Материал переведен проектом Newочём
Летом прошлого года, уже пять месяцев как выйдя из тюрьмы, Альберт Вудфокс отправился в Гарлем. Именно там в 1969 году, в свои последние недели на свободе, он познакомился с членами Партии черных пантер. Он был заворожен тем, как они говорили и двигались. «Я всегда ощущал, даже находясь среди самых уверенных в себе черных, что страх вот-вот одолеет их. А тут я впервые встретил черных, которые не боялись», — рассказал мне Вудфокс.
На той неделе Вудфокс планировал пойти на собрание членов Нью-Йоркского отделения Партии, но его арестовали за ограбление. Вместо этого он основал отделение Партии в государственной тюрьме Луизианы — в «Анголе» (названа в честь страны, выходцами которой являются рабы, работавшие на плантации, находившейся здесь ранее — прим. Newочём), где он провел более 40 лет в одиночной камере — дольше, чем любой другой заключенный в истории Америки. Его и двух других «Черных пантер», которые провели в одиночной камере в общей сложности более ста лет, стали называть «Ангольская Тройка».
69-летний Вудфокс прогуливался по бульвару Малькольма Икса с тремя бывшими «Пантерами»: со своим лучшим другом Робертом Кингом, членом «Ангольской тройки», а также с Атно Смитом и Б. Дж. Джонсоном — членами местных отделений Партии. Он видел Смита и Джонсона впервые, поэтому разговор не особо ладился и был очень сдержанным: они говорили о джентрификации, Джеки Уилсоне и о типах сахарного диабета, которым все они болели. Вудфокс сдержан, скромен и по своему темпераменту не склонен к драматизированию. Когда он говорил о себе, его голос был ровен. На следующий день он должен был выступить перед комиссией по одиночному заключению, и его эта перспектива не радовала. «Я начинаю сильно нервничать, когда мне задают вопрос, на который я не могу ответить. Например: „Каково это — чувствовать себя свободным?"», — рассказывает он. «Откуда, по-вашему, я должен знать, каково это быть свободным?» Он придумал дежурный ответ на этот вопрос: «Спросите через 20 лет».
Они дошли до театра «Аполло», и Джонсон сказал остальным встать под козырек у входа, чтобы их сфотографировать. Они посмотрели трезвым взглядом в камеру и сжали кулаки в фирменном жесте «Black Power». У Вудфокса были мешки под глазами и глубокая складка между бровями, а седая уже «афро» была взъерошена.
На бульваре Мартина Лютера Кинга они рассматривали сувениры, футболки и украшения, лежащие на прилавках вдоль тротуара. «Black Lives Matter! (Жизни черных имеют значение — прим. Newoчём)», — выкрикивал один торговец. «У нас есть такие футболки, по 10 долларов!»
Вудфокс прошел было мимо, но остановился и повернул назад. «Дай мне вот эту», — сказал он продавцу и протянул ему десятидолларовую купюру. «Надену ее завтра», — объяснил он остальным.
Внезапно настроение у всех стало лучше. Теперь и остальным захотелось что-нибудь купить. Джонсон присматривался к парфюмам и остановился на склянке «Голубого Нила» стоимостью в три доллара, а Кинг и Смит решались на покупку своих собственных футболок с надписью «Black Lives Matter».
Затем Джонсон вел их еще четыре квартала на юг, к первоначальной штаб-квартире нью-йоркского отделения Партии, на месте которой теперь находится магазинчик шаговой доступности «Jenny's Food Corp». Несколько пожилых мужчин сидели и курили за столиком перед магазином.
— Со мной тут настоящие «Пантеры», — сказал Джонсон этим мужчинам.
— Правда?— спросил один из них, вставая и откладывая сигарету.
— Ну хватит, хватит, — пытался уйти от такого внимания Вудфокс.
— А можно с вами сфотографироваться?— спросил другой.
Четыре «Пантеры» встали перед магазином, недалеко от щита, рекламирующего горячую овсянку. Вудфокс держал в одной руке пластиковый пакет со своей новой футболкой, а другую поднял, сжав в кулак. Мужчины, сидевшие за столиком, встали позади них, тоже сжав руки в кулаки.
— Это брат Альберт Вудфокс. Он дольше всех в истории Америки пробыл в одиночном заключении, — стал рассказывать Джонсон.
Один из этих людей сказал, что он тоже сидел в одиночке.
— А я еще думал, что это я долго пробыл в этой коробке. Но сейчас, кажется, мне стоит прикусить язык.
— Одного дня там уже достаточно, — ответил Кинг.
Когда Вудфокс был ребенком и жил в Новом Орлеане, то зарабатывал следующим образом: он крал цветы с надгробий и продавал их тем, кто шел на похороны. Он был старшим из шести детей, вырос в районе Тримей — одном из первых районов Юга, где поселились освобожденные рабы. Он помнит, как стоял на автобусной остановке со своей матерью, когда ему было 12 лет, и пытался понять, зачем она загородила его спиной, как будто пряча, когда полицейская машина проезжала мимо. «Она очень боялась белых. Мы все знали, что у них была неограниченная власть над нами».
В 1962 году, когда Вудфоксу было 15 лет, его арестовали за махинацию с парковками: он и его друзья брали деньги с водителей якобы на защиту их машин. Спустя два года он сел в тюрьму за то, что вел украденную машину. Тогда же от него забеременела его девушка. Своей новорожденной дочери Бренде он уделял мало внимания. Он гордился славой мошенника. «Меня называли Фокс („Лис"). Все знали, что с Фоксом шутки плохи», — вспоминает он.
Когда Вудфоксу было 18 лет, его арестовали за ограбление бара и приговорили к пятидесяти годам тюремного заключения. После оглашения приговора он вырубил двух заместителей шерифа на первом этаже здания суда и бежал на Манхэттэн. По прошествии всего нескольких дней, за которые он познакомился с «Пантерами» в Гарлеме и уже хотел пригласить на свидание нескольких женщин, состоящих в Партии и казавшихся ему самыми собранными женщинами из всех, кого он встречал, один букмекер обвинил его в попытке ограбления. «Помню, как думал: „Что с тобой не так? Ты не сможешь остаться на свободе". Я думал, что дело во мне, что со мной что-то не так», — рассказывает Вудфокс.
Его экстрадировали в Новый Орлеан и поместили на этаж «Пантер» окружной тюрьмы. Восемнадцать членов Партии черных пантер, ожидавших суда по делу о перестрелке с полицией, посещали курсы по политике, экономике, социологии и истории рабства. Их окна были закрыты стальными пластинами, чтобы они не могли общаться с заключенными других ярусов. «Они думали, что разделяют нас, но куда бы мы ни шли, эта заразная болезнь под названием „организация" брала верх», — рассказывает Малик Рахим, министр обороны новоорлеанского отделения Партии. Они разделили на фрагменты книгу Франца Фанона «Проклятьем заклейменные», чтобы каждый заключенный мог изучить одну главу и рассказать о ней остальным.
Партия черных пантер, образованная через год после убийства Малькольма Икс, была разочарована поступательным подходом к движению за гражданские права чернокожих. Один из основателей Партии Хьюи Ньютон заявил, что черным надоело петь «We Shall Overcome» («Мы все преодолеем», американская песня протеста — прим. Newочём): «Единственный способ все преодолеть — это применять законную власть». «Пантеры» увидели прямую связь между вооруженным вмешательством Америки за границей — во Вьетнаме, Латинской Америке и Африке — и тем, что лидер Партии Элдридж Кливер называл «подневольность негров внутри страны». По его словам, черные жили в «колонии в своей родной стране», загнанные во второсортное жилье, школы и работающие на низкооплачиваемой работе. В гетто «Пантеры» следили за полицией, которую они считали войсками оккупации. Когда полицейский допрашивал черного, «Пантеры» выходили из своих машин и следили за их разговором, доставая заряженные пистолеты.
Джон Эдгар Гувер назвал эту группировку «величайшей угрозой внутренней безопасности страны» и, в рамках программы контрразведки, приказал ФБР ликвидировать ее деятельность. Однако большая часть работы Партии была направлена на обеспечение коммунальными и социальными услугами тех районов, которыми пренебрегало государство. Вооружившись лозунгом «Дожить до революции» (Survival Pending Revolution), «Пантеры» открыли центры для обследования людей на предмет серповидноклеточной анемии, организовали дезинфекцию от насекомых и сбор отходов, а также раздавали бесплатные завтраки детям, которые во время еды изучали историю черных. Первой пунктом программы «Пантер», состоявшей из десяти тезисов, было следующее: «Мы хотим, чтобы у нас была власть определять судьбу нашего сообщества».
