Щелчок по клавише в скайпе, затем открывается голубой глаз. Над ним дугой молодая бровь. Слева свисает прядка светлых волос. Глаз смотрит сквозь круг, словно в замочную скважину. Это логотип Татьяны в скайпе.
Павел Гриб, молодой человек с Украины, подружился с Татьяной по скайпу. По-видимому, тесно подружился. Потому что он хотел ехать к ней, хотя отец и мать, собственно говоря, не хотели его отпускать. Но он все равно сел на автобус и поехал через границу в Белоруссию, чтобы увидеть ту девушку, чей взгляд на экране его так затронул. Он выехал 24 августа. Своему отцу он сказал, что хочет вернуться домой в этот же день.
Он не вернулся. И он также не позвонил. Павел Гриб пропал. Лишь спустя тринадцать дней, 7 сентября в провинциальном русском городе Ростове-на-Дону курьер доставил служебное письмо в украинское генеральное консульство. В письме сообщалось о том, что гражданин Украины Павел Гриб находится в ростовской следственной тюрьме. О причинах в письме ничего не говорилось. Но Игорь Гриб, отец Павла, бывший офицер советских пограничных войск с широкими связями из прежних времен, давно уже узнал все неофициально. Он узнал, что еще за несколько дней до пропажи его сына Россия объявила Павла в розыск. На основании параграфа 205 Уголовного кодекса, пункта первого: «теракт».
Что произошло за эти тринадцать дней, которые прошли с момента исчезновения Павла и поступлением письма, мы не знаем. Однако мы знаем то, что заключенный рассказал своему российскому адвокату, которому потом все же разрешили его посетить. Когда Павел прибыл в Белоруссию, чтобы встретиться с Татьяной, его вдруг силой затолкали в небольшой автобус. Затем была долгая дорога, один раз машину меняли. В конце поездки похищенный оказался в помещении, которое походило на подвал. Молодому человеку сразу стало ясно: он в России.
В России, которая ведет гибридную войну против Украины, в настоящее время содержатся в заключении по политическим мотивам, по данным киевского министерства иностранных дел, 44 украинца. Украинская правозащитная организация Let My People Go насчитала 49 случаев. То, что цифры расходятся, связано с тем, что не определены четкие критерии для «политических заключенных». В любом случае многое из этого подтверждается также и западными организациями, такими как Amnesty International или российской правозащитной организацией Мемориал. При этом считаются только те заключенные, которые находятся непосредственно в руках российских властей. Однако предполагается, что гораздо больше мужчин и женщин содержатся в нерегулярных тюрьмах пророссийских сепаратистов, то есть в оккупированной Восточной Украине.
Среди заключенных много крымских татар. Их орган самоуправления, Меджлис (организация, запрещенная в РФ — прим. перев.), Москва уничтожила после аннексии полуострова в 2014 году. Одним из самых известных из них является Ахтем Чийгоз (Ahtem Ciygöz), заместитель председателя Меджлиса, которого российский суд в начале сентября осудил на восемь лет лишения свободы. Amnesty International называет его процесс «фиктивным». Другую большую группу составляют украинские граждане в Крыму, которые и после аннексии высказали верность своей стране. Например, крестьянину Владимиру Балуху присудили четыре года тюрьмы за то, что отказался получать один из российских паспортов, которые оккупанты ввели после аннексии. Вместо этого он поднял на своем доме украинский флаг, а навязанный документ называл немецким словом «аусвайс», намекая на нацистские документы времен второй мировой войны.
Поэтому на первый взгляд некоторые судьбы выглядят гораздо драматичнее, чем судьба молодого Павла Гриба, который не мог оторваться от голубого глаза в сети. Например, украинский кинорежиссер Олег Сенцов из Симферополя в Крыму был приговорен после процесса, который Amnesty International также назвала «нечестным», по обвинению в терроризме к двадцати годам лагерного заключения. Его депортировали в Сибирь, и никто не знает, где он сейчас находится. Во многих таких случаях есть признаки применения пыток.
