Груновка, Украина. Пока в изнемогающих от зноя полях гремели ружейные выстрелы, Макс Стодола смотрел на них пустым взглядом: «Все произошло так быстро: я не мог ничего поделать. Я просто подумал: "Пока, пацаны, приятно было познакомиться"».
Это был август 2014 года. Через несколько дней врач-волонтер собирался закончить свою учебу в университете, — этого времени как раз хватило бы, чтобы присоединиться к боям Киева за Иловайск — ключевое железнодорожное направление, которое удерживали силы, получавшие поддержку со стороны Москвы. Когда он подъезжал к осажденному городу, граната, выпущенная из РПГ, приземлилась в нескольких метрах от него. Ее повело, и она сдетонировала рядом с его другом — ему в ногу попал осколок.
Далее украинские солдаты, окруженные российской пехотой и вооружением, потерпели тяжкое поражение. К тому времени Стодола вернулся в университет в Одессе. Там он узнал, что еще один его друг умер, бросившись на гранату, чтобы спасти своих сослуживцев.
Стодола, которому на тот момент было 24 года, уже пережил ранее артиллерийский налет под Донецком, где он лечил два десятка раненых. Он продолжал свою волонтерскую работу с перерывами еще 16 месяцев.
До ухода на войну лохматого стажера-дантиста из Одессы считали шутом — рот у него не закрывался, но он был добрым человеком. Когда он вернулся, что-то изменилось.
Он был злым, агрессивным: «Дайте мне малейший повод, и я взорвусь». Во сне его стали мучить кошмары. Он мог выйти из себя из-за обычного похода в магазин.
Дома Стодола был вялым, но с трудом мог отвлечься. Он пошел к психологу, но выбежал из его кабинета в середине сеанса.
Хуже всего оказалось то, что общество как будто отвернулось от него. «Было ощущение, будто я был одновременно и здесь, и не здесь. Я был как дерево она обочине, мимо которого проезжают машины», — рассказывает он.
* * *
Спустя 9 месяцев после того, как он в последний раз покинул линию фронта, Стодола просыпается на рассвете и встречается с группой мужчин и женщин, которые тихо идут все вместе по пыльной тропинке. В лесной росе отражается солнечный свет, группа проходит мимо поросших кустарником траншей, похожих на шрамы на теле земли.
Группа встает в круг. С закрытыми глазами каждый закаленный в бою ветеран медленно делает вдох, и, воздев руки к небу, как йог во время медитации, начинает новый день терапии.
С самого начала войны в 2014 году десятки тысяч солдат покинули конфликтную зону восточной Украины, чтобы вернуться к мирной жизни. Возвращаться домой редко бывает легко. Они несут за собой психологическую травму, полученную во время сражений. Да, на Украине проблемы с психикой являются табу, и государство предлагает пострадавшим минимальную поддержку.
Несмотря на то, что столкновения на востоке продолжаются, Украина переживает еще более серьезный кризис вдали от линии фронта: это военные, страдающие от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), которое может спровоцировать несдержанность, зависимость, тревожность и отчуждение.
Вот поэтому Ивона Костина помогает руководить «Побратимами», что значит «братья по оружию» (так в тексте — прим.ред.), организацией, возникшей по общественной инициативе, которая помогает ветеранам справиться с психической травмой, перебороть ее и поддерживать таких, как и они сами. 20-летняя Костина и ее команда психологов протягивают руку помощи бывшим военным, от которых отвернулось раздираемое коррупцией государство. Организация обеспечивает им курсы интенсивной психотерапии, порой они проходят в весьма отдаленных районах страны.
Борясь с отторжением в обществе, получающие скромное финансирование группы — такие как организация Костиной — стоят в авангарде попыток страны исцелиться.
* * *
Еще до наступления утреннего часа пик по Киеву разъезжает микроавтобус, собирающий группу ветеранов и отправляющийся потом на восток, в заповедник. Во время долгого пути они проезжают по ухабистым шоссе, мимо пшеничных полей к украинской северо-восточной границе с Россией.
Костина сидит на переднем сиденье. У нее внимательный взгляд, она безупречно говорит по-английски — все благодаря тому, что она училась в международных школах в Абудже и в Триполи, где работал ее отец, украинский дипломат.
Почти четыре года назад во время событий на Майдане в Киеве Костина была одним из десятков тысяч демонстрантов, протестовавших против решения тогда еще занимавшего пост президента Украины Виктора Януковича остаться союзником России, а не Европы. Когда столкновения усилились, одного ее друга застрелил снайпер.