Вудфокс сказал, что Партия помогла ему «увидеть свою сущность». Ему казалось, что у него кружится голова, когда он использует язык, которым «Пантеры» учили его выражать свое недовольство. Он осознал, что был частью люмпен-пролетариата — введенный Марксом термин, обозначающий «воров и уголовных элементов, живущих на окраинах общества».
Ко времени своего суда, в 1971 году, Вудфокс был убежден, что у него есть моральное право на побег. Утром, в день суда, он и три другие «Пантеры», находившиеся в зале ожидания для подсудимых, стали петь:
Бери в руки пушку,
Возьми копов на мушку.
Мусорам всего мира
Удержать не по силам
Партию Черных Пантер!
Полицейские били их и распыляли слезоточивый газ. Когда Вудфокса вызвали в зал суда, его лицо горело и было в ссадинах. Его лодыжки и запястья были прикованы цепями к металлическому ремню на поясе. Он повернулся к тем, кто сидел в зале суда, и потряс своими цепями: «Я хочу, чтобы вы все увидели, что эти расистские фашистские свиньи сделали со мной».
Вудфокса отправили в «Анголу», самую большую тюрьму строгого режима в Америке. На месте этой тюрьмы, расположенной на земельном участке площадью в 7285 гектаров и с трех сторон окруженной рекой Миссисипи, раньше была хлопковая плантация и рабовладельческая фирма, названная в честь африканской страны — поставщика рабов. После Гражданской войны бывший генерал конфедератов приобрел эту плантацию и нанял заключенных, большинство из которых были черными, среди них были даже дети от семи лет, для работы в «Анголе», снижая таким образом дефицит рабочей силы, возникший из-за Эмансипации. Штат купил плантацию в 1901 году, но заключенные продолжали спать в бывших хижинах рабов и работали семь дней в неделю, возделывая сахарный тростник и хлопок.
Когда Вудфокс приехал в эту тюрьму, черные и белые заключенные жили отдельно в постройках из шлакоблока, а столовая была разделена деревянной перегородкой, чтобы не допускать малейшего контакта двух рас. Все надзиратели в «Анголе» были белыми. Вудфокс и двое других заключенных, с которыми он познакомился в окружной тюрьме Нового Орлеана, запросили разрешение у Центрального комитета «Пантер», находящегося в Окленде, на организацию отделения Партии в «Анголе» — оно стало единственным официальным отделением Партии, основанным на территории тюрьмы. Новые «Пантеры» призывали остальных заключенных, собиравших урожай за два цента в час, работать медленнее.
«Был у них такой типичный загон альфа-самцов: они намеренно работали быстро, чтобы показать остальным, насколько они мужики, а мы объясняли им, что все, чего они этим добьются — это перейдут на другое поле», — рассказывает Вудфокс
Несколько раз в неделю группа из примерно пятидесяти человек притворялась, что играет в футбол, а на самом деле они обсуждали, как им вести себя в качестве революционеров. Вудфокс, который теперь называл себя «диалектическим материалистом», кратко излагал то, что узнал из списка тридцати обязательных к прочтению книг Партии (среди авторов которых были Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа, Майкл Харрингтон и Маркус Гарви). Заключенные, знавшие Вудфокса еще в Новом Орлеане, где тот заработал себе репутацию мошенника, поначалу думали, будто он снова проворачивает какую-то аферу.
Ангола была самой опасной тюрьмой Юга. По словам редактора тюремной газеты «The Angolite», четверть заключенных жила в рабской зависимости: их насиловали, продавали и обменивали, они приносили доход своим владельцам, а также тюремным надзирателям, которым платили, чтобы они закрывали глаза на все это. «Пантеры» организовали Отряд против насилия, который сопровождал новых заключенных до их камер. «Мы объясняли им, кто мы такие и что мы защитим их», — рассказывает Рональд Эйлсуорт, член этого отряда. Их оружием были биты и ножи, изготовленные из сельскохозяйственного оборудования, а в качестве щитов использовались каталоги товаров и подносы.
Вудфокса вдохновило восстание 1971 года в «Аттике», и он чувствовал связь с движением заключенных, многие из которых были Пантерами и призывали к реформам. Комитет Маккея, изучавший ситуацию в «Аттике», сообщил, что «многие заключенные стали считать себя „политическими заключенными" несмотря на то, что были осуждены за преступления, не имевшие политического мотива или значимости. Они утверждали, что ответственность за их поступки лежит не на них, а на обществе, которому не удалось обеспечить их достойным жильем, равными возможностями для получения образования и равными правами для жизни в Америке».
Вудфокс занял схожую позицию. В интервью для Angolite он сказал: «Я всегда считал себя политическим заключенным. Не в том смысле, что я сижу за политическое преступление, но в том, что я оказался здесь из-за политической системы, которая игнорировала меня как индивида и гражданина своей страны».
17 апреля 1972 года Брент Миллер, 23-летний надзиратель Анголы, только что женившийся, получил 32 ножевых ранения в черной общей камере. Он и его невеста, Тини, выросли на территории тюрьмы, в поселении для трехсот семей, работавших в «Анголе». Отец Миллера заведовал свинофермой; брат охранял парадные ворота; тесть управлял сахарной фабрикой. К. Мюррей Хендерсон, начальник тюрьмы, описывал Миллеров как «одну из моих любимых семей в „Анголе". Это была сплоченная семья, ребята вместе сочиняли музыку, у них была хорошая группа, они выступали на танцах».
Тело Миллера нашли у кровати Иезекии Брауна, черного заключенного, приговоренного к смерти за изнасилование. Изначально Браун сказал, что ничего не знает об этом убийстве. Четыре дня спустя Хендерсон пообещал помиловать Брауна, если тот «раскроет дело». Браун назвал четырех тюремных активистов из Нового Орлеана: Вудфокса, Германа Уоллеса (харизматичного, ученого вида мужчину лет 30-и из числа основателей Новоорлеанского отделения партии), Честера Джексона и Гилберта Монтегу. Браун сказал, что пил кофе с Миллером, когда четверо Пантер вбежали в камеру, усадили Миллера на кровать Брауна и зарезали его. (Глава тюремной охраны позже признался жене начальника тюрьмы, что Браун был из тех, «кого можно заставить говорить, что нужно».)
Четырех подозреваемых и еще около двадцати чернокожих мужчин, тоже зарекомендовавших себя как активистов, перевезли в фургоне в отделение длительной строгой изоляции «Анголы», под названием «Closed Cell Restricted» (далее C. C. R. — прим. Newoчём). По версии «Черной Пантеры», партийной газеты, их протащили по коридору ночью, и два ряда надзирателей били их бейсбольными битами, железными трубами и ручками кирок. Один из заключенных сообщил газете, что «тех, кого не забили до полусмерти, заставили сидеть смирно, пока двое, трое, четверо мусоров рвали их волосы во все стороны».
Спустя две недели после смерти Миллера этих четверых осудили за убийство. На месте преступления было достаточно улик, и ни одна не указывала на их вину. Кровавый отпечаток пальца возле тела Миллера не совпадал с их отпечатками.
В ходе подготовки к суду Новоорлеанское отделение Пантер сформировало группу поддержки обвиняемых, Комитет Ангольских Братьев. Их главной по финансам была информатор ФБР, Джилл Шафер, которая вместе с мужем Гарри получала 9 тысяч долларов в год за внедрение в радикальные организации в рамках проекта Cointelpro. Внося раздор между участниками Комитета, Шафер саботировала попытки комитета собрать деньги на адвоката.
На процессе по делу Вудфокса все присяжные были белыми. Прокурор, Джон Синкфилд, представил их так: «Простые люди, такие же, как мы с вами». Хотя двое заключенных сообщили, что во время преступления они завтракали вместе с Вудфоксом, присяжные совещались менее часа и в итоге признали его виновным. Год спустя Уоллеса также приговорила полностью белая коллегия присяжных (Джексон стал свидетелем обвинения, а Монтегу оправдали, потому что тюремные документы доказывали, что на момент преступления он был в лазарете). После процессов начальник тюрьмы добился помилования и освобождения Иезекии Брауна, оплатив кампанию за его помилование из средств тюрьмы.
