Российский поэт и телеведущий Дмитрий Быков в интервью УНИАН сравнил события 2 мая 2014 года с Бесланом, рассказал, почему считает Одессу городом трагической судьбы и с кем из украинских поэтов хотел бы пообщаться.
Дмитрий Быков часто бывает на Украине, и в Одессе, в частности. Однако от интервью и пресс-конференций поэт-оппозиционер, как правило, отказывался. Но — не в этот раз. В интервью УНИАН он рассказал, как трагическая судьба Одессы уживается с вечным одесским праздником, почему свою преподавательскую работу любит больше журналистской, и из каких соображений пришлось избегать встречи с Путиным в его день рождения.
УНИАН: Как-то в «Новой газете» вы опубликовали разгромную статью на предмет одесского мифа, заявив, что город пребывает в духовном упадке, живет на проценты с капитала, эксплуатируя пять рассказов и одну пьесу Исаака Бабеля, два романа Ильфа и Петрова, что от одесского юмора давно тошнит, так как он ужасно однообразен и прочее…
Дмитрий Быков: Да, писал там о том, что одесский миф нельзя эксплуатировать бесконечно. Тогда многие одесситы обиделись, сейчас многие одесситы соглашаются. Я уже пришел к выводу: для того, чтобы какая-то моя мысль стала очевидной, должен пройти период в четыре-пять лет. Это не значит, что соображаю быстрее всех, это значит, что я не отказываю себе иногда высказываться напрямую. Да — одесский миф закончился, нужно творить новый и сейчас его, по мере сил, создают.
— И в чем же вы видите новый одесский миф?
— В том, что Одесса — богатый, космополитичный, открытый миру приморский город, курортный и торговый, с необыкновенно трагическим прошлым. Это трагическое прошлое каким-то образом входит как составляющая в непрерывный одесский праздник. Прошлое — это и гражданская война (в начале 20 века — прим. ред.), которая прокатилась по Одессе туда-сюда разными волнами, это и оккупация (во время Второй мировой войны — прим. ред.), с уничтожением почти всего еврейского населения, когда его осталось меньше десятой доли… Это невероятное по жестокости уничтожение, после чего Одесса, конечно, прежней не стала бы никогда.
Как и после пожара в Доме профсоюзов, который также черной тенью лежит на прошлом города… Хотя всем понятен сценарий того, как все происходило, суда до сих пор не было, и окончательная правда до сих пор не сказана. Ее реконструируют по кадрам немногочисленные профессионалы, а главные виновники трагедии, как мы знаем, благополучно сбежали. Поэтому очень много непонятного.
Одесса — город с трагическим прошлым и, все-таки, с неувядаемым духом. Город, что очень важно, очень отдельный от всей Украины, в целом. Город-государство, приморская столица, симметричная, в свое время, Петербургу — как южной центр империи, построенный, кстати, по тем же геометрическим канонам. Как бы очень удачная попытка Екатерины встать вровень с Петром. Поэтому для меня Одесса — город, находящийся, во всяком случае, сейчас, в процессе активного выстраивания нового облика. И мне кажется, что молодая Одесса, которая за это время родилась — великолепная, умная талантливая местная молодежь — она быстро этот образ достроит, дорисует.
— Вы упомянули пожар в одесском Доме профсоюзов 2 мая 2014 года. Но в тот день массовые беспорядки, которые привели к гибели 48 человек, начинались в другом месте… Что вы знаете обо всем этом?
Здесь произошло, как в Беслане, когда договорились с террористами, которые вышли из рамок [договоренностей]. В Одессе, произошла аналогичная ситуация. Эта история горькая, трагическая и вины нельзя снимать ни с одной, ни с другой стороны. Хотя Майдан будут всегда обвинять в случившемся, совершенно очевидно — инициаторами стали люди, которые хотели присоединить Одессу к «Новороссии». Этого, к счастью, не получилось, но какой ценой. Вот об этом надо помнить. Еще раз повторю: Одесса — город с трагической тенью на лице. И эту трагическую тень мы не смоем.
— Во время своего прошлого визита в Одессу на творческом вечере вы, говоря о кандидатуре в президенты США Дональде Трампе, сказали, мол, желаете его победы, чтобы устранить «подобный прецедент на ближайшие 2 тысячи лет»… Ну, как видите, пожелания поэта учитываются. А как насчет будущего президента Российской Федерации?
— Прецедент создан. Я думаю, что надолго хватит.
— Уйдем от политики. Вы занимаетесь исследованиями творчества гениальных литераторов, написали несколько книг, в том числе, о Маяковском, Пастернаке, Окуджаве, какие выводы сделали для себя? Как сказано в не самом моем любимом романе «Мастер и Маргарита» (но это — важные слова): «Самый страшный грех — это страх». Со страхом нужно бороться. Худший из человеческих грехов — трусость. Как боретесь со своими страхами?
— Всех посторонних людей должен интересовать не процесс, а результат. Результат достигнут, а каков был процесс — мои интимные тайны.
— А что наиболее неприемлемо лично для вас в человеке?
— Злорадство.
— Говорят, вы дважды отказались от встречи с президентом РФ. Это — результат?
— Я не отказывался ни от каких встреч. Один раз меня пригласили, когда я физически не мог там быть — находился в Воронеже с выступлениями, а встреча была в Перми. В другой раз ее перенесли. Встреча пришлась на день рождения президента, а я так устроен, что в день рождения не могу говорить президенту неприятные вещи. Подошел бы и сказал: «Добрый день, желаю вам здоровья». Это сразу попало бы в прессу, и меня бы обвинили в подхалимстве. Так что нет, я вовсе не такой храбрый, как вам кажется, и это — очень хорошо.
