Когда летним солнечным утром Евгений Косьмин вышел на свет, его лицо было совершенно черным, но он улыбался. В июле бригада этого 31-летнего шахтера извлекла из земли 1,5 миллиона тонн угля — это рекордное количество угля, когда-либо извлеченного в России из одного забоя за месяц.
В Кузбассе — районе на юге Сибири, на который приходится 60% объемов добычи угля в России — этот круглолицый молодой человек теперь стал знаменитостью. Его называют новым Алексеем Стахановым — рабочим, который в 1935 году перевыполнил свой план в 14 раз и стал примером для подражания для всего Советского Союза, заложив основу коммунистического культа перевыполнения планов в области промышленного производства.
Но у современного стахановца есть своя тайна. В отличие от своего предшественника, в руках у которого был только обушок, а в голове — призывы Иосифа Сталина, этот современный шахтер и его команда численностью в 80 человек работают под равномерный стук чрезвычайно умной и современной машины. Шахта Косьмина является одной из самых технологически продвинутых в России. Ручные инструменты давно уступили место полуавтоматической, сделанной в Германии машине, которая срезает куски угля со стен тоннеля.
Системы анализа больших данных передают информацию с глубины в 200 метром посредством интернет-связи, а сенсоры, встроенные в белые каски рабочих, позволяют инженерам на поверхности отслеживать каждый их шаг в узких шахтах.
«Несколько лет назад все делалось вслепую, — говорит Косьмин, местный парень из семьи шахтеров, который начал работать в шахте, когда ему исполнилось 18. — Мастеру приходилось звонить из забоя и рассказывать тем, кто был наверху, что происходит — никто ничего не видел». В прошлом году Косьмин получил за свои достижения медаль «Герой Кузбасса» — награду в духе советской традиции прославления лучших работников.
***
Компании по всему миру уже присоединились к «четвертой промышленной революции», которая обещает существенные скачки в росте производства посредством автоматизации и увеличения производительности благодаря системам анализа больших данных. Эти перемены зачастую оборачивались разрушительными последствиями, поскольку в результате них огромное множество рабочих оказывались попросту ненужными. Но в России, где в результате многолетнего отсутствия адекватного финансирования оборудование стало безнадежно отставать от западных аналогов, такой стремительный скачок может преобразовать целые регионы, многие из которых почти не изменились после распада СССР, произошедшего четверть века назад.
Кемеровская область, где находится шахта Косьмина, представляет собой территорию площадью, примерной равной площади Венгрии. Расположенная в 3600 километрах от Москвы, она является отчетливым напоминанием о том, насколько сильно современная российская экономика пропитана советским наследием. Большинство населения этой области — 2,7 миллиона человек — живут в городах, построенных по указу советского правительства с единственной целью — чтобы обеспечить рабочей силой тысячи местных угольных шахт.
Сейчас в России насчитывается более 300 таких «моногородов» — населенных пунктов, экономическая деятельность которых тесно связана с единственным предприятием или группой тесно интегрированных между собой предприятий. Всего в таких моногородах проживает 14 миллионов человек, то есть примерно десятая часть населения России. Подавляющее большинство жителей этих городов работают на своих градообразующих предприятиях, что будет повышать риск народных волнений по мере того, как промышленная революция будет набирать обороты.
СУЭК, крупная российская угольная компания, управляющая шахтой Косьмина, в настоящее время занимается внедрением инструментов обработки больших данных и автоматизации в 26 своих шахтах в Кемерово и в других районах Сибири. В некоторых местах она проводит эксперименты, полностью заменяя людей машинами. «Сейчас там требуется гораздо меньше людей, — говорит Косьмин. — Я видел, как работал мой отец, и слышал его рассказы. Им требовалось несколько человек только для того, чтобы запустить двигатель, а в руках у них были лопаты. Теперь мне нужно всего лишь нажать кнопку».
Это стремление к модернизации пользуется поддержкой российских властей. Пока страна постепенно выбирается из двухлетней рецессии, экономические советники президента Владимира Путина предупреждают о том, что Россия не сможет достичь общемировых темпов роста, если Москва не изменит отношение к управлению — и если крупные компании не последуют примеру правительства. «На этом этапе главным вызовом и для России, и для любой страны является участие в мировых трендах технологической революции… И здесь большой резерв той самой производительности, которая нам нужна», — считает Алексей Кудрин, бывший министр финансов России, который сейчас работает над новым планом экономического развития.
