Вооруженных сил «Донбасс-Украина» ВЯЧЕСЛАВ ВЛАСЕНКО (позывной «Филин») во второй части интервью «Апострофу» рассказал о том, как воюет одно из самых прославленных добровольческих подразделений сегодня, об Иловайске, его причинах и виновниках, а также о том, почему нардеп Семен Семенченко, по его мнению, должен предстать перед судом, и какие регионы Украины собирался захватить президент РФ Владимир Путин после аннексии Крыма.
Первую часть интервью читайте здесь: Депутат Рады призывает военных бросать фронт и с оружием идти на Киев — комбат из АТО.
Апостроф: Ваш батальон сейчас выполняет задачи в зоне проведения АТО. Какой именно участок фронта держит сегодня «Донбасс-Украина»?
Вячеслав Власенко: Зона нашей ответственности сейчас — мариупольское направление, район Чермалыка. За 10 месяцев последней ротации, с тех пор, как мы зашли в зону АТО, уже меняем пятое место. Нас постоянно перебрасывают. 46-й батальон очень мобильный — вот мы и усиливаем другие военные части на разных направлениях. Где слабее — туда нас и перемещают.
С одной стороны, это очень приятно, что нас так ценят. А с другой — это довольно трудно, потому что батальон мощный, у нас много имущества, много оружия. Все это перевезти — еще то испытание. А учтите, что на новых позициях все надо опять начинать сначала. Например, здесь, в районе Чермалыка, мы уже подготовились к зиме, а это достаточно большой объем работы. Это и заготовка дров, и получение продуктов, и инженерное оборудование, и позиции, и блиндажи… Много всего. А тут нас снова перебрасывают. И неизвестно, что будет там, на новом месте. Все сначала начнем.
— А когда же готовиться к зиме, если она уже на носу?
— У нас уже есть опыт. Мы в прошлый раз заходили в декабре — и тогда готовились к зимовке. Бойцы в батальоне опытные, знают, что делать. Командиры тоже не первый год на войне. Поэтому я думаю, что мы быстро подготовимся и будем продолжать воевать.
Мы сюда, под Чермалык, два месяца назад зашли. Первую неделю нас достаточно жестко обстреливали, в том числе, гаубицами 2С1 «Гвоздика». Ребята там, наверное, не знали, что это за подразделение зашло… После этого мы их всех убили — и на этом тишина.
— Что сделали?
— Убили.
— Убили?
— А вы думали, что мы там целуем их, что ли?
— Нет, конечно. Просто вы так как-то просто и буднично говорите «мы их всех убили» — что я восприняла это как такую специфическую шутку… У вас за эту ротацию есть потери?
— У нас здесь, где сейчас мы, потерь нет. До этого у нас были потери, были раненые, были, к сожалению, и погибшие. Боевые потери. Но это война.
— Кто стоит против вас по ту сторону линии разграничения? Имеете информацию?
— Конечно. Против нас там стоит 3-й батальон 1-й бригады Первого армейского корпуса (так называемой ДНР, — «Апостроф»). Их усиливают периодически, прибывают российские подразделения, особенно разведдиверсионные подразделения, подразделения снайперов. За последнее время они практически отвели все свои войска, оставив лишь часть для охраны своих позиций. То есть они не планируют никаких активных действий в нашу сторону.
— Потому что зима приближается? Или по другим причинам? Что подсказывает вам ваш опыт?
— Вряд ли дело в приближении зимы. В 2016-м мы в Марьинке были практически пять месяцев — и против нас они бросали различные мощнейшие свои подразделения. В том числе, и их элитный батальон «Легион», который подчиняется напрямую [Александру] Захарченко, главарю ДНР. Против нас бросали и мусульманский спецназ, чеченцы были и дагестанцы. Бросали туда 331-й парашютно-десантный полк Российской Федерации — тот самый, что расстреливал нас в «зеленом коридоре», когда мы выходили из Иловайска…
Мы их всех убили. А десантников еще и сожгли. Они очень громко, когда там все горело, кричали: «Десант не сдается». Как будто мы собирались их в плен брать…
— А что — не было такой мысли?