Вудфокс и Уоллес, приговоренные к пожизненному заключению без права на помилование, вернулись в Closed Cell Restricted и были размещены в камерах площадью 1,8 на 2,7 м. Более пяти лет они из них не выходили.
Вудфокс позволял себе плакать, только когда все остальные на его этаже спали. Его младший брат, Майкл, посещавший тюрьму каждый месяц, сказал, что Вудфокс больше не позволял себе удовольствия вспоминать об их детстве. Вудфокс сидел в наручниках и кандалах, говорил через тяжелую проволочную сетку. «Он не может позволить себе выражать боль, — говорил мне Майкл, — чувствует, что должен быть завоевателем, лидером, примером для остальных. Он не хочет, чтобы люди знали о его слабостях».
Вудфокс и Уоллес вскоре сблизились с еще одним из Пантер, Робертом Кингом, также сидевшем в C. C. R и обвиняемом в убийстве другого заключенного. Они считали, что его тоже подставили из-за связей с Партией. Все трое росли в семьях без отца, в Новом Орлеане; видели отцов лишь несколько раз в жизни или не видели их вовсе; не закончили школу, потому что не видели в этом смысла; были арестованы за мелкие преступления — и Уоллеса, и Вудфокса задерживали за нарушение законов Джима Кроу, например, за то, что они стояли слишком близко к какому-нибудь зданию без разрешения его владельца — и попали в Анголу за ограбления. Все они познакомились с Партией в тюрьме, ее учение стало для них большим откровением. До этого, вспоминает Кинг,
«у меня было такое отношение к жизни, словно она мне больше ничего не могла предложить, да и взять у меня ничего не могла, потому что у меня ничего и не было. Мне казалось, что я уже все повидал, и случись мне на следующий день помереть — что ж, так тому и быть»
Вудфокс сказал: «Наши побуждения и мысли были так похожи, что страшно становилось».
В C. C. R им разрешалось покидать камеры на час в день, чтобы в одиночку прогуляться по этажу. Во время своего свободного часа Вудфокс, Кинг и Уоллес проводили занятия для других заключенных, выдавая им листы с уроками по математике и грамматике. Вудфокс давал им сутки, чтобы выучить списки слов — «капитализм», «империализм», «феодализм», «буржуазия», — а на следующий день проверял учеников.
Гэри Тайлер, афроамериканец, заключенный в C. C. R, сказал, что в результате этих занятий он стал считать себя политзаключенным. В 17 лет Тайлера приговорили к смерти, когда присяжные сочли его виновным в убийстве белого одноклассника, выступающего против десегрегации школы (один из федеральных судей назвал процесс над Тайлером 1975 года «в корне несправедливым»; все свидетели в конце концов отказались от своих показаний). Вудфокс, Уоллес и Кинг проводили с Тайлером уроки чтения и давали ему радикальные газеты, например «Дай отпор! Газета революционной бригады» и «Последний призыв», основанную Луисом Фарраханом. «Эти ребята смогли разложить по полочкам политические мотивы в моей ситуации — систему образования в школах, почему черные школы плохо финансировались, — рассказал мне Тайлер. — Иногда я на них злился, потому что они вели себя так, будто были мне отцами. Они не давали мне рисковать».
Кенни Уитмор, еще один заключенный C. C. R, сказал, что Вудфоксу «нужно было стать профессором». Вудфокс велел Уитмору перестать читать «мусорные сутенерские книжонки», городские криминальные романы, в которых унижались черные женщины, и прочитать «Сына Америки» Ричарда Райта. Уитмор рассказывает: «Блин, я все читал и читал. А потом посмотрел в зеркало и увидел там Биггера Томаса (главный герой книги — прим. Newoчём). Я стал постепенно осознавать, кто я такой, понимать, что я черный, и нахожусь на дне мира».
Прочитав о системе рабского труда, Вудфокс рассказал заключенным C. C. R, что владельцы южных плантаций осматривали задние проходы рабов, которых хотели купить на аукционе. Он сказал, что эта процедура напоминала то, что им приходилось делать, когда они выходили из камер: им приказывали раздеться, поднять гениталии, задирая ноги, наклониться и кашлять, раздвинув ягодицы. Вудфокс, Уоллес и Кинг распространили среди заключенных на этаже письма, в которых описывался план сопротивления. В назначенный день почти все заключенные отказались проходить процедуру обыска. Некоторых надзиратели избили так сильно, что пострадавшим понадобилась госпитализация.
Эти трое старались бороться со своими желаниями. Никто из них не курил, не пил ни кофе, ни чай. «Если я чувствую, что у меня развивается привычка или даже какое-то расстройство, я ищу в себе духовную силу», — сообщил Уоллес психологу. «Чем больше ешь, тем больше организм требует еды, — писал он другу. — Со сном то же самое — по большей части потребность ментальная». Уоллесу не нравилось просить надзирателей каждое утро включать свет, поэтому он его не выключал, закрываясь на время сна блокнотом — спал он меньше трех часов.
В 1978 году, когда в C. C. R открыли небольшую спортплощадку на открытом воздухе, куда заключенные могли выходить на несколько часов в неделю, трое друзей бегали там босиком, даже когда земля замерзала. «Нам нужно было убедить себя в том, что обыденность не имеет к нам отношения, — сказал мне Вудфокс. — Мы хотели, чтобы охрана думала, будто имеет дело со сверхлюдьми». Это также стало стратегией адаптации в той ситуации. «Прежде чем у меня что-то отберут, я сам отбираю это у себя».
Вудфокс по нескольку часов в день составлял письма друзьям по переписке, многие из которых тоже были известны как политические заключенные — например, Леонард Пелтиер и Мумия Абу-Джамал. Он сказал, что «был уверен — люди, наши братья и сестры на воле, восстанут и организуются ради нас». Но Партия раскололась: Хьюи Ньютон считал, что партия должна заниматься общественной работой, а Элдридж Кливер настаивал на ведении городской партизанской борьбы. К 1982 году Партия развалилась. Беды Ангольской тройки были забыты.
Но трое друзей, поддерживавших связь друг с другом с помощью письменных и устных сообщений, передаваемых через соседние камеры, продолжили считать себя Пантерами. Уоллес описал принципы Партии как «незыблемую умственную защиту», «ключ к умственной стабильности каждого из нас». Их часто выделяли из общей массы как достаточно важных людей, чтобы им мстить, и это помогало им сохранять самооценку. Один из надзирателей признал в интервью жене Хендерсона, Энн Батлер, писавшей книги о местном фольклоре, что однажды он собрал «нормальную такую толпу» надзирателей C. C. R с пистолетами и газовым гранатометом. Он дополнил, что «все принялись спорить о том, кому достанется Вудфокс и Уоллес».
Двадцать лет у Вудфокса не было адвоката. Тройка сама обучилась уголовному и гражданскому праву. В 1991 году Кинг написал записку по делу Вудфокса, где утверждал, что его заключение неконституционно, поскольку коллегия присяжных, как и все прочие в истории Сейнт Франсисвилля, состояла только из мужчин. Судья согласился и отменил решение о заключении Вудфокса. Однако прежде чем его выпустили, он снова был заключен под стражу. Среди присяжных была Энн Батлер. Она посвятила этому делу часть своей книги, где описала, как Ангольские Пантеры оставили «свой кровавый след в истории». Она сказала, что попросила об освобождении от этой обязанности, но адвокат настоял на ее участии (позже начальник тюрьмы пять раз выстрелил в нее после ссоры и почти ее убил, за что был приговорен к 50 годам тюрьмы.)
Процесс проводился в Эмит-сити, городке, в котором жили многие надзиратели Анголы. Адвокат Вудфокса, предоставленный государством и много пивший в обеденные перерывы, не просил штат проверить кровавый отпечаток, не узнал об особом отношении к Иезекийи Брауну. Вместо этого центральным аспектом дела была воинственность Вудфокса, хотя его взгляды смягчились. Когда обвинитель, Джули Каллен, спросила Вудфокса, считает ли он до сих пор, что был вправе сбежать из зала суда, он ответил отрицательно. «Я боялся, — сказал он. — Я был молод. И боялся».
Каллен настаивала, что политические взгляды Вудфокса были «диаметрально противоположны» ненасильственному подходу Мартина Лютера Кинга.