У местных жителей в Кемерово такая риторика вызывает беспокойство. В этом регионе находится треть тех 15 городов по всей России, которые полностью зависят от одного градообразующего предприятия, как сказала Наталья Зубаревич, эксперт по экономике российских регионов. В этих моногородах на одном крупном предприятии работают от 40 до 80% жителей. Когда эти заводы или шахты начнут заменять людей роботами и машинами, людям будет некуда идти.
«Экономика нашего района на 82% зависит от добычи угля, на которой работают две трети его жителей, — говорит Дмитрий Титов, бывший шахтер, который сейчас является мэром Березовского — одного из таких крупных моногородов. — Если в сфере добычи угля возникнут проблемы, наш город погибнет».
Березовский, где сейчас проживает 47 тысяч человек, уже успел узнать, что происходит, когда число рабочих мест сокращается. Один из четырех его районов почти полностью опустел после того, как шахта, рядом с которой он был выстроен, закрылась несколько лет назад, и теперь его дома и пешеходные улицы, выстроенные когда-то таким образом, чтобы рабочим было удобно там жить, пришли в полное запустение.
«Много лет назад мой отец был главой этого района, и он помогал строить все это, — сказала чиновница городской администрации Светлана Попури. — Он был таким красивым!» Теперь от лепных орнаментов на зданиях почти ничего не осталось, а улицы заросли сорняками. На детских площадках теперь между качелями и турниками гуляют коровы.
Угроза сокращения числа рабочих мест нависла над многими городами Кемеровской области подобно пелене промышленного смога: людей охватывает страх, который уходит своими корнями в период массовых увольнений, начавшийся после распада Советского Союза в 1991 году. «В конце 1980-х годов в угольной промышленности Кемеровской области работало до 330 тысяч человек, теперь же их число снизилось до 91 тысячи», — рассказывает Юрий Шевелев, профессор и советник заместителя губернатора.
Недавнее снижение цен на уголь оказалось последним ударом для многих шахт, которые были созданы еще в советские времена. «Многие подземные шахты эксплуатировались в таких сложных геологических условиях, что в других странах никто даже не стал бы браться за их разработку», — объяснил Шевелев. Он рассказал, как один консультант из Германии, приехавший, чтобы посмотреть, можно ли модернизировать некоторые из шахт, сказал, что здесь ничего нельзя сделать. «Когда он вернулся оттуда, он сказал, что в таких шахтах могут работать только те люди, которые готовы умереть».
За последние три года было закрыто 11 из таких геологически сложных шахт, в результате чего многим рабочим пришлось уезжать на работу за сотни километров от дома. Одним из таких рабочих стал Юрий Бердин из Белово. Сейчас он водит 90-тонный грузовик на открытом руднике в Междуреченске, за 200 километров от дома. Этот широкоплечий молодой человек работает по 12 часов в день в течение недели, ночуя в общежитии, а затем уезжает на неделю домой. Бердин, который гордится своей огромной машиной, не верит в то, что его можно заменить роботом. «Люди надежны, а машины — нет», — говорит он.
Его уверенность вполне понятна. Несмотря на тяготы, с которыми сталкивается Кемеровская область, значительная доля моногородов, которые правительство считает экономически стабильными, получают поддержку от крупных добывающих компаний. Однако эксперты предупреждают, что ситуация может измениться, поскольку ведущие российские горнодобывающие предприятия агрессивно продвигают автоматизацию.
***
В Полысаево, крупном моногороде, расположенном недалеко от той шахты, где работает Косьмин, пока не видно никаких признаков упадка. Два открытых карьера и две подземные шахты, одной из которых управляет СУЭК, со всех сторон окружают этот городок, обеспечивая работой 42% его жителей. Женщины ходят в супермаркеты, бутики и магазины мебели. На главной улице недавно открылось новое кафе, где постоянные посетители могут выпить чашку эспрессо, сидя на высоких стульях у окна во всю стену — сцена, очень напоминающая Москву.
Однако этот комфорт — всего лишь видимость. «В конце концов машины заменят всех нас», — говорит 60-летний Анатолий, электрик, отвечающий за систему вентиляции на одной из шахт в Полысаево. Проработав под землей 41 год, он горько усмехается, говоря о том, что сейчас появляются «только должности бухгалтеров». В прошлом, по его словам, «быть шахтером было почетно. Теперь все иначе. Теперь это ниже среднего. В прошлом мы чувствовали себя настоящими мужчинами. А теперь люди говорят: "А зачем?" Это перестало быть престижной профессией».
За последние два года компания СУЭК запустила первый полностью автоматизированный сплошной забой в Полысаево в попытке сделать так, чтобы уголь можно было добывать без единого рабочего под землей. Хотя руководители компании признаются, что проект показал, что ее шахты пока не готовы к полной автоматизации, этот эксперимент очень сильно напугал местных жителей.
