Подписанный на прошлой неделе президентом Трампом закон о новых санкциях против России (Сountering America's Adversaries Through Sanctions Act, H.R. 3364) активно обсуждается с разных точек зрения. Тут и расширение возможностей влиять на российскую элиту через слежку и доклады, предписанные актом. И расширение бюджета на контрпропаганду, возможно более эффективную, чем во времена холодной войны. Кассандры, предрекающие скорый крах «кровавого режима», обещают массированную распродажу российского долга, арест российских активов в США и (почему-то) Евросоюзе, перекрытие каналов финансирования частным компаниям и финансовый зомби-апокалипсис.
Примерно такие же кошмары обещали три и два года назад, и всплывающие в соцсетях старые прогнозы вызывают зубоскальство патриотической общественности. Однако будь этот закон действительно беззубым, вряд ли бы он собрал настолько огромное большинство в Конгрессе, что у президента Трампа просто не осталось возможности отклонить его — разве что оспорить с конституционной точки зрения в Верховном суде. Поэтому стоит как можно внимательнее разобраться в том, чего ожидать России в ближайшие месяцы и годы.
Краткосрочные последствия, скорее всего, будут малозаметными. Закон предписывает не конкретные меры, а скорее направления, по которым американский Минфин (исторически наиболее жесткое по отношению к России ведомство) будет предоставлять свои предложения и доклады Конгрессу. В закон встроен механизм, обеспечивающий обязательность исполнения этих требований вне зависимости от позиции президента.
Арест российских вложений в госдолг США наименее вероятен — незыблемость выплат по нему стоит слишком дорого, чтобы так легко ее разменивать на нужды текущего момента. Такие меры в свое время накладывались на Иран (когда после исламской революции иранцы взяли в заложники американских дипломатов) и на инвесторов из Германии и Италии во Вторую мировую войну — так что за исключением совсем уж особых случаев «Ланнистеры всегда платят».
Ограничения на операции на рынке еврооблигаций также маловероятны — стабильность рынка тут тоже важнее политики. Показательным здесь можно считать недавнее решение Лондонского суда, постановившего, что Украина обязана выплатить России $3 млрд долга по евробондам, который был предоставлен Януковичу в последние месяцы правления. Несмотря на резко негативное отношение Запада к российской политике в отношении Украины, вердикт все равно оказался в пользу Москвы, потому что дефолты на рынке суверенного долга поощрять нельзя.
Однако после одобрения новых санкций ружье на сцене повешено, и теперь американский Минфин будет неспешно разрабатывать меры, которые будут применены в случае необходимости.
На отрезке в несколько лет даже при отсутствии прямых запретов финансовая жизнь российских компаний станет значительно более сложной. Отделы контроля над рисками международных банков не будут подвергать себя опасности американских штрафов, которые могут быть разорительными. А значит, даже мелкие сделки будут медленнее или дороже.
Использование посредников или дополнительных «прокладок» за последние десятилетия стало сложнее (скажем, жившей под санкциями ЮАР в 1960-1970-е годы было легче использовать дружественные британские и израильские банки) и приведет к удорожанию стоимости долга и уменьшению его объемов. Причем это будет относиться не только к российским госкомпаниям, но и к частным корпорациям, хоть как-то связанным с Россией. Анекдотическая история, когда в начале 1990-х инвесторы отказывались от инвестиций в «Кубаньтелеком» из-за риска нарушить закон о санкциях против Кубы (реальный случай), может повториться.
Обход санкций по энергетическим проектам будет возможен, но потребует высоких издержек и сложного структурирования, чтобы не подставиться под санкции и не подставить инвесторов. Финансисты из Азии и стран Залива, конечно, могут выступить в сделке (как, например, было с «приватизацией» «Роснефти»), но это будет недешево.
В долгосрочной перспективе основная проблема с новым санкционным пакетом состоит в том, что он резко увеличивает неопределенность, не формализуя конкретные меры, и гарантирует, что риск расширения санкций теперь сохранится очень надолго (если закон по внутренним американским причинам не отменит Верховный суд). А для финансистов самое страшное — неопределенность, которую невозможно оценить, и риск, не выражаемый в деньгах.
Прямым следствием будет деградация финансовых возможностей для российских компаний, все большая местечковость финансового рынка — с дорогой инфраструктурой и высокими процентными ставками, необходимыми при таком раскладе для поддержания притока капитала, болезненными для промышленности и населения.
Минус процент годового роста ВВП (примерная оценка стоимости санкций) дает разницу между Австралией и Аргентиной на отрезке сто лет. Повышенный процент по госдолгу (в нынешней ситуации сверхнизких ставок сценарий экзотический) существенно давит на возможности развития компаний.
Надо сказать, что бизнес явно принимает меры по защите себя и от американских, и от российских рисков в рамках деофшоризации. Крупные покупки российскими холдингами активов за рубежом даже по очень высоким ценам, произошедшие в последний год, могут иметь одной из целей возможность привлечения финансирования внутри холдингов (что легче в рамках санкционного режима) и смену прописки на не попадающую под санкции. Однако новый американский закон структурирован так, что и это может не спасти.
В итоге не стоит ждать вселенской катастрофы. Но регулярная стирка грязного белья, мелочные претензии комплаянса и рисков зарубежных банков, излишняя осторожность российских банков будут давить на экономику и требовать дорогостоящих обходных мер, причем продолжаться это будет многие годы. Что, скорее всего, и было реальной целью авторов закона.