«Нет, не были», — отвечал Вудфокс.
«Все разговоры про революцию и кровопролитие, смерть, жертвы, — говорила она, имея в виду его письмо 1973 года. — Вы не сторонник всего этого? Вы жертва?»
«Ну, я думаю, что я жертва расизма в этой стране, — ответил он. — Да — с самого своего рождения».
Когда Каллен спросила Вудфокса, является ли он все еще политически активным, он ответил, что старается научить заключенных на своем этаже чувствовать «гордость, уважение к себе, достоинство, видеть, что изменить мир — в первую очередь изменить себя».
«Это да или нет?» — перебила Каллен.
«Это да», — ответил Вудфокс.
Он был признан виновным и снова приговорен к пожизненному заключению без права на досрочное освобождение. «Некоторые считают новый приговор указанием покончить с собой», — писал он своему другу.
Во время судебного процесса и в течение двух лет, ему предшествовавших, Вудфокс был среди обычных заключенных в окружной тюрьме Эмит-сити, где ему не сделали ни одного замечания за нарушение распорядка. Когда он вернулся в Анголу, социальный работник отметил, что «надзиратели не докладывали о каких-либо проблемах с поведением данного заключенного». Тем не менее, его посадили в одиночную камеру.
Социальные работники, время от времени ходившие по этажу, описывали Вудфокса как «почтительного», «положительного», «готового сотрудничать» и «аккуратного». Кинга характеризовали как «дружелюбного», «спокойного» и «вежливого». Когда Уоллес пожаловался, что его держат в одиночной камере уже около трех десятков лет, социальный работник отметил, что тот «не выглядел подавленным», а его настроение «соответствовало ситуации».
Каждые 90 дней в конце этажа Вудфокса проходило заседание Комитета по строгому заключению. В наручниках и кандалах он представал перед двумя членами комитета для короткой беседы. У них были документы с историей его поведения, но они туда редко заглядывали. Он часто сообщал офицерам, что не нарушал распорядка уже много лет. Однажды сочувствовавший ему член комиссии сказал: «Слушай, ну это же сверху идет. Мы не можем тебя выпустить, ты же знаешь».
Заключенные C. C. R, убившие других заключенных или пытавшиеся сбежать — один даже похитил начальника тюрьмы, угрожая ему ножом, — в конце концов вышли на свободу. Но Вудфокс, Уоллес и Кинг остались в тюрьме. Краткие решения Комитета по строгому заключению в отношении этих троих всегда содержали одно и то же объяснение: «Такова природа первоначальной причины строгого заключения».
Берл Кейн, служивший начальником тюрьмы с 1995 по прошлый год, в показаниях признался, что Вудфокс казался «примерным заключенным». Но, оговорился Кейн, «я все еще уверен, что он все равно пытается следовать идеям Черных пантер». Ему не нравилось, что Вудфокс «сидел за прошлое». Заместитель начальника, Кэти Фонтенот, сказала, что этих троих нужно оставить в строгом заключении, потому что «они крайне влиятельны среди заключенных».
Гэри Тайлер, которого в итоге выпустили из C. C. R и поместили среди обычных заключенных Анголы, сказал мне: «С прошествием времени для меня становился невозможным даже контакт с этими ребятами. Начальник их будто стеной отгородил. Их считали тюремными париями, неприкасаемыми».
Вудфокс часто просыпался, задыхаясь. Ему снилось, будто стены камеры сдавливают его до смерти. Это началось на следующий день после похорон его матери, в 1994 году. Он собирался пойти на похороны — заключенным Анголы разрешают посещать похороны ближайших родственников — но в последний момент просьбу отклонили. Три года он спал сидя, потому что в вертикальном положении меньше паниковал.
«Нужно столько сил, чтобы, понимаете, вернуть стены на их нормальное место, — сказал он психологу. — Однажды мне просто не хватит сил. Я не смогу раздвинуть эти стены»
В 2000 году три Пантеры подали иск, утверждая, что 28 лет одиночного заключения — наказание, несоразмерное преступлению. Подготовительную работу по делу провел студент-юрист, Скотт Флеминг, начавший изучать судебные записи в 1999 году после того как получил письмо от Уоллеса, который написал всем адвокатам и активистам, чьи адреса смог найти. Флеминг знал соседа дочери Аниты Роддик, основательницы Body Shop (известный косметический бренд из Великобритании — прим. Newочём) — узнав о деле, она навестила Вудфокса в тюрьме. После Роддик решила оплатить адвокатов для них троих.
Джордж Кендалл, один из новых адвокатов, считал, что «часть дела будет состоять в том, чтобы понять, каково психическое состояние этих ребят». Но их выдержка подверглась такому же пристальному изучению психологов, как и их страдания. Нанятый по этим делам специалист Стюарт Грассиан, изучающий воздействие одиночного заключения, писал: «Я никогда не сталкивался со столь сложной, даже экстремальной ситуацией, как ситуация трех истцов этого дела».
Даже психолог со стороны штата, Джоэл Двоскин, был впечатлен выносливостью этих мужчин. Он писал, что Вудфокс «держит себя с молчаливым достоинством, столь же достойно отстаивает свои права». Когда Двоскин спросил Вудфокса, принимал ли он препараты для борьбы с тревожностью, Вудфокс ответил, что сдерживал проблему «с помощью концентрации и силы воли».
Другому психологу, Крэйгу Хэйти, он сказал что его пугало, сколь успешно ему удалось «адаптироваться к страданию». «Часть меня погибла, — сказал Вудфокс. — Пришлось ею пожертвовать, чтобы выжить».
Вудфокс верил, что его сильной стороной была способность прятать «то, что творилось в глубине моей души», и разговоры с психологами привели его в смятение. В конце разговора с Грассианом он сказал: «Когда вы уйдете, у меня будет всего несколько минут, чтобы вернуть на место рубежи душевной защиты. Это самое болезненное, самое мучительное, что я могу себе представить».
Он поддерживал сам себя при помощи жесткого графика, который требовал по меньшей мере два часа ежедневных тренировок. В девяностых у него завязались романтические отношения по переписке, и после он перестал пытаться устроить личную жизнь в заключении. «Из книг я знал, что революционеры должны быть свободны от шовинистских взглядов», — сказал Вудфокс. Профессор социологии в Университете Юго-Восточной Луизианы Ребекка Хенсли, которая многие годы вела переписку с Вудфоксом, призналась, что когда она выразила свои романтические чувства к Альфреду, он деликатно их отверг. Он посоветовал ей прочитать книгу «Жена заключенного», которая рассказывала о боли «тюремных» отношений.
В 2001 году приговор по делу Кинга был отменен — после того, как свидетели обвинения признались, что солгали, и отказались от своих показаний. Кингу сказали, что если он признает себя виновным по оставшейся части обвинений, то будет освобожден немедленно. Но, по словам Вудфокса, Кинг очень сомневался в своем решении. Между заключенными были своего рода товарищество, любовь. Кинг чувствовал, что ему будет не хватать остальных.
И вот 59-летний жилистый Кинг вышел из C. C. R. на парковку «Анголы». Вместе с бывшей «пантерой» Марион Браун он снял жилье в небольшой квартире в Новом Орлеане, и после редко из нее выходил. Он не мог спать более часа за раз. Со слов Браун, «Кинг был наполнен страхом, подозрениями и теориями заговора». Стоило ей что-то передвинуть, Кинг тут же думал, что кто-то проник в квартиру.
Заключенные из «Анголы» часто звонили ему за счет абонента, и хотя у Кинга не было источников дохода, он не отказывался за них платить. По наблюдениям Грассиана, который встретился с Кингом, когда тот был на свободе, бывший заключенный «кажется, каким-то образом ощущает, что ни он сам, ни Марион не смогут вести хоть какое-то подобие нормальной жизни, пока его друзья не окажутся на свободе. Он посвящает почти всю свою энергию и полностью концентрируется на разговорах и мыслях о двух друзьях, оставшихся в „Анголе"».
Вскоре после освобождения Кинг вернулся в «Анголу», чтобы встретиться с Роем Холлингсвортом, заключенным зоны C. C. R., считающим себя обязанным «Ангольской Тройке» за свое моральное пробуждение. Однажды Холлингсворт собирался изнасиловать молодого заключенного и разбить ему голову, а Кинг позвал его из своей камеры и попросил на минуту задуматься о том, что он собирается сделать. Когда Кинг появился в C. C. R., к нему подошли пять охранников и отменили встречу. Ему было велено больше никогда не возвращаться.
