В XIX веке немцы основательно увлекались философией, сосредотачивая на ней основное внимание, отчасти для того, чтобы не конкурировать с разносторонним гением Гете, который на протяжении весьма длительного времени главенствовал в Германии во всех других литературных жанрах. И поэтому у нас есть Гегель, Ницше и Шопенгауэр, которые определяют, помимо прочего, понятие трагедии. Но в данном случае меня интересует Георг Вильгельм Фридрих Гегель, поскольку он сформулировал некоторые концепции, подходящие для наших внешнеполитических дебатов, касающихся вооруженного вмешательства — особенно на Ближнем Востоке.
Гегель отмечает, что одним из примеров трагической ситуации является конфликт семейного долга с долгом в более широком смысле — общественным или универсальным, общечеловеческим. Внешнеполитическим аналогом этого может быть ситуация, когда интересы государства противоречат более широким интересам человечества — что с обеих точек зрения более или менее оправдано. Эдит Гамильтон (Edith Hamilton), американская писательница-классицист середины ХХ века, интерпретируя слова Гегеля, говорит: «Единственным субъектом трагедии является субъект духовный, в котором каждая сторона претендует на наше сочувствие». Еще один из первых переводчиков Гегеля, английский литературовед Андрю Сесил Брэдли (Andrew Cecil Bradley), сказал, что трагедия «взывает к духу», поскольку «она сама есть конфликт духа».
Но хотя обе стороны конфликта могут претендовать на наше сочувствие, обе стороны не могут быть правы. Обычно одну сторону признают правой, а другую считают неправой. В своей книге «Философия права» (Philosophy of Right), опубликованной в 1820 году, Гегель отмечает, что когда «личности, чья нравственность находится на высочайшем уровне», вступают в конфликт, «нас возвышает не» уничтожение одной из сторон, а торжество рождающейся истины. «Именно в этом», по его словам, и «заключается истинный, исключительно этический интерес к древней трагедии».
Таким образом, помимо многих других аспектов и определений понятия трагедии, единственное, что можно считать трагедией — это история человека (или в данном случае — группы людей), который, при всех благих намерениях, действует неправильно. Такой человек или группа искренне нацелен на самый лучший результат, но получает наихудший результат.
Звучит знакомо, правда?
Знакомые мне люди, которые поддержали войну в Ираке, на самом деле намеревались улучшить в этой стране ситуацию с правами человека путем свержения Саддама Хусейна, а не усугубить ее, втянув страну в войну и ввергнув в хаос. Некоторые политические деятели, которые поддержали кампанию в Ливии, искренне считали, что в результате свержения режима Муаммара Каддафи будет предотвращена гуманитарная катастрофа в Бенгази, и страна в целом от этого выиграет. Вместо этого Ливия впала в анархию, что привело к новым многотысячным жертвам. Люди, которые поддержали скорейшее военное вмешательство для того, чтобы свергнуть режим Башара Асада или хотя бы уменьшить страдания населения Сирии, искренне считали, что они вправе это сделать с моральной и стратегической точки зрения. И, вполне возможно, что они на самом деле правы. Но, поскольку в этом случае никакого вмешательства не было, результаты пока неизвестны.
Все это, по определению Гегеля, является своего рода трагедией. Во всех трех случаях результаты были ужасными. Во всех трех случаях обе стороны претендовали хотя бы на какое-то наше сочувствие (хоть и неполное), даже если мы с ними и не согласны. С одной стороны, были интересы государства и его многочисленные ограничительные меры, а с другой — интересы человечества. Разумеется, в целом ряде случаев интересы человечества совпадают с интересами государства. Но это бывает не всегда, иначе мы бы вмешивались везде, и это не было бы рациональным. И все же, невозможность вмешиваться всюду не означает, что нельзя вмешиваться «кое-где» — с учетом ваших интересов.
В древней трагедии, как отмечает Гегель, всегда рождается истина. В чем же тогда заключается истина, если говорить о гуманитарной интервенции на мусульманском Ближнем Востоке? Истина состоит в том, что держава Америка способна на многое. Но только не изменить ситуацию в этих сложных и густонаселенных мусульманских обществах: доказательством тому являются Ирак и Ливия. А что касается Сирии, где гуманитарный и стратегический кошмар произошел без нашего вмешательства, нам следует относиться к каждому кризису индивидуально, как к отдельному и единственному в своем роде случаю. Поскольку вмешательство в одну страну может быть правильным, для других стран это может быть неприемлемым.
Действительно, этот поиск истины соответствует основному принципу древней трагедии. Отчасти благодаря этому греки и стали великими. В своем эстетическом трактате «Рождение трагедии из духа музыки» (The Birth of Tragedy, 1872) Фридрих Ницше отмечает, что та же самая цивилизация, которая изобрела трагедию, еще и разгромила Персидскую Империю. Таким же образом и собственное величие Америки требует постоянного поиска истины в войне.
Но на этом сходство и заканчивается. Финалы греческих пьес катастрофичны и ужасающи, но зрителей они устраивают. В случаях же с Ираком, Ливией и Сирией нет ничего такого, что могло бы нас устраивать. Возможно, греческая трагедия, и то, как ее интерпретирует Гегель и многие другие, само по себе слишком утешительно, учитывая ужасы индустриальной и постиндустриальной эпох. Именно потому, что эти чудовищные гуманитарные трагедии происходят периодически (и мы в деталях знаем о них благодаря коммуникационным технологиям), дебаты об истинной роли американской державы продолжаются и даже могут стать еще более бурными, поскольку потенциал государства ослабевает слишком во многих сферах, в результате чего возникают условия для дальнейших кошмаров.
Таким образом, чтобы защититься от предстоящих катастроф, мы должны быть начеку, уметь их предчувствовать и «настраиваться» на них — нам нужна система раннего предупреждения и более совершенная система сбора разведданных. Если действовать упреждающе, то конфликт интересов государства и интересов человечества можно будет сгладить. То есть, чтобы избежать трагедии, мы должны думать трагически.