Его смерть привела Костину в отчаяние. Она покинула свой дом, добралась автостопом до Львова, который находится за более чем 500 километров от Киева, и устроилась там официанткой. «Я отказалась от всех своих планов на жизнь», — вспоминает она.
Российские силы вторглись в Крым и спровоцировали восстание в Донбассе. Но в своем новом городе Костина ощущала себя вдали от насилия.
Несколько месяцев спустя, в июне 2014 года находившиеся на фронте друзья стали посылать ей сообщения, которые пробудили ее к жизни. Им не хватало продовольствия, говорили они, им нужна была помощь.
«В жизни каждого человека приходит свое время сделать что-то и осознать собственный потенциал, — говорит она. — На тот момент я была довольна тем, что ничего не делаю. Я осуждала других за то, что они делают недостаточно. В действительности, я осуждала саму себя».
Так Костина, которой на тот момент было всего 17, начала помогать военным, неоднократно рискуя собственной жизнью, чтобы доставить еду и одежду испытывавшим нехватку поставок войскам, сражавшимся с сепаратистами, которые получали поддержку со стороны России.
Она проводила все больше времени с военными, и они стали больше рассказывать ей о своих проблемах — о разводах, злоупотреблении запрещенными веществами, о самоубийствах. Перезагруженная задачами и находящаяся под огнем украинская армия не успевала разбираться с психологическим грузом, свалившимся на ее солдат.
Костина почувствовала, что она должна действовать. Через своих знакомых она собрала психологов, которые должны были разработать программу, облегчающую возвращение военных к гражданской жизни.
* * *
Ветераны смотрят на лесистый, холмистый пейзаж, пока микроавтобус наконец не останавливается на месте назначения — в Груновке. За высоким деревянным забором на поляне воссозданы домишки наподобие тех, что строились в селах украинских казаков.
С переплетенных ветвей деревьев свисают тяжелые яблоки, тропинки вьются и ведут в темный лес, где среди сосен еще со Второй мировой войны остались траншеи.
Деревенский заповедник принадлежит Владимиру Вакуле, неугомонному украинцу лет сорока. «Это место создано для того, чтобы собрать людей, мыслящих иначе, тех, кто является основой нашего народа, кто стремится воссоздать традиции наших предков, — говорит Вакула, бывший сварщик, предков которого депортировали в Сибирь в конце 20-х годов по указу Иосифа Сталина. — Эти солдаты — современные казаки. Поэтому они здесь могут чувствовать себя, как дома».
Группа совершает заплыв в находящейся рядом реке Псел, после этого все обедают мясом с гречкой, а потом собираются на первый сеанс терапии. На одном из мужчин футболка с надписью «Бывает тяжело. Поэтому мы изобрели военную медицину».
Они сидят в кругу, в центре которого сидит Артем Денисов — военный психолог с вкрадчивым голосом, в начале войны провозивший контрабандой бронезащиту из Польши для разбитой украинской армии, а потом ставший сооснователем «Побратимов».
«Когда ветераны болтают с глазу на глаз, это не всегда идет им на пользу, — говорит 30-летний Денисов. — Вы тянете друг друга все ниже и ниже, пока не окажетесь в дерьме. Мы поддерживаем формат "два плюс один". Кто-то будет якорем, который не даст другим уйти на дно».
По данным чиновников, около 500 украинских военных покончили с собой, около трети бывших военных страдают ПТСР. Некоторые считают, что, на самом деле уровень суицидов гораздо выше. Отсутствие достоверных цифр может скрывать размах кризиса, говорит Денисов, ссылаясь на бюрократию, плохое взаимодействие между правительственными службами и страх военных признаться в том, что им необходимо лечение.
Солдаты, психологи и группы правозащитников критикуют Министерство обороны Украины за то, что оно не смогло обеспечить военных достаточной поддержкой психологов. Сотрудник пресс-службы ведомства говорит, что психологи работают в военной зоне, но на самом деле мало кто обращается за помощью.
Павло Тихоновский, светловолосый румяный ветеран, присоединяется к дневному сеансу. 27-летний молодой человек вступил в «Побратимы», отслужив на востоке, и успешно прошел четыре уровня программы в прошлом году.
Но он прошел трудный путь. В феврале 2015 года этот доброволец принимал участие в кровавом наступлении на стратегически важную деревню Широкино. Около него упала минометная мина, убившая его сослуживца. Осколок раздробил Тихоновскому ступню, попал в спину и повредил кишечник.
У него были и раны, которые невозможно увидеть. Несколько месяцев он пролежал в госпитале в депрессии, его охватило ощущение беспомощности. «Я волновался, что никогда больше не смогу жить нормальной жизнью. У меня была травма, но никто в госпитале не знал, что сказать», — рассказывает он.