— У нас таких мыслей нет с начала войны.
— Почему? Пленные — это же обменный материал?
— Именно это и плохо.
— Возможно. Но вместе с тем, это возможность вытащить наших ребят, которые находятся в плену.
— Значит, наши не должны попадать в плен. Я когда в плен попал, я готов был погибнуть. Иначе не думал.
— Вы были в плену? Как это случилось?
— Я выходил вместе с батальоном из Иловайска, через «зеленый коридор». Тогда меня и захватили в плен. Правда, я прошел немного ближе, чем батальон. Батальон остановился в Красносельском, а мою машину расстреляли в 1700 метрах впереди.
А потом мне дали информацию, что по дороге будет идти Красный Крест. Мы вышли к той дороге — и наткнулись на российских разведчиков на БМД, сепаратистов и боевиков. И нас захватили в плен.
Но, думаю, из-за того, что это было только начало войны, они даже не знали, что с нами делать. Поэтому, когда Красный Крест попросил, чтобы этой организации разрешили забрать пленных — они на это согласились. Так что я вышел оттуда просто чудом каким-то…
— Они знали, кто к ним попал в плен?
— Со мной было четыре бойца «Донбасса». И они могли бы обменять информацию обо мне на свою свободу. Такие предложения им делали. И, думаю, они могли бы это сделать — но не сделали. Они меня не сдали. Потому что если бы сдали, думаю, меня бы до сих пор по России где-то в клетке возили и показывали бы за деньги.
— Знаю, вы писали в свое время о куда более впечатляющем «чуде»: когда россияне вроде как не узнали Владимира Парасюка, который попал к ним в плен…
— Знаете, у нас есть, как я их называю, «тихие герои». Люди, которые героически сражались, проявили незаурядное мужество — но молчат об этом, остаются в тени. Их никто не видит. А есть и другие. Те, кто верещит на весь мир о своей исключительной «героичности», о том, как героически они воевали. На самом же деле эти «герои» в критические моменты бросались в панику и кричали: «Меня убьют! Мне нельзя погибнуть — я лицо революции!»…
Чтобы прекратить подобную панику и истерику, приходилось достаточно жестко реагировать. Вплоть до того, что я мог и оружие против них применить. Потому что когда в таких условиях начинает паниковать один — паника очень быстро охватывает всех остальных. Как командир я должен был на это реагировать. И я реагировал жестко.
— Мы уже упомянули об Иловайске. Понятно, что это огромная трагедия, которая нас еще долго будет мучить…
— Неправильно вы говорите.
— Почему?
— Потому что понятие огромной трагедии бросил Украине товарищ Семенченко. На самом деле Иловайск — это были две недели практически в полном окружении. Это были бои, в которых люди показали лучшие черты характера. Там выполнялись боевые задачи. Там мы планировали операции — и проводили их…
Иловайск — это была великая битва. А последним, крайним этапом этой битвы был выход через «зеленый коридор», предательство русских, российских офицеров и обман Путина, который гарантировал нам беспрепятственный выход, если мы оставим этот город.
Мы могли продолжать воевать, мы как минимум еще недели три могли там стоять. И это испортило бы все планы россиян. Представляете, они нас там окружают, делают засады и ждут — день, два, три. И мы на четвертый день пошли в этот «коридор». А если бы не пошли?..
— И что бы могло быть, если бы не пошли?
— Надо понимать, что наступать гораздо труднее, чем держать оборону. И большие потери несет та сторона, которая наступает. Если бы мы заняли оборону — а у нас достаточно мощная оборона была в Иловайске — нас очень трудно оттуда было бы выбить. И тогда бы россияне понесли потери. А если бы наше командование еще и спланировало удар им в спину, в тыл, я думаю, эти девять российских батальонных тактических групп, которые зашли, мы бы разбили.