Яна Лилль, 20-летняя воспитательница в детском саду, говорит, что ее соседи уже обсуждают тему сокращения рабочих мест в компании СУЭК, в которой прежде работал ее отец. «Они хотят, чтобы люди ехали на Дальний Восток, а если вы не едете, это ваши проблемы». На первом этаже панельного жилого дома Лилль болтает со своим 22-летним мужем Алексеем Лобановым.
У них есть девятимесячный сын, она любит свою работу, и сейчас они живут на зарплату ее мужа, который занят в строительстве дорог. Лилль уверена, что у этого города нет будущего, но она никуда не собирается уезжать. «Куда мне ехать? Я даже не знаю, чем я могла бы заняться в другом месте, — говорит она. — Но мой сын не будет здесь жить, когда вырастет. Я надеюсь, что он куда-нибудь уедет. Здесь ему делать нечего».
По мнению экспертов, именно такие города, как Полысаево, имеют массу причин для того, чтобы испытывать тревогу. «Последствия модернизации в горнодобывающей отрасли для рынка труда являются самым острым вопросом для тех моногородов, которые в настоящее время выглядят довольно стабильными», — говорит Дмитрий Землянский, эксперт по российским моногородам в Московском государственном университете.
***
В советах директоров и корпоративных офисах российских промышленных групп эта революция уже идет. Стальной гигант «Северсталь» недавно провел внутреннее исследование, сравнив свою производительность за последние 20 лет с производительностью международных предприятий, работающих в той же отрасли. «Мы увидели, что очень часто мы отставали от них», — говорит Алексей Мордашов, председатель совета директоров компании и второй в списке самых богатых людей России. Посетовав на то, что его компанию нельзя назвать ни быстро адаптирующейся, ни инновационной, он сказал, что развитие технологий автоматизации дает шанс наверстать упущенное: «Это, с одной стороны, угроза, с другой — возможность. Если меняться, появляется довольно приличный шанс на успех, а не только на выживание».
Мордашов, который, согласно Forbes, заработал состояние в 17,5 миллиарда долларов в бурный период, последовавший за распадом СССР, является одним из самых убежденных сторонников новой промышленной революции в России. Он постоянно включает цифровые термины и футуристичные схемы в свои выступления перед работниками предприятий и призывает их идти на риски в поисках новых идей — это крайне нехарактерно для тех, кто привык к классическому постсоветскому подходу к управлению предприятиями.
На крупном заводе «Северстали» в Череповце, расположенном в 500 километрах от Москвы, ситуация меняется стремительно. Этот завод представляет собой огромный памятник ушедшей эпохи российской промышленности — он был основан по указу Сталина в 1940 году. На этом заводе, который занимает 30 квадратных километров, когда-то работала половина местных жителей — завод был городом, а город — заводом. Это наследие сохраняется: «Северсталь» все еще владеет авиакомпанией, которая отправляет самолеты в Москву, спонсирует хоккейную команду и владеет аквапарком в городе.
Но еще год назад заместитель директора металлургического цеха Виталий Попович пользовался калькуляторами и печатными таблицами, чтобы вычислить количество различных веществ, которые необходимо добавлять в чаны с расплавленной сталью. «Иногда люди нажимали не ту кнопку. Мы даже пользовались китайским калькулятором, — смеется он. — Теперь все автоматизировано. Во-первых, исключается человеческий фактор. Во-вторых, мы работаем, используя минимальное количество требуемых материалов. В-третьих, мы точно знаем, сколько нам нужно материалов для повышения качества стали. В-четвертых, что самое главное, это делает нашу работу более комфортной».
Теперь калькулятор заменила «Ольга» — компьютерная система, разработанная командой «Северстали» и названная так в честь супруги главного разработчика программы. «Давно пора было это сделать, — говорит Попович, в то время как мы смотрим на гигантские чаны, наполненные раскаленным металлом, настолько горячим, что требуются специальные очки даже просто для того, чтобы на него смотреть. — Наша инфраструктура была создана в 1980-х годах. Поэтому мы должны использовать нашу инициативу, чтобы извлечь максимальную пользу из того, что у нас есть».
Но к концу 2018 года все процессы, связанные с контролем качества, будут проводиться без участия человека, как говорит Денис Иванов-Павлов, разработчик «Ольги». «Пока мы только на 20% продвинулись к нашей цели».
Компьютерные программы теперь контролируют работу главной доменной печи завода — крупнейшей в Европе — заменяя собой рабочих, которым прежде приходилось звонить по телефону и делать записи в огромных учетных книгах. Другая программа, которая позволяет следить за оборудованием в режиме реального времени, позволила сократить количество сбоев с 2-3 сбоев в месяц до одного за последние полгода.