Рядом с ним сидит Андрий Ильченко — дородный и полный энтузиазма заядлый курильщик, вступивший в украинскую армию в начале 2015 года. Первые недели после возвращения домой в апреле 2016 года были трудными, говорит этот отец двоих детей. «Я был в состоянии анабиоза, жил в промежутках между действием и реакцией. Постоянно спал. Физически я был дома, но мысленно все еще оставался на войне», — рассказал он.
* * *
У Украины — сложные отношения с прошлым. Официальные версии истории наивны и все упрощают, заметая под ковер, например, сотрудничество с нацистами. Эта страна отличается широко распространенным нежеланием признавать шрамы, оставшиеся после гонений военного времени, и в целом разбираться в психологических проблемах.
Мачистская культура и наследие СССР поддерживают это чувство стыда. Советских диссидентов заключали в психиатрические больницы, cвязывая таким образом, правонарушения с психическими проблемами. Широко распространенные представления о солдатах оказываются перепутаны схожим образом.
«Тех, кто воюет на востоке, называют героями, — говорит Костина. — Когда они возвращаются домой, они становятся изгоями. Люди просто делают вывод, что это опасные алкоголики».
Костина сравнивает психологическую травму со сломанной рукой. «Если ты не пойдешь к врачу, она все равно будет болеть и будет мешать двигаться дальше. Если ты пойдешь к врачу, он может вылечить ее и подсказать тебе верное направление. Порой она будет болеть, но в результате кость станет крепкой как никогда», — говорит он.
Если оставить психологическую травму без лечения, то она отравит любые попытки военных вернуть жизнь в нормальное русло.
«Война расколола мою жизнь надвое, — рассказывает мне во время перерыва за чаем с печеньем 52-летний врач, присоединившийся к «Побратимам». Ранее он перенес артиллерийскую атаку.
«Когда солдаты возвращались с увольнительной, они должны были быть отдохнувшими, полными сил. А они говорили: "Дома было ужасно, я постоянно ссорился с семьей и друзьями". Нам надо было что-то делать», — сказал врач.
Холодило — энергичный лидер — занимается в «Побратимах» тренингом «на равных». Организация использует программу, состоящую из четырех частей. Она была разработана датским психотерапевтом и активисткой-правозащитницей Дитте Марчер (Ditte Marcher). Программа касается не только военного опыта участников. Она затрагивает всю жизнь человека, начиная с детства.
«Необязательно попасть на войну, чтобы получить травму», — говорит Холодило.
Программа исправляет неверное восприятие психического здоровья, она изучает психологическое воздействие вооруженного конфликта, учит ветеранов создавать сети поддержки и зоны безопасности, занимается лечением их травм и тренирует навыки поддержки друг друга.
56 ветеранов прошли программу полностью. Обычно она длится от четырех до шести месяцев. Волонтеры организации также выступают с лекциями во время разъездов, расширяя охват программы до тысяч людей.
* * *
Вечером Ильченко стоит у мангала, пока свиной шашлык шипит над забрызганными жиром углями. Собака Дип — золотистый ретривер, кличку которому дали в честь английской рок-группы Deep Purple — ходит и принюхивается, пока ветераны и психологи потягивают вишневый компот и сладкий черный чай (алкоголь здесь запрещен).
Достигнув значительного прогресса в своем лечении, Ильченко теперь ведет радиопередачу для ветеранов. «Российские солдаты нарушили традиции наших предков. Наши деды вместе шли на Берлин. Они вместе воевали в Афганистане. Я никогда не думал, что они войдут в мой дом с оружием», — говорит он.
В товарищеской атмосфере вокруг костра Макс Стодола, новый член группы, говорит, что уже начал чувствовать силу совместного процесса коллективного лечения. Врач-доброволец боролся с чувством изоляции, вернувшись в общество.
Но ему стало немного легче. Кошмары, мучившие его в течение многих дней, прекратились. Он стал ясно понимать, как можно вернуться к нормальной жизни.
«Я только в самом начале, но я стал терпеливее к себе самому и к другим», — говорит он.
Когда мы снова встретились несколько месяцев спустя, он совершенно преобразился: выступает перед людьми, втянулся в сферу помощи ветеранам и их семьям.
«После первого же сеанса что-то во мне изменилось, — говорит он. — Теперь я знаю, что мне не нужно злиться. Я не должен отвергать людей, которые находятся в безопасности, которые живы. Я чувствую, что скоро еще много что изменится».