— Но командование не спланировало этой операции, не готовило удар с тыла. Более того — командование, как вы говорите, дало приказ на четвертый день выходить через «зеленый коридор». Чем это закончилось, мы знаем…
— Приказ о выходе был отдан где-то 26 августа. А 24-го у нас был очень жесткий обстрел. Били и «Ураганы», и «Грады», и гаубицы — все в нас летело. И под шумок заходили российские войска, эти девять батальонных тактических групп. Они заходили и занимали позиции, отделяя нас от «большой земли», так сказать…
Пока об этом официально не говорят, но, думаю, рано или поздно правда выйдет наружу. И все узнают, что на обеспечение нашего выхода были брошены последние силы, которые были у ВСУ на этом направлении. Все, включая авиацию. Знаете, там два штурмовика летали, один из них был сбит, мощная артиллерия работала. Но не было, насколько я понимаю, у [тогдашнего министра обороны Украины Валерия] Гелетея на то время данных, где именно расположились российские войска. И надежды были на договоренности… Я подозреваю и уверен, что рано или поздно это будет озвучено, — что была договоренность выпустить нас из Иловайска, потому что мы когда-то выпустили боевиков из Славянска.
Такую версию никто не рассматривает. Но очень похоже, что наше командование поверило обещаниям россиян, потому что «вы же к нам обращались по поводу Славянска и Гиркина — и мы не перебили там всех»… Хотя перебить группировку Гиркина было несложно — нужно было лишь задействовать вертолеты, авиацию. Но их выпустили. То уже другое дело, что сейчас объясняют, что Гиркину позволили уйти, чтобы не уничтожать вместе с ним город, в котором оставалось много мирных жителей.
— К Донецку они двигались не один час. И не всегда по городам, но и через поля…
— Как бы там ни было, я думаю, из-за этого россиянам поверили все. Ясно, что когда люди были две недели в полном окружении, моральный дух у них был еще тот. У нас же раньше не было опыта ведения войны, опыта пребывания в окружении… И когда сказали, что мы уже будем выходить и должны сформировать колонны — хорошо, что я додумался сформировать две колонны, а не сложил все яйца в одну корзину, как говорится. Это немного распылило силы россиян. А вообще россиянам нельзя верить. Иванушка-дурачок всегда врал. Чтобы это знать, достаточно почитать русские народные сказки.
— Но поверили, как видим. Или надеялись на какое-то другое соотношение сил. Как бы там ни было, погибло огромное количество людей. Должен за это отвечать кто-то, по вашему мнению? Многие требуют «крови» Гелетея, Муженко… Кого обвиняете вы?
— Во-первых, виноваты те, кто стрелял — то есть россияне. Это понятно. Второе — чтобы кого-то судить, мы должны понимать ситуацию, которая сложилась на тот момент. 2014 год — это хаос. Майдан, потом начало боевых действий на Востоке Украины… Хаос. Войска — частично управляемые. Много ли можно было сделать в той ситуации? Это мы сейчас, сидя в теплой ванне, можем рассуждать: а, может, так надо было пойти? Или вот так поступить?.. А тогда был хаос. Тогда непонятно было толком, где кто. Тем более наши войска на тот момент находились в очень плачевном состоянии. Поэтому управлять этим всем было трудно, практически невозможно. И то пытались что-то делать — даже в тех условиях!
Знаете, я не хочу искать крайнего. Гелетей? Да, неподготовленный министр. Он вообще из госохраны пришел на эту должность… Можно очень много найти разных причин, почему так произошло. То, что случилось — случилось не исключительно из-за плохого Гелетея, Муженко или кого-то другого. Просто не было опыта. Просто 24 года разваливали нашу армию. Разваливали планомерно — называя это реформированием. Уничтожали вооружение, разгоняли специалистов, свели до критически низкого уровня подготовку курсантов в учебных заведениях…
Было очень много причин, которые в итоге вылились в то, что мы получили в 2014 году. И то — попробовали и, в принципе, смогли собрать в кучу это все, спланировать, сформировать новые подразделения — и противостоять.