В течение долгого времени у российских добывающих компаний не было стимулов для того, чтобы вкладывать средства в новое оборудование, не говоря уже об автоматизации. В первые годы после распада СССР такие магнаты, как Мордашов занимались тем, что захватывали контроль над государственными активами, стараясь как можно быстрее извлечь прибыль из шахт, нефтяных месторождений и заводов.
Пока владельцы предприятий были сосредоточены на том, чтобы защитить свои активы от внутренних конкурентов, об инвестициях никто не задумывался. Между тем светлое будущее, обещанное капитализмом, убедило многих потенциальных инженеров отказаться от идеи работы на заводах и шахтах, которые очень нуждались в их знаниях и навыках.
«В 1990-х годах страна потеряла огромное количество потенциальных инженеров, — говорит Сергей Дьяченко, операционный директор «Норильского никеля». — Это было время, когда молодое поколение не хотело идти на горнодобывающие специальности. Они видели, что работникам этих отраслей не платят зарплаты и что компании переживают кризис. Людям было проще пойти в банковскую сферу или на уличные рынки, чтобы быстро заработать. Все это создало тот пробел, который мы ощущаем даже сейчас».
Этот пробел острее всего ощущается в добывающей отрасли, которая является краеугольным камнем российской экономики. Масштабное исследование, проведенное Центром стратегических исследований, возглавляемым Кудриным, показало, что средний возраст оборудования в российской нефтедобывающей отрасли составляет 19 лет, на металлургических заводах — 17 лет, а в области добычи природных ресурсов — 16 лет.
«С одной стороны, есть старые предприятия, с другой — потенциал еще на 100 лет, заложенный в недрах земли, — добавляет Дьяченко. — Нельзя добывать из земли первоклассные ресурсы, используя старые технологии».
Российским промышленным компаниям также приходится конкурировать с мировыми соперниками, многие из которых внедрили новые технологии много лет назад.
«Мы сравнили наши предприятия с аналогичными предприятиями за рубежом и были немного удивлены тем, насколько неэффективно используются ресурсы и инфраструктура, какой потенциал все еще скрывается внутри системы и сколько всего можно оптимизировать», — отмечает Павел Грачев, генеральный директор золотодобывающей компании «Полюс».
Даже приближение к мировым тенденциям может иметь колоссальные последствия. Сегодня в России на каждые 10 тысяч рабочих приходится всего три промышленных робота — для сравнения, в развитых экономиках этот показатель варьируется от 69 до более чем 100 роботов, согласно данным Международной федерации роботизации.
Благодаря новым цифровым технологиям на некоторых золотодобывающих шахтах «Полюса» уровень золотодобычи за последние два года вырос на 30%. Но автоматизация влечет за собой определенные последствия. «В долгосрочной перспективе чрезмерное количество рабочих поднимет не только вопрос зарплат, но и вопрос о том, как обеспечить всех этих людей работой. Люди могут создавать ненужную работу и процессы, — объясняется Грачев. — В ближайшее время мы должны еще многое автоматизировать на перерабатывающих заводах, прежде чем мы сможем перейти к таким новинкам, как беспилотные грузовые автомобили. И, разумеется, в результате этих процессов многие люди останутся без работы».
***
Ответить на вопрос о том, как можно справиться с последствиями этой новой промышленной революции, во многих отношениях гораздо сложнее, чем внедрить современные технологии на заводах, построенных в советскую эпоху. Требуя повысить производительность, российское правительство все же ясно давало понять принадлежащим олигархам конгломератам, что они несут ответственность за поддержание социальной стабильности в моногородах. 17-летнее правление Путина основано на обещании вернуть стабильность в страну, пережившую шок в результате экономической либерализации и дикого капитализма 1990-х годов. И Путин пристально следил за ситуацией с рабочими местами в крупных моногородах, опасаясь, что они могут стать источниками волнений.
В июне 2009 года, в период предыдущей рецессии в России, Путин публично устроил разнос алюминиевому магнату Олегу Дерипаске после того, как рабочие города Пикалево, где на его заводе работает большая часть населения, вышли на улицы, протестуя против остановки производства и невыплаты зарплат.
«Считаю, что вы сделали заложниками своих амбиций, непрофессионализма, а, может быть, и просто жадности тысячи людей. Это абсолютно недопустимо», — сказал Путин Дерипаске в присутствие репортеров. Магнат опустил голову, а Путин спросил его, почему тот пренебрег этим заводом. Еще до отъезда Путина из города Дерипаска распорядился, чтобы все долги по зарплатам были погашены.