Под присягой начальник тюрьмы Кейн сказал, что ожидал — Кинг вернется к своим «революционным делам», если Вудфокс и Уоллес когда-нибудь выйдут на свободу. По мнению Кейна, Кинг только и ждет, когда они освободятся, чтобы воссоединиться и продолжить с того момента, где они остановились.
В 2008 году председатель Судебного Комитета Палаты Представителей Джон Коньерс и представитель от штата Луизиана Седрик Ричард ознакомились с информацией о многолетнем заключении Вудфокса и Уоллеса, а после встретились с ними в C. C. R. Позже Ричард сообщил прессе, что «огромное количество улик» указывает на невиновность Вудфокса и Уоллеса. Вдова Брента Миллера, Тини Роджерс, тоже начала ставить под сомнение доказательства обвинения, после того как молодой следователь Билли Майзелл наладил с ней дружеские отношения и составил схему несоответствий в показаниях свидетелей обвинения. Роджерс отправила Ричмонду письмо, в котором говорилось, как шокирована она была, узнав, что не было предпринято ни единой попытки выяснить, кому принадлежал отпечаток пальца, что являлось бы очень простым делом.
Реакция штата была удивительно решительной. После того, как дело было освещено в СМИ по всей стране, на NPR (National Public Radio, Национальное Общественное Радио — крупнейшая некоммерческая организация, которая собирает и затем распространяет новости с 797 радиостанций США — прим. Newочём) и в Mother Jones (Известный прогрессивный журнал, который пишет статьи о политике, окружающей среде, правах человека и культуре — прим. Newочём), управление общественной информации Департамента Исполнения наказаний штата Луизиана установило систему уведомлений Google Alert, и оповещало администрацию «Анголы» каждый раз, когда имена заключенных появлялись в новостях. Генеральный прокурор Луизианы Бадди Колдуэлл, занимающий пост с 2008 года, так высказался о Вудфоксе: «Я против его освобождения всеми фибрами души». Он и изначальный обвинитель по делу, Джон Синкфилд, были друзьями с начальной школы, — Колдуэлл назначил его на второй по важности пост в своей администрации.
Колдуэлл запросил записи около 700 телефонных разговоров Уоллеса и Вудфокса, включая разговоры с адвокатами. Под присягой начальник тюрьмы Кейн сказал: «Можно сказать, что нам было интересно, как далеко они зайдут… какие правила они готовы нарушить».
Следователи прослушали все разговоры и обнаружили, что в интервью, которое Вудфокс дал проекту «Тюремное Радио», он заявил, что до сих пор живет по принципам Партии черных пантер. В наказание Вудфоксу запретили выходить из камеры. Вскоре начальник тюрьмы Кейн решил, что больше не хочет, чтобы Вудфокс и Уоллес находились в его тюрьме. «Я устал от „Ангольской Тройки"», — признался он. Мужчин перевели в другие тюрьмы в разных концах штата, но они по-прежнему содержались в одиночных камерах. «Если я хотя бы на секунду позволю себе эмоционально соприкоснуться с окружающей меня реальностью, то сойду с ума!» — писал Вудфокс одному из друзей.
Когда психолог Крейг Хейни навестил этих двоих на новых местах, он был поражен, как они постарели. «Их разлука оказалась разрушительной, — сказал он мне. — Между ними была тесная связь, которая помогала им жить». Вудфокс сказал Хейни, что «потерял ко всему интерес». Его снова подвергали обыскам с раздеванием до шести раз в день. Арестанты в соседних камерах были психически нездоровы и большую часть времени кричали. Его сводил с ума затхлый запах их дыхания.
В «Анголе» Вудфокс и Уоллес считали себя кем-то вроде «деревенских старост», но в новых тюрьмах заключенные относились к ним как к обычным преступникам. Уоллес сказал Хейни, что ему казалось, будто он достигает своего «предела». Его голос надломился, он казался неуверенным и робким. Он думал, что с его сердцем что-то не в порядке, со слезами говорил: «Я не могу с этим бороться».
Уоллес потерял больше 20 килограмм. Он жаловался на боли в животе, которые врачи в тюрьме связывали с грибковой инфекцией. «При пальпации никаких образований не обнаружено — осмотр ограничен и проводился на тюремном стуле», — написал врач в заключении в июне 2013 года. Через пять дней нанятый адвокатами Уоллеса врач обнаружил в его брюшной полости 8-сантиметровую шишку. Был поставлен диагноз рака печени. Уоллес тогда сказал Хейни: «Бóльшую часть жизни со мной обращались как с собакой, видимо и умру я, как собака».
Рак быстро распространился на его кости и мозг. В письмах Уоллес называл себя «солдатом» и тщательно вырисовывал пантер. Он любил сокращение «ЧБСП» — что бы сделали Пантеры? Его подруга, Анджела Аллен-Белл, не понимала его преданности. «Ты отдал всю свою жизнь Партии, — говорила она ему. — Почему же они теперь не помогают тебе, когда ты болен и нуждаешься в их помощи?» Он ответил так: «Я шел не к людям — я шел в Партию. Партия изменила мое сознание, и больше она мне ничего не должна». Другая подруга, Джеки Саммел, сказала, что преданность Уоллеса и Вудфокса Партии напоминала ей «японских военных пилотов, которых нашли через 30 после войны на Филиппинских островах, и они все еще сражались».
В сентябре 2013 года Уоллес дал показания по своему гражданскому делу из постели в тюремном лазарете. Он не ел несколько дней и получал большие дозы опиата фентанила. Предоставленный штатом адвокат попросил переноса дачи показаний, потому что Уоллеса мучила рвота, но он сказал ему: «Давайте. Давайте сюда ваши вопросы». Он мог сказать разом лишь несколько слов за раз. Нахождение в одиночной камере на протяжении 41 года привело его к «состоянию, в котором я с трудом могу собраться с мыслями». Он поджал губы и будто сдерживал слезы. «Это как машина для убийства», — сказал он.
— Вы на смертном одре, вы это понимаете?— спросил Уоллеса один из адвокатов.
— Да, — ответил он.
— Вы можете с чистой совестью сказать, готовясь предстать перед создателем, что не убивали Брента Миллера?
— Да.
Пять дней спустя федеральный судья ответил на ходатайство Уоллеса об указе habeas corpus, лежавшее в суде уже много лет. Судья отменил решение о заключении и приказал его выпустить.
На закате Уоллеса погрузили в машину скорой помощи и увезли в Новый Орлеан, к другу, жившему неподалеку от места, где он рос. Родственники и друзья, собрались вокруг его постели — некоторых Уоллес не видел сорок лет. Один из друзей прочитал ему последнюю главу «Души на льду» Элдриджа Кливера. Другой поднес к его носу цветы.
На второй день свободы Уоллеса штат собрал присяжных, которые вновь обвинили его в убийстве Миллера. Уоллесу об этом не сказали. Он умер на следующий день. По его воле похороны начались цитатой Франца Фанона: «Если смерть — царство свободы, то через смерть я сбегаю на волю».
Вудфокс не мог смириться с тем, что Уоллес, которого он описывал как «часть своего сердца», стал «предком» — так Пантеры называли мертвых. «Мы всегда верили, что переживем все», — сказал он. Вудвокс не мог больше отгонять мысль о том, что его ждет похожая судьба:
«Все эти годы и годы учебы, дисциплины, особого поведения — все для того, чтобы умереть в тюрьме»
Через год после смерти Уоллеса обвинительный приговор Вудфокса был снова отменен, ввиду факта расовой дискриминации при отборе состава большого жюри (присяжные заседатели, решающие вопрос о предании обвиняемого суду или прекращении производства его дела — прим. Newочём). Штат выдал новый ордер на арест и в феврале 2015 года созвал большое жюри, чтобы привлечь Вудфокса в качестве обвиняемого в третий раз. Дидри Говард, 61-летняя стоматолог-гигиенист из Сейнт Франсисвилля, исполняла роль старшины женщин-присяжных. По ее словам, прокурор объяснил, что дело необходимо «прокрутить» еще раз по ряду формальностей. «Нам сказали, что нужно просто расставить все точки над „i"», — вспоминает она.