— Почему свою преподавательскую работу считаете делом более полезным, чем журналистику?
— Журналистика действует на очень узкий спектр людей. И самое главное, информируя, она не заставляет их меняться, а педагогика заставляет. То есть, люди, читая книжки, обретают какие-то новые качества. Вообще литература действует на умы гораздо сильнее, чем журналистика. Поэтому посильное объяснение литературы или ее сочинений, чем я, в основном, занимаюсь, это лучше. Журналистика очень хорошая вещь для меня лично. Это замечательный способ смотреть мир и общаться с умными людьми. Но преподавание — способ быть всегда с молодыми, с людьми, которым интересны действительно серьезные вещи. Нам уже интересны «бабки» и здоровье, а им — любовь, смерть, смысл жизни. И я стараюсь быть больше с ними, а не с ровесниками, потому что с ровесниками я старый, а с ними — молодой.
— То есть, вы не разделяете, например, расхожее мнение о том, что современные подростки имеют эдакое «тупенькое» чувство юмора?
— Чувство юмора не бывает тупеньким. Современные подростки имеют прекрасное чувство юмора и много других прекрасных чувств. Современные подростки — результат эволюции, и я был бы счастлив, если бы они взяли меня с собой в свое прекрасное будущее.
— Если дать им нужные книги, это позволит улучшить развитие и вкус?
— К сожалению, человек от прочитанных книг зависит не больше, чем от количества съеденной еды. Человек зависит даже не от добра и зла, которые он видит. Человек зависит ровно от одного параметра — от того, сталкивался он с чудом или нет. Потому что чудо показывает ему относительность его понятий и ограниченность его сознания. Если он может быть как-то направленным к добру, вообще к эволюции, то только одним путем — столкновением с непонятным, что братья Стругацкие показали очень явно. Но это знали и до них — Иисус Христос показал наглядно. Можно сколько угодно обучать учеников, но, если ты один раз перед ними пройдешь по воде и воскресишь мертвого, то это — подействует. Это не значит, что они ловятся только на чудо. Они ловятся еще и на жертву, на самопожертвование. Об, этом, собственно, фильм Алексея Германа «Трудно быть Богом» (поставлен по научно-фантастической повести Стругацких о событиях на другой планете в государстве Арканар, где существует цивилизация с уровнем развития, соответствующего земному позднему Средневековью — прим. ред.).
— Что сделать, чтобы спасти Арканар?
— Умереть на глазах у Арканара. Другого варианта нет. Здесь ответ более жесток, чем у Стругацких. Он более точен. Я вообще очень люблю эту картину, когда бы ее не начал смотреть, уже не могу оторваться.
— Вы что-то когда-то запрещали своим детям?
— Сыну Андрею я не позволял никогда учиться езде на автомобиле, и много на нем проводить времени. В результате, он выучился, отправляется ночами в дальние поездки и катает девочек. В общем, проводит в машине гораздо больше времени, чем я бы хотел. Запрещал ему приходить домой позже 8 вечера, а он никогда не приходил раньше 24:00. Всю жизнь запрещал ему приводить кого-то ночевать, и все равно все ночевали, и ночуют, и будут ночевать. Когда Андрею было лет двенадцать, спросил: «Почему ты мне никогда ничего не рассказываешь про школу? Ты меня боишься?» — «Нет. Это ты меня боишься», — сказал он. С тех пор я не пытался никак его воспитывать. Дочери запрещал устраивать бардак в ее комнате. Периодически я туда входил, сгребал весь мусор в мешок и уносил. Дочь ходила за мной в слезах, исхищая из этого мешка разные предметы. И понял, наконец, что это — не бардак, а тонко организованный порядок, в котором я ничего не понимаю. Тогда плюнул на это дело и сейчас она устраивает этот бардак уже в квартире своего жениха. И дай ей Бог здоровья.
— Как привить ребенку любовь к поэзии?
— Зачем? Совершенно это не нужно. Это элитарное занятие. Оно не для всех.
— А можно ли взрастить поэтический талант?
— Конечно, нельзя. С ним надо родиться.
— С какого возраста вы пишите?
— С шестилетнего.
— Ваши произведения всегда с глубоким смыслом, но легки при чтении, что скрывается за этой легкостью?
— Просто очень много работаю, многому научился. Поэтому мои тексты, надеюсь, не оставляют запаха трудового пота. Впечатление легкости мне очень приятны. Если бы было наоборот — писал бы легко, а впечатление создавалось натужливости, вот это было бы чудовищно.
— Где вы черпаете вдохновение?
— Это совершенно не зависит ни от состояния, ни от эпохи, а больше — от погоды и от географии. Есть несколько мест, в которых всегда придумываю стихи. В их числе — один пляж в Одессе, рядом с дельфинарием.
— С кем из известных украинцев, живым или усопшим, вы бы желали встретиться?
— Из ушедших, конечно, с Лесей Украинкой, которая — мой любимый украинский поэт. Мне было бы интересно о многом поговорить с Михаилом Коцюбинским. Из живых — очень трудно сказать, наверное, с Сергеем Жаданом. Насколько знаю, мы с ним в октябре должны делать совместный вечер. Вот тогда, вероятно, наконец-то, поговорим. Он хороший очень поэт и мне интересно будет с ним пообщаться.