«Эффект того показательного эпизода сохраняется до сих пор, — говорит Землянский. — После того, что произошло в Пикалево, во всех городах Дерипаски определенное число сотрудников сохраняется даже на тех предприятиях, которые следует закрыть — просто из страха перед Путиным».
И Кремль пристально следит за развитием ситуации. Национальная гвардия следит за уровнем социальной стабильности в некоторых моногородах. Федеральное правительство также создало систему для сбора более полной информации об их социальном и экономическом состоянии. Эта статистика держится в тайне, что лишает местные органы управления возможности правильно оценивать ситуацию.
В течение более двух десятилетий российское правительство также пыталось разработать стратегию, которая бы позволила справиться с упадком в сфере промышленности. Фонд государственного «Внешэкономбанка» предлагает займы и субсидии на восстановление инфраструктуры, на укрепление предприятий и переподготовку граждан. Но, по словам Землянского, эти средства зачастую уходили на реализацию проектов, которые были бы реализованы и без них. «Было бы гораздо разумнее организовать постепенное свертывание тех городов, у которых нет будущего», — отмечает он.
Титов, мэр города Березовский, утверждает, что местные жители почти не пользуются программами правительства. «Некоторые пытаются, но сделать это гораздо труднее, чем спустить с шахту, — говорит он. — Неважно, продаете ли вы пластиковые окна или управляете небольшим кафе, вам нужно сделать какие-то первоначальные вложения, нужно платить аренду и зарплату работникам каждый месяц. Между тем поначалу прибыль бывает крайне небольшой, а порой ее вообще нет. У людей попросту нет финансовых запасов.
Поэтому многие быстро сдаются и возвращаются в шахты, где зарплата достаточно высокая и стабильная».
В некоторых случаях городам постепенно удавалось избавляться от чрезмерной зависимости от одного градообразующего предприятия. В январе Ирина Макиева, вице-президент «Внешэкономбанка» и глава «Фонда развития моногородов», сказала, что в конце 2018 года 18 городов будут вычеркнуты из правительственного списка моногородов, поскольку их экономики станут устойчивыми и самодостаточными — и Череповец является первым кандидатом. «Мы не сомневаемся, что к 2018 году в городе будут реализованы новые проекты — этот город с успехом развивается в самых разных направлениях».
В 1999 году на предприятии «Северстали» в Череповце работало 50 тысяч человек, сегодня — только 25 тысяч. Из тех, кто уволился, 4,5 тысячи человек нашли работу на предприятиях, финансируемых этой компанией, а 10 тысяч человек работают в новых компаниях, пользующихся поддержкой делового инкубатора «Северстали», как сказала Людмила Гусева, советник генерального директора дивизиона «Северсталь Российская сталь» по корпоративной социальной ответственности.
«Полагаю, что во многих компаниях действует своего рода социальный контракт, — говорит Мордашов, который вырос в этом городе. — Я не стану притворяться, что все счастливы, вовсе нет. Но в целом, я надеюсь, у "Северстали" есть определенный социальный контракт».
Значительная часть болезненной реструктуризации еще впереди. Кемеровская область стала одной из российских областей с самым высоким уровнем мобильности рабочей силы — это является признаком того, что автоматизация заставляет рабочих отказываться от привычек советской эпохи. Эксперты прогнозируют, что уровень неравенства вырастет в тех местах, где модернизация добывающих предприятий приведет к сокращению числа рабочих мест, однако она также позволит расширить возможности для более квалифицированных работников. «В таких местах мы будем наблюдать более выраженную стратификацию общества, — говорит Землянский. — В моногородах, где предприятия встали на путь модернизации, число рабочих мест постепенно сокращается, но средняя зарплата растет вместе с ростом производительности».
Евгений Косьмин считает, что он окажется в числе победителей. Поскольку СУЭК предлагает определенные бонусы в зависимости от объемов добытого угля, его бригада, бьющая все известные рекорды, является отличным местом работы. В июле он принес домой 183 тысячи рублей — это в четыре раза больше средней заработной платы обычных рабочих на соседних шахтах.
Благодаря подобным бонусам он стал относиться к фундаментально иному подходу к промышленной экономике с заметным оптимизмом. «Прогресс не стоит на месте. Мне кажется, число людей, работающих на промышленных предприятиях, будет уменьшаться. Люди будут просто наблюдать и контролировать технологии, — говорит он. — Человек нажмет на кнопку, и все заработает. А он будет следить за процессами через монитор. В чистой рубашке, не запачканной грязью. Я думаю, все к этому идет».