Судебный следователь был врачом Дидри; окружной прокурор работал недалеко от ее дома и одолжил ей навес для встреч ее библейского кружка. Начальник тюрьмы Хендерсон был ее соседом. Миллеры владели рестораном, в котором Говард иногда бывала; она чувствовала, что ее долг перед ними — держать Вудфокса за решеткой. По ее словам, прокурор делал упор на то, что Партия черных пантер предавалась «грабежам и изнасилованиям». Она подписала обвинительный акт. «Нас самом деле, там не о чем было размышлять», — призналась она.
Лежа в постели той ночью, Дидри осознала, что распорядилась жизнью человека, раздумывая меньше, чем при покупке холодильника. Она едва ли помнила его имя. Через день после вынесения обвинительного приговора Вудфокс был переведен в Центр предварительного заключения прихода Уэст-Фелисиана, который находился в трех кварталах от дома Дидри. Однажды вечером, укладываясь спать, она услышала сирену скорой помощи. Из окна своей спальни она видела, как автомобиль направляется в сторону тюрьмы. Из газет Говард знала, что у Вудфокса были проблемы с сердцем и почками, диабет и гепатит С. Прямо в пижаме она села в автомобиль и направилась вслед за машиной скорой помощи. Дидри пыталась увидеть, был ли человек на носилках Вудфоксом, но не смогла рассмотреть его лица.
Три месяца спустя Говард послала письмо судье, который вел предыдущие слушания. «Я совершила ужасную ошибку», — говорилось в нем. Дидри также написала судье, который руководил заседанием ее большого жюри, что после исследования дела она поняла — важнейшие детали от нее утаивали. «Я чувствую, что мной воспользовались и попрали мою честь», — писала она. В еще одном письме она умоляла Бадди Колдуэлла остановить судебное преследование. Не получив ответа, Говард обратилась губернатору Бобби Джиндлу, за которого голосовала. «Это наихудшая человеческая трагедия, с которой я когда-либо сталкивалась», — писала она.
В апреле 2015 года Дидри со своей сестрой Донной поехали в церковь в Батон-Руж на молитвенную службу за Вудфокса, чтобы отметить его сороковой год в одиночном заключении. Они остались в машине, а когда приехали брат Вудфокса с остальными сторонниками, нагнулись, чтобы никто не увидел их лица.
В конце 2015 года Бадди Колдуэлл проиграл выборы и не удержал свой пост, и Дидри Говард прислала новому генеральному прокурору Джеффу Ландри более ста страниц писем, которые она написала прокурорам и судьям, связанным с делом. «Выполнение функций присяжного заседателя было ужасающим опытом», — признавалась она. И хотя уже много лет люди боролись против решения по делу, казалось, что впервые хоть кого-то в Сейнт Франсисвилле это действительно беспокоило.
Ландри предложил освободить Вудфокса, если тот признает вину в непредумышленном убийстве. Годами Вудфокс мечтал, как выйдет из зала суда, оправданный присяжными, но адвокаты уговаривали его избежать суда. Несмотря на просьбы сменить место, дело должно было рассматриваться в приходе Уэст-Фелисиана, где на сенатских выборах 1990 года лидер Ку-Клукс-Клана Дэвид Дюк получил 75% голосов белого населения.
Когда Вудфокс раздумывал над этим предложением, его 52-летняя дочь Бренда наткнулась на одного из его друзей детства в Новом Орлеане. Вудфокс не видел Бренду почти 20 лет. Этот друг сфотографировал ее и отправил фото Вудфоксу, чтобы подтвердить, что эта женщина — его дочь. После Бренда навестила его в тюрьме с сыном и двумя внуками.
«До этого момента во мне была постоянная борьба, — сказал мне Вудфокс. — Я всегда говорил другим, что они должны быть готовы пожертвовать всем, даже своей жизнью. Если я соглашусь на признание вины, не буду ли я лицемером?»
Брат Вудфокса Майкл пересказал ему свой разговор с Брендой. «Она плакала и говорила, что у нее нет папы, — сказал Вудфокс. — Я вам не могу передать всю ту боль, которую я испытал, услышав это». Он решил, что признание будет оправданной мерой.
У Вудфокса была неделя на подготовку к освобождению. Он годами составлял воображаемые бюджеты, определяя, сколько он сможет потратить на еду, учитывая плату за жилье и удобства. Сорок лет, по его словам, он «жил в абстракции». Он говорил себе: «Я справлюсь — надо только быть готовым». Он десятилетиями пересматривал и правил свои списки того, что сделать после освобождения: прийти на могилы матери и сестры, заново научиться водить, посетить Йосемитский национальный парк, «быть терпеливым».
19 февраля 2016 года, в свой 69-й день рождения, Вудфокс упаковал свои вещи в мусорные мешки и положил в картонную коробку около сотни писем. Он надел широкие черные брюки и черную кожанку, которую ему прислал вышедший на свободу ангольский заключенный.
Только выйдя на улицу он поверил, что его в самом деле освободили. Это был теплый, ясный, солнечный день. Он прищурился и взялся за край своей куртки. Когда он подошел к воротам, он поднял кулак и сдержанно улыбнулся горстке своих сторонников.
Майкл провел его к своей машине, синему Корвету. Вудфокс ходил, шаркая, будто на его ногах все еще были кандалы. Закусив губу, Майкл со слезами на глазах усадил брата на пассажирское сиденье и показал, как пристегивать ремень.
Тем вечером Вудфокс и Роберт Кинг пошли на вечеринку в честь Вудфокса в культурном центре Аше в Новом Орлеане. Люди то и дело хлопали Вудфокса по плечу, и его это пугало. Он привык стеречь дверь в камеру перед собой и не беспокоиться, что кто-то может напасть на него сзади. Кинг чувствовал, что Вудфоксу неуютно, и держался рядом с ним, сопровождая его по залу. Вудфокс смотрел в пол. На его лице застыла извиняющаяся улыбка.
На вечеринке были люди, которых он не видел сорок лет. Он думал, что они все еще будут смотреть на него как на «мелкого преступника, вредившего собственному району». Большинство его сторонников в последние годы были белыми, и он беспокоился, что черное сообщество сочтет его фальшивкой. К концу вечера старый друг пригласил его на сцену и дал микрофон. Вудфокс подтянул штаны, которые оказались слишком широки, и взялся за застежку своей куртки. «Я в этом деле немного новичок, — сказал он. — Я надеюсь, вы понимаете, что мне пришлось пройти через ужасные испытания. Мне нужно время, чтобы освоиться и не выглядеть дураком».
Друг передал микрофон Роберту Кингу. Тот пожал плечами. Речь его была расслабленная и будто блуждающая. «Ну, что я тут могу сказать?» Он указал на Вудфокса. «Это твой вечер, брат».
«Мой вечер — это и твой вечер тоже», — тихо ответил Вудфокс, глядя на свои кроссовки.
Диджей включил для Вудфокса песню Стиви Уандера «Happy Birthday». Тот кивнул и вскинул руку в «черном» приветствии.
Вудфокс планировал пожить месяц в палатке в лесу, разглядывая небо — провести что-то вроде обряда очищения. После того, как ему годами приходилось слушать разговоры людей с самими собой, он отчаянно хотел побыть в одиночестве на своих собственных условиях. Однако когда его выпустили, у него появилось ощущение, что в этом нет особой необходимости. Свой первый месяц на свободе он провел в доме друга в Новом Орлеане, принимая гостей. Обычно он сидел в розовом кресле в тюремных серых штанах и резиновых тапочках, которые ему купил брат. По его словам, ему было «тяжело поддерживать разговор». Он часто предупреждал своих новых знакомых: «Я не очень хорошо умею, что называется, „болтать"».
Он боялся, что его семья подумает, что он бросил их, но его дочь Бренда стала регулярно его навещать. Она излучала вокруг себя ауру непоколебимого спокойствия, как будто ее устраивало тихо сидеть на диване, наблюдая за отцом с другими. Она часто приводила своих шумных внуков. Ее десятилетняя внучка Михаэла любила танцевать под песни, загруженные на новый айфон Вудфокса, который ему подарил детектив, работавший над его делом. Вудфокс кивал головой в такт музыке и иногда говорил: «Хе-хе». Бренда говорила Михаэле: «Твой прадедушка — тихий человек. Тихий, но смертельно опасный. Не путай его молчаливость со слабостью».