У Павла Гриба, по крайней мере, пока речь не идет о пытках. Во всяком случае, по словам его отца, он не рассказывал об избиениях ни своему российскому адвокату, ни украинским консульским работникам, которым также разрешили посетить его лишь один раз. Но этот случай особенно драматичный совсем по другой причине. Дело в том, что не только у родителей Павла до сих пор «есть внутри частичка Советского Союза», как говорят они сами. Также и он, рожденный уже после Советского Союза, несет в себе это наследие, даже более ужасным образом. Он, как заявляет его отец с удостоверением своего сына в руках, является жертвой чернобыльской катастрофы. Первой степени.
Катастрофа с реактором в Чернобыле произошла на Украине в 1986 году. Павел родился в 1998 году, спустя тринадцать лет. Отец говорит: «Да, его тогда еще не было, когда реактор взорвался. Но его мать была тогда санитаркой в „зоне“, сразу после катастрофы». Отец выкладывает на стол другие документы. В них говорится о чем-то вроде «кавернозного изменения воротной вены», «увеличенной селезенке», «ограниченной функции печени», «расширении вен в пищеводе», «язвах на двенадцатиперстной кишке». Павел тяжело болен. «У нас дома целый склад лекарств», — говорит отец. Дело в том, что лекарства должны приниматься в соответствии со сложным ритмом, при этом должна соблюдаться строжайшая диета. А если нет? «Тогда он может умереть от внутренних кровотечений».
Человека, который носит в себе такое наследие, российская секретная служба ФСБ может и не пытать для получения признания, чего она всегда добивается. Признания в том, что он террорист, сепаратист, саботажник, то есть одна из всех тех пугающих фигур, которыми российское телевидение делает всех этих заключенных, которых секретная служба отлавливает в Крыму или выманивает из Украины.
То, что происходит потом, часто повторяется похожим образом. Геннадий Афанасьев рассказывает об этом во время встречи в одном из киевских пригородов с панельными домами. Афанасьев выглядит очень молодо, почти по-детски с круглым лицом и тоже круглыми светлыми глазами — несмотря на демонстративную бороду бойца и на военную шапку. Иногда он неожиданно смеется, словно все это весело, а иногда поворачивает голову, чтобы лучше слышать. Одно ухо у него не слышит. От побоев в тюрьме.
Но эти побои были только началом его мучений. До вторжения он жил в Крыму, и он чувствовал себя украинцем. Когда потом произошла аннексия, он примкнул к одной группе молодых людей, которые оказали сопротивление. Он говорит, что они написали краской пару лозунгов, сорвали пару плакатов. 9-го мая 2014 года его тоже арестовали. «Они кинули меня на землю, меня били, затем вывезли в лес. „Копай себе могилу“, — говорили они».
Рассказ Афанасьева свидетельствует об уничтожении по частям: десять дней они держали его в подвале. Без еды, без сна. Постоянно били. Они натягивали ему пластиковые пакеты на голову до потери сознания. Затем они снова приводили его в сознание, «притаскивали его с другой стороны смерти», как он говорит. Когда он сломался и был готов подписать любую бумагу, которую ему подложат, то мучители вдруг куда-то исчезли. Тогда распахнулась дверь и туда пружинящим шагом вошел адвокат Российской Федерации. Чистой рукой он взял признание Афанасьева, потом он неожиданно исчез, как и появился.
Но это мало помогло. После того, как Афанасьев подписал, все началось сначала — но теперь с другой целью: надо было обвинить еще двух взятых в плен украинцев, двух мужчин, который в Киеве чествовали как героев: режиссера Олега Сенцова и его друга Александра Кольченко. ФСБ для этого были нужны свидетели, а кто же на эту роль годился лучше, чем и так уже сломленный Афанасьев? То есть опять — пластиковые пакеты на голову, опять эта драматургия подчинения, только в этот раз с применением электропровода и раскаленных паяльников. «Они меня почти сломали», —говорит Афанасьев. При этом его круглые глаза улыбаются так победно, словно он именно сейчас рассказывает нечто приятное. И он снова подписал все, что они хотели.
И хотя он подписал и обвинил других, однако он также знал, что у него будет один момент, в который они не посмеют с ним ничего сделать: перед судом, на виду у общественности. И именно там Афанасьев снова собрал осколки самого себя и в почти самоубийственном признании отказался от своего вынужденного свидетельства.
