служащие делают из своей печати личный мелкий бизнес. В этом отношении Эстония продвинулась уже не просто дальше, чем остальные центрально- и восточноевропейские страны с переходной экономикой, но и вообще стала европейским флагманом по внедрению системы электронного правительства.
Однако задача построения доверия выходит за рамки административных аспектов. Прежде всего, Латвия и Эстония должны постараться включить в общественную жизнь существенное число русскоговорящих меньшинств и жителей, которые до сих пор не получили или не хотят получать гражданские права. В скандинавском понимании, если должно возникнуть реальное доверие, государство должно стать представителем всех граждан в их нуждах и заботах.
Если страны Балтии хотят быть «северными», то, конечно, можно задать себе вопрос, нужно ли им вообще это делать. Хотя скандинавская модель в течение последних 50 лет и вызывала шумиху во всем мире, во многом в позитивном смысле, но нужно еще посмотреть, насколько она перспективна в сегодняшнем своем состоянии. Стрессовые ситуации, как, например, европейский кризис с беженцами, раскрыли сложные внутренние разногласия, которые выходят за рамки одной проблемы иммиграции. Преодолеть их удастся только в том случае, если система радикально реформируется.
Северное государство всеобщего благосостояния предлагает своим гражданам широкий спектр услуг, которые позволяют заниматься карьерой, организацией досуга и семейной жизнью. Поскольку все это обходится очень дорого, то, для того, чтобы механизм перераспределения доходов и оказания услуг продолжал функционировать, необходимо, чтобы как можно больше граждан работало и платило относительно высокие налоги со своего дохода. Таким образом, ключ к скандинавской модели общества заключается в принципе выравнивания доходов и солидарности. Внутри — посредством всесторонней, управляемой государством социальной политики, извне — в форме открытой миграционной политики, до сих пор концентрировавшейся на иммиграции гуманитарного характера.
Проблема Скандинавии
Однако с годами забыли, каким должен быть следующий шаг открытой миграционной политики после приема беженцев: приобщение их к обществу распределения благ. Потому здесь система стояла и стоит сама у себя на пути.
Об этом свидетельствует неудовлетворительная статистика по интеграции мигрантов в рынок труда даже после нескольких лет их пребывания в новой стране. Хотя часть вины можно возложить и на мигрантов, которые, поддавшись рассказам о щедрых социальных льготах, последовали на север Европы и для которых именно поэтому до сих пор не возникает стимула выйти на рынок труда.
Однако он для них и не так легко доступен. По скандинавской традиции во имя социальной защищенности он характеризуется высокими базовыми окладами и всесторонней защитой работников. Сильные профсоюзы следят за тем, чтобы так и оставалось. Тот, кто точно не вписывается в модель общественных норм и пользующихся спросом профессиональных и языковых навыков, как это часто случается среди беженцев и лиц, ищущих убежище, часто не принимается во внимание.
То, что Швеция в течение десятилетий давала преимущество гуманитарной иммиграции перед целенаправленной трудовой миграцией, связано с усилиями по защите местных рабочих, и такой принцип сохраняется до сих пор. Аналогичная картина происходит и на рынке жилья. Здесь мигранты, а также все возрастающее число молодых местных жителей, отстраняются от (ограниченного) сегмента, в котором обеспечивается социальная защита с помощью регулируемой арендной платы и сильной защиты прав арендатора. В ситуациях с этими священными коровами скандинавской модели политике трудно протолкнуть дискуссию о шагах по либерализации, хотя их необходимость становится все очевиднее.
Несмотря на всю политическую риторику об уравнивании и солидарности, в скандинавской системе, таким образом, за последние годы сформировалось двухклассовое общество. В Швеции это находит отражение в количестве безработных. Хотя общий показатель ниже среднего по ЕС в 8%. Но, если из рожденных в стране в поисках работы находятся только 4 из 100 человек, то среди мигрантов это уже 22%.
Это вредит сплоченности общества не только потому, что таким образом нарушается баланс основного принципа всеобщего перераспределения благ. Для многих представителей второго поколения иммигрантов Швеция давно уже больше не та страна, с которой они связывают надежду на лучшую жизнь, как это делали еще их родители, бежавшие от войны и бедности. Напротив, здесь они сталкиваются с изоляцией и отсутствием перспектив.
Вопреки собственным заявлениям скандинавское социальное государство за последние два десятилетия не смогло ни предотвратить, ни снизить сегрегацию. Его модель смогла функционировать в относительно закрытом обществе, какой она и сложилась еще до рубежа двух тысячелетий. Но миграция, мобильность и растущая потребность в более гибких формах труда предъявляют сегодня новые требования.
Это также должны иметь в виду балтийцы, когда они смотрят в сторону Севера. Скандинавия с государственно-философской точки зрения, вероятно, может им предложить что-то, что касается взаимоотношений граждан и власти или идеи общественного чувства солидарности. На практическом же уровне, однако, уместен здоровый скептицизм, потому что скандинавская модель сама нуждается в реформировании.