Вудфокс обнаружил, что обычный день дома, заключавшийся в передвижении между кухней, туалетом и гостиной, предусматривал больше шагов, чем весь его режим в тюрьме. Он был потрясен большим количеством вариантов. «Мне надо заняться разработкой новой техники заполнения времени. Я пытаюсь найти правильный баланс управления своей свободой», — рассказал он мне через три недели после того, как его выпустили.
Ходил он медленно, с такой напряженной концентрацией, что даже не замечал, когда кто-то звал его. Шаги его были нетвердыми. «Казалось, что он очень нервничал и был не уверен в себе. Никогда не видела Альберта таким», — рассказала его подруга Аллен-Белл. Тереза Шоатц, дочь Расселла «Марун» Шоатц, члена Партии черных пантер, который был в одиночном заключении 28 лет в Пенсильвании, говорила, что Вудфокс казался ей «кротким и замкнутым. Он не смотрел в глаза. Он просто говорил, не поднимая головы: „Спасибо за поддержку". По его лицу нельзя было сказать, что он счастлив».
Годами ранее Вудфокс говорил, что если его когда-нибудь выпустят, он даст волю маленькому человеку внутри себя и позволит ему самозабвенно прыгать от счастья. Но он не ощущал этого чувства самозабвения. Ему было стыдно, что его признали виновным в чем-то.
«Я научился с этим жить, но до сих пор не смирился. Я все еще жалею об этом. Неважно, с какой стороны на это смотреть: я не защищал то, во что верил. Я это действительно чувствую»
Спустя месяц жизни в Новом Орлеане Вудфокс переехал в свободную комнату в доме Майкла в Хьюстоне. Над своей кроватью он приклеил фотографию, где он с Уоллесом в «Анголе», и положил несколько значков Партии на комод. «Не люблю, когда в комнате много вещей», — объяснил он.
Майкл рассказал, что иногда проходит мимо комнаты Вудфокса и видит, как он лежит на кровати, сложа руки на груди, и не спит. Майкл убеждал его: «Ты должен говорить себе: „Я свободен. Я не обязан здесь сидеть"».
Вудфокс обнаружил, что ему намного спокойнее находиться среди людей, если Кинг рядом. На одном семейном застолье в пригороде Нового Орлеана его родственники собрались на кухне двоюродного родственника, а они с Кингом сидели за столиком в гараже. Вудфокс сидел спиной к гаражной двери и ковырялся вилкой в небольшой тарелке салата с яйцом. Он почти всегда не доедал до конца. Иногда мог не есть весь день, пока до него не доходило, что он чувствует пустоту в желудке не просто так.
Кинг заверил Вудфокса, что у него тоже особое отношение к еде.
— Мне надо есть по частям. Если я съем все сразу, у меня пропадет аппетит.
— Да, я малоежка, — ответил Вудфокс.
Кузен Вудфокса пригласил несколько человек, поддерживающих их — Вудфокс и Кинг назвали их «Семья Ангольской Тройки» — в том числе Дидри Говард. Она и ее сестра-близнец Донна сидели вместе с ними в гараже. Они были одинаково одеты: босоножки на черной платформе, гофрированные рубашки с воротником, золотые серьги-подвески, а волосы были собраны во французский конский хвост одинаковыми заколками.
Вудфокс спросил Дидри, не перестали ли люди Сейнт Франсисвилля считать его виновным. «Мне не хватило духу сказать ему, что наше сообщество все еще считает его убийцей», — призналась она позже.
Через два месяца после освобождения Вудфокса они с Кингом вне суда уладили соглашение по своему иску против государства. В соглашении было установлено, что Управление исправительных учреждений в Луизиане должно пересмотреть систему помещения заключенных в одиночную камеру и более осмысленно подходить к статусу таких заключенных.
Получив небольшую сумму от соглашения, Вудфокс и Кинг, который переехал в Остин после того, как его дом был разрушен ураганом «Катрина», решили купить себе дома в Новом Орлеане. Вудфокс посмотрел десять домов, прежде чем остановить свой выбор на доме стоимостью примерно в $70 000 в Восточном Новом Орлеане, в районе низших слоев среднего класса. Он до конца не знал, почему ему понравился этот дом — внутри было темно, и ему бы хотелось задний двор побольше.
Аллен-Белл изучила частоту звонков в 911 в этом районе и попыталась отговорить его.
— Это не то место, где ты сможешь спокойно ходить по улице, — сказала она ему по телефону.
— Даже если было 900 звонков в 911, мне все равно. Я покупаю этот дом.
— Почему?
— Почему? Потому что хочу, вот почему.
Она рассказала ему, что эти звонки касались серьезных преступлений: вооруженное ограбление, похищение, изнасилование.
— И что?— спросил Вудфокс.
Через несколько дней после этого разговора Вудфокс оформил покупку. Бренда отвезла его в офис к риелтору, находящийся во многоэтажке, для подписи документов. Она уже какое-то время назад стала возить его на все его встречи. Он любил говорить людям: «Я теперь отец».
Они на два часа опоздали на встречу с риелтором, жизнерадостной блондинке. «Мы попали в пробку», — сказал ей Вудфокс небрежно. Для процесса подписи документов нужны были два свидетеля, и риэлтор попросила меня быть первой. Несмотря на то, что Бренда стояла рядом со мной, риэлтор попросила быть вторым свидетелем другую белую женщину, работавшую за столом. Вудфокс подписал документы, а потом — мы.
Позже я спросила Вудфокса, не показалось ли ему странным, что риэлтор проигнорировала Бренду. Он сказал, что решил, что это была ошибка, не стоящая внимания.
За несколько недель до этого водитель такси потребовал, чтобы они с Кингом заплатили за поездку до того, как приедут к месту назначения. Оскорбившись, Вудфокс сказал, что его первым инстинктом было выйти из машины, но вместо этого они с Кингом передали деньги, а в конце поездки дали водителю крупные чаевые — чтобы он осознал свою вину, сказали они.
У Вудфокса еще не было ключей от дома, но он хотел показать его Бренде. Мы припарковались перед домом: это был длинный одноэтажный дом из кирпича с пологой крышей и решетками на окнах фасада, с широкой террасой и газоном, на котором было шесть невысоких пальм и несколько хилых кустов. Территория была огорожена забором из проволочной сетки. Вудфокс упомянул несколько моментов, которые ему нравились в этом районе — например, большинство людей вовремя стригли свой газон — но он признался, что на самом деле все это не имело значения: «Если честно, я просто хотел жить рядом со своей семьей».
Бренда увидела, что на главной панели машины растаял шоколад. Следующие десять минут они с Вудфоксом вытирали его салфетками, после чего собрались уезжать.
«Пока-пока, дом», — произнес Вудфокс.
Летом Вудфокс почувствовал, что к нему возвращается, как он сказал, его «уличная походка». У него появилось едкое чувство юмора. Но и усталость его росла. Он выступал с речами о правах заключенных на собраниях в Питтсбурге, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и Батон-Руже. «Мне кажется, это мой долг, потому что когда я был на месте нынешних заключенных, я задавался вопросом, почему никто не выступает в нашу защиту», — сказал он мне. Его друг Кенни Уитмор, все еще пребывающий в Анголе, сказал: «Когда Вудфокса освободили, он забрал с собой часть меня. Теперь этот старик движется вперед полным ходом».
В начале августа Вудфокс полетел в Нью-Йорк, чтобы получить награду от Национальной гильдии юристов — ассоциации прогрессивных юристов и активистов — на ежегодном собрании этой организации. Под серый пиджак он надел футболку с надписью «Я Герман Уоллес». На сцене он объявил, что хочет почтить своего «товарища и хорошего друга». Он протянул руку в сторону Кинга, сидевшего в третьем ряду, но из-за эмоций не смог вымолвить его имени. Вудфокс поджал губы и замолчал, собираясь с силами. «Я надеюсь, что мое присутствие здесь — свидетельство духовной силы и твердости человека», — сказал он.
После речи Вудфокс и Кинг направились в ложу на втором этаже юридического факультета, где продавались значки, футболки и плакаты с надписью «Свободу Ангольской тройке!» Вудфокс расписался на нескольких плакатах, написав ровными заглавными буквами: «Я СВОБОДЕН! АЛЬБЕРТ ВУДФОКС». Люди постоянно подходили к нему и просили сделать селфи. Один из них сказал: «Находиться с вами в одной комнате просто потрясающе». Другой вторил: «Очень воодушевляющая речь!» На большинство комплиментов Вудфокс отвечал: «Хорошо».
