Первые обвинения в расследовании Роберта Мюллера, которое он проводит по фактам российского вмешательства в американские президентские выборы 2016 года, предельно ясно показывают, что Рашагейт в предстоящие месяцы будет важнейшим фактором в американской внутренней политике. Но как бы глубоко он ни копал, и что бы он ни нашел, ему вряд ли удастся добраться до сути более важных вопросов, повлиявших на решение Кремля вмешаться в американскую политику.
Что это было: отчаянная попытка привести в Белый дом дружественного по отношению к России президента? Или главная цель заключалась в дискредитации американской политической системы в момент, когда Кремль потерял все надежды на нормализацию отношений с Вашингтоном? Был ли это крупный стратегический ход или просто «операция ради смеха», главной целью которой было уязвить чувства американцев, а не оказать на них влияние?
А еще есть важные вопросы не просто о случившемся, но о будущем. Как недавние действия Москвы в Америке и Европе повлияли на ее желание и готовность вмешиваться в политику западных демократий? Считает ли Кремль успешным свое вмешательство в американские выборы, в результате которого возник хаос? Если да, то можно ли назвать провалом неспособность Москвы повлиять на весенние президентские выборы во Франции?
Предъявленные Мюллером обвинения не дадут ответы на эти вопросы. Официальная позиция Кремля заключается в том, что Россия никогда не вмешивалась в американскую политику. Это значит, что вряд ли кто-нибудь с российской стороны захочет обсуждать данный вопрос. А те люди, которые действительно знают, что сделала Россия и почему, весьма немногочисленны и очень неразговорчивы.
Так что если мы хотим понять, почему русские сделали то, что сделали, нам нужно выйти с территории шпионских игр и перейти в сферу внешней политики.
Здесь мы можем начать с простого наблюдения: если на Западе российское вмешательство вызвало шок, то в России оно не стала неожиданностью или скандальным событием. Во время моих недавних разговоров с российскими экспертами по внешней политике они ясно дали понять, что если Москва хочет быть мировой державой, ни в чем не уступающей Вашингтону, она должна иметь возможность и быть готовой соответствовать Соединенным Штатам. Российские лидеры считают, что Вашингтон вмешивается в их внутреннюю политику, и что Соединенные Штаты намерены организовать смену режима в Москве. А раз они воспринимают это как аксиому, то Кремль должен иметь возможность аналогичным образом вмешиваться и показывать миру, что у него есть способности и воля для таких поступков. В конце концов, ответные действия — это как раз то, благодаря чему завоевывают уважение врагов и преданность союзников.
В московских внешнеполитических кругах сегодня бытует мнение, что Россия может восстановить свой статус великой державы только в том случае, если будет противостоять Соединенным Штатам, а не сотрудничать с ними. Выступая две недели тому назад на заседании международного дискуссионного клуба «Валдай», президент Владимир Путин заявил, что самой серьезной ошибкой посткоммунистической России было чрезмерное доверие к Западу в девяностые годы. Россия при Борисе Ельцине стремилась брать пример с Запада, с его ценностей и институтов. Сегодня же Москва подражает западной политике в отношении России, делая с Западом то, что он, по мнению россиян, делает с ними.
Вопреки общепринятому мнению, российское стремление обрести статус мировой державы объясняется не только ностальгией или психологической травмой. Это геополитический императив. Россия может стать реальным и равноправным партнером таких стран как Китай, только доказав свою способность быть великой державой 21 века. И она относится к этому весьма серьезно. Хотите верьте, хотите нет, но с точки зрения Москвы, вмешательство в американские президентские выборы было представлением, организованным в основном для неамериканской публики.
Россия знает, что она намного слабее Соединенных Штатов в военном, экономическом, техническом и практически во всех прочих отношениях. Однако Кремль полагает, что сила и слабость в сегодняшних условиях — это очень сложное понятие, и что более сильная сторона не всегда побеждает. Русские видят в соперничестве великих держав своего рода игру в камень — ножницы — бумагу. Для них очень важно, какого рода силу ты хочешь и готов применить: камень побеждает ножницы, но его побеждает бумага; а у бумаги, конечно же, нет никаких шансов против ножниц.
Нынешняя ситуация становится особенно опасной не из-за того, что Россия будет повторять действия Запада. Опасность — в другом. Россия будет повторять кажущиеся ей действия Запада. Российские представления формируются под воздействием болезненной утраты власти и влияния после окончания холодной войны. А российские действия определяются уверенностью в том, что страна может пойти на риск, и что в этом случае решающим фактором для победы будет не экономический и не технический потенциал.
Иван Крастев — обозреватель, президент Центра либеральных стратегий (Center for Liberal Strategies), автор книги «После Европы» (After Europe).