Правда и это не очень помогло. Сенцову все равно дали двадцать лет тюрьмы, Кольченко — десять, а ему самому, отказавшемуся, семь. После двух месяцев езды в поезде через всю Россию он наконец добрался до своей колонии в Республике Коми. Тогда ему повезло: в 2016 году он как один из немногих украинцев был помилован президентом Владимиром Путиным во время обмена пленными. Возможно, все это было лишь потому, как он говорит, что у него в лагере и так было заражение крови и он был при смерти.
Его случай напоминает те, о которых постоянно сообщают Мемориал, Amnesty International и Let My People Go. Сначала долгое исчезновение, полная изоляция, никакого контакта с адвокатами и родственниками. Затем давление и вырванное признание. И в конечном итоге медийное превращение заключенного в самого что ни на есть настоящего шпиона, саботажника, террориста, которых российское телевидение постоянно показывает в ежедневных сообщениях о якобы имеющей место украинской угрозе. В конце — показательный процесс и заключение, смотря по ситуации, или в нормальной тюрьме, или в штрафной колонии за полярным кругом. В случае с Афанасьевым еще и кое-что довольно редкое. Он может — по крайней мере в одном случае — доказать, что он говорил правду. Методы пыток ФСБ часто выбираются таким образом, чтобы не оставалось никаких следов. Если избивают, то надевают боксерские перчатки, чтобы было меньше кровоподтеков. Или жертва остается взаперти так долго, пока все не заживет. Или симуляция удушения с помощью пластиковых пакетов. Или своего рода утопление, когда через противогаз в того, кого пытают, льют воду.
Афанасьев представил доказательство. Один из кровоподтеков за месяцы пыток увидели и сфотографировали свидетели. Сначала его адвокат, затем члены одной российской правозащитной организации. Адвокат сказал тогда: " Нам, конечно, рассказали, что он сам себя избил. Но у них здесь везде камеры, так что это они нам должны еще показать«.
Таких доказательств мало, но они есть. Есть также интервью пленного Евгения Панова, которого тоже выманили из Украины при помощи трюка и затем арестовали в Крыму. Его показывали по российскому телевидению как «террориста», но у него при этом была свежая рваная рана на лбу.
А как же глаз, за которым последовал Павел еще до того, как назначил Татьяне в Белоруссии свое фатальное свидание? Что это было такое? Его отец говорит, что он на компьютере сына нашел скайп-адрес, вместо со всей «лирикой», которой молодые люди обмениваются. Украинские журналисты позвонили по этому адресу. Один телеканал тогда распространил части этого разговора. На неотмонтированной оригинальной записи сначала появляется глаз-символ Татьяны, затем открывается помещение, которое выглядит как постсоветская квартира в блочном доме: угловой стол, серо-бежевые обои, серо-розовая софа. Очевидно, Татьяна еще совсем молодая особа, очень женственная, якобы семнадцати лет. Татьяна крашеная блондинка, она скрывает лицо рукой. Якобы, голубых глаз так и не видно. Запинаясь и иногда невпопад улыбаясь, как жертва пыток Афанасьев, она говорит, что она действительно подруга Павла по интернету. Но Павел, мол, должен знать одно: «Что я не агент ФСБ». Даже наоборот — она сама перед той поездкой несколько раз попадалась в России в ловушку — один раз даже на целый день. Только «из-за них», этих мужчин, которые, мол, ее обработали, она предприняла тогда поездку в Белоруссию. На записи она говорит очень тихо, почти беззвучно. «Они сказали, что все будет хорошо». Затем Татьяна умолкает.
Своего полного имения Татьяна никому не сказала. Кто эта женщина из интернета? Является ли Татьяна влюбленной девушкой, сломленной жертвой, какой она выглядит на экране? Или и она тоже просто шоу? Является ли эта женщина профессионалом? Использует ли она отчаяние как средство для давления? Играет ли она роль печальной влюбленной, чтобы ФСБ могла использовать ее в качестве залога? На допросе против Павла?