Женщина, недавно вышедшая из тюрьмы, попыталась ему посочувствовать. «Выходить на свободу очень страшно», — сказала она Вудфоксу. На ней были антиварикозные чулки, а в руке — пластиковый пакет с десятками тюбиков зубной пасты. «Я вот только что купил дом в Новом Орлеане», — сообщил он ей. Потом ему будто стало стыдно за то, что это прозвучало так просто. «Я стараюсь не слишком огорчаться», — добавил он и указал на Кинга: «К счастью, у меня есть пример для подражания».
Хотя прошлой ночью он так нервничал, что не смог уснуть, Вудфокс до двух часов ночи ходил с юристами и активистами по барам. У него был рабочий подход к неформальному общению. Он не пил и будто никого не оценивал. Самое скептичное, что я от него слышал — это употребленный в чей-то адрес эпитет «чудаковатый». Ему трудно было говорить кому-то «нет». Хотя он надеялся в конце концов найти себе спутницу жизни, он не думал, что сможет посвятить этому достаточно времени.
«Ну то есть, я не против отношений, — сказал он мне, — но сейчас это для меня не главное. Я знаю, что интерес ко мне и моим злоключениям угаснет, так что я стараюсь сделать как можно больше полезного, пока люди в этом заинтересованы»
Через два дня после выступления мы с Вудфоксом и Кингом завтракали в их отеле в Гринвич-Вилледж. На конференции Вудфоксу казалось что из него делают мифологического персонажа, и ему было от этого неуютно. «Все эти люди, давно вовлеченные в общественную борьбу, хотят пожать мне руку. А я на уровне эмоций не понимаю, что в этом всем такого. Иногда мне просто кажется, будто нет ничего особенного в том, чтобы пережить 41 год одиночного заключения». Я спросила, не может ли это быть механизмом приспособления, и он ответил: «Да почти все, что я делал последние 44 года — своего рода механизм приспособления».
Он сказал, что в начале двухтысячных заключенные стали ему говорить: «Спасибо, что не дал им себя сломить». Только тогда он понял, что совершил что-то необычное, сохранив разум.
Кинг ел тост с джемом и вспоминал один из своих первых протестов в C. C. R., когда Пантеры уговорили заключенных отказывать в полном обыске. Через несколько дней Кинг понял, что заключенных били так жестоко, что они могли умереть, и он написал Вудфоксу письмо, в котором рекомендовал прекратить протест. «Человек создает принципы, — писал он. — Принципы не должны убивать человека».
Кинг откусил тост. Он будто впервые за много лет раздумывал над этим решением. «Я думаю, что в конечном счете мы приняли верное решение», — сказал он.
«Это и было правильное решение», — подтвердил Вудфокс.
«То есть я мог бы пожертвовать жизнью, и меня бы забили до смерти, — продолжил Кинг. — И что бы я после себя оставил? Никто бы не знал, за что меня убили». Он с улыбкой откинулся на спинку стула. «Я так рад, что мы приняли это решение, так рад, что мы так решили».
В октябре, через восемь месяцев после освобождения, Вудфокс сдал водительский экзамен штата Луизиана на 90%. Он купил Dodge Charger и впервые за 47 лет сел за руль. «Я просто достал телефон, ввел адрес брата в GPS, и через 10 минут припарковался у его дома».
Через несколько дней после получения прав Вудфокс полетел в Окленд на пятнадцатую встречу бывших членов Партии черных пантер. Передовица The Panther Post, газеты ассоциации бывших Пантер, гласила: «С огромной радостью приветствуем нашего товарища Альберта Вудфокса в обществе, от которого его оторвали силой».
Где-то двести изначальных членов Партии проводили обсуждения и заседания в Оклендском музее Калифорнии. Ночью многие из них пошли в джаз-клуб Geoffrey's Inner Circle в центре Окленда. Через танцплощадку выстроилась очередь к макаронам с сыром, жареной рыбе и капусте. В очереди стояли мужчины и женщины с помягчевшими животами, в брюках, подтянутых выше нужного, в ботинках на липучках или кедах поверх носков. Некоторые ходили с палочками. «Не хочу звучать высокомерно, — сказал мне Вудфокс, — но мне кажется, что я поживее, чем некоторые из них». Он заказал в баре апельсиновый сок и сел за стол в стороне, наблюдая за публикой. В конце концов они с Кингом переместились на танцплощадку. Вудфокс с момента выхода на свободу танцевал всего несколько раз: движения его были медленными, спокойными и как будто мягкими. В них не было ничего лишнего.
Беседы сами перешли на тему полицейской жестокости. «Тем меньше перемен, ничего не меняется», — сказал Вудфокс, когда кто-то описал ему убийства со стороны полицейских. Вудфокс быстро перешел к делу: «Нам нужно защитить Black Lives Matter так, как мы не смогли защитить Партию черных пантер». Позже он мне сказал: «Не могу выразить словами, как я ими горжусь». Его самым большим разочарованием на свободе стало то, как мало окружающий мир изменился. «Все та же старушка Америка».
Когда люди представлялись Вудфоксу, они часто ему говорили, что занимали в партии центральную роль. «Я коренной оклендец, вступил в 1967, через 4 месяца после основания Партии», — заявил один. «Я единственный изначальный член партии с именем „Хьюи" кроме Хьюи Ньютона», — сказал он, хотя позже признался, что Хьюи — его второе имя. Бывший член партии, торгующий историческими артефактами — рабскими кандалами, балахонами Ку-клукс-клана, газетами противников рабства — сказал Вудфоксу, что он был одним из основателей Партии, которая образовалась в Бриджпорте, штат Коннектикут. Вудфокс его выслушал молча со слегка вопросительным взглядом. Затем он извинился и ушел.
«Вот что я вам скажу — мне уже пятнадцатый раз рассказывают, что Партия образовалась в том или другом городе», — сказал он мне.
Много лет Вудфокс считал, что «Пантеры» — не от мира сего: бесстрашные и безупречные; но к своему удивлению, он стал замечать, что они могли быть и обычными людьми: «Я начинаю понимать, что это обычные люди, ставшие необычными из-за определенных обстоятельств». Его друг Б. Дж. Дженнингс, один из бывших помощников Хьюи Ньютона, сказал мне, что Вудфокс смог выжить, потому что «если ты стоишь на принципах Партии черных пантер, то в тебе просыпается сила. Это как когда люди читают Библию, верят каждому слову и твердо на этом стоят, чтобы освободиться».
Когда Вудфокса выпустили, он сказал мне, что хочет написать книгу, где будет задаваться вопрос «Почему Партия?» К моменту встречи бывших членов он уже оставил мысли о какой-то сложной теории. «Благодаря Партии я узнал, что чего-то стою как человек. Как можно объяснить то, что у тебя в сердце, в разуме, в душе?»
Вудфокс и Кинг уже говорили о «пятнадцатом», как они называли это собрание, на протяжении нескольких месяцев, но когда я спросила Вудфокса, нравятся ли ему подобные мероприятия, он покачал головой и закряхтел. «Мне нравится быть одному», — ответил он. Тем не менее, он продолжал звать гостей в свой новый дом в Новом Орлеане и рассказывал им о своих обновках: о стиральной и сушильной машинах, о холодильнике с ячейками для льда, об электрической плите, о кожаном диване, о двух комплектах спальной мебели со шкафами и зеркалами. Дом обставляла его дочь, и он был в восторге от ее способности взять дело в свои руки и найти самый выгодный вариант. «У меня хватка так себе», — признается он.
Он планировал переехать в дом сразу после семидесятого дня рождения, в феврале, и потом надеялся перестать ездить по стране. «Так надо. Я не могу продолжать этим заниматься. Ну то есть я могу, но лучше не буду». Он спал всего несколько часов в сутки. Иногда он внезапно просыпался от ощущения, будто что-то давит на него. Все четыре стены будто были в нескольких сантиметрах от его лица. Ему было так тесно, что он снимал с себя всю одежду. Его успокаивала ходьба — четыре шага вперед, четыре шага назад. Он пользовался этой техникой десятилетиями. Через четыре-пять минут, стены возвращались на место. «Я могу только походить, и оно проходит. Бывает. А потом все приходит в норму».