Вы же знаете, что операция «Новороссия» с самого начала предусматривала захват Крыма и восьми областей Украины! Начиная от Одесской, полностью по берегу — и вплоть до Харьковской области. И столица «Новороссии» должна была быть в Харькове. Но этого не допустили. Хотя в тех областях велась длительная подготовка, завозились оружие, «титушки», велась психологическая и идеологическая подготовка к захвату этих областей.
А это же был только первый этап — по реке Днепр. Вторым этапом должен был стать переход на Киев. А нам, с нашей слабой армией — разрозненной, малоуправляемой — удалось это остановить.
А теперь мы говорим: «Вот, все плохие». Но давайте положим на одну чашу весов восемь областей, которые вполне могли быть сегодня под сепарами, а на другую — те оккупированные территории, которые есть сейчас. Есть разница? Да, из-за неопытности, слабой разведки, нерешительности в действиях мы допустили такое. Но мы будем судить всех? Потому что, я знаю, есть немало таких мальчиков, которым мало крови и которые только то и делают, что орут: Гелетея на гиляку, Муженко на гиляку, всех на гиляку…
— Ну, если уж на то пошло, то Гелетей вообще здесь ни при чем — министр обороны разве причастен к планированию военных операций?
— Знаете, я был командиром батальона, выполнял обязанности, прошел «зеленый коридор». Был с ребятами все время, с первого дня формирования батальона — до последнего дня 2014-го, включая Иловайск. И руководил этим подразделением настолько профессионально, насколько это было возможно. Насколько это было в моих силах.
А почитайте Facebook! Хуже меня вообще нет человека в батальоне! А почему? Потому что психологически люди ломались. Не все, некоторые. Но они сломались. Потому что шли в 2014-м на войну с глубокой уверенностью, что вот, мы сейчас придем, месяц-два, максимум три повоюем — и дальше будем до конца жизни героями. Ездить по Украине, встречаться с детьми, как вот ветераны Второй мировой…
Но случилось не так, как думалось. Зашли российские войска. А потом был Иловайск, окружение, «зеленый коридор»… Люди были настроены на одно, а получилось совсем не так. А еще и в плен попали — психологически это чрезвычайно трудно. Поэтому надо было найти крайнего. Каждый на своем уровне всегда ищет крайних. Для какого-то бойца в батальоне крайним вполне может быть и «Филин».
— Вас винят в чем-то ваши бывшие бойцы? Имеете в виду те слухи, которые активно распускаются, что «Филин» «в подвале в школе просидел» или «в кукурузе прятался»?
— Я с ними часто разговариваю, встречаюсь. И в день, когда была пресс-конференция (посвященная протестам под Верховной Радой и использованию в них символики «Донбасса», — «Апостроф»), я видел многих из тех, кто писал о том, какой я негодяй, трус и так далее. Вот я спрашивал: «А почему ты так написал? Ты же знаешь, где я был, что делал, в каких условиях это все происходило». А человек на меня смотрит и сказать ничего не может.
Кадры типа Семенченко это используют в своих целях. А вот я, например, человек, зарабатывающий свой авторитет конструктивом. Поэтому я сделал один батальон — формировал его, создавал штат батальона, разрабатывал его структуру, подразделения, учил их… Много пришлось поработать.
А Семенченко ездил, с журналистами встречался. Он хорошо работал как замполит, но не как командир. И, поверьте, если у него спросить, чтобы он назвал сегодня, хотя бы какие были подразделения в батальоне, а тем более — попросить назвать командиров этих подразделений, он вряд ли вам ответит. Ибо далек от этого.
Но Семенченко до сих пор использует батальон в своих интересах. И если я нацелен на конструктивную деятельность, то для него важны скандалы, раздувание конфликтных ситуаций, обвинения в адрес руководства страны… Он уже назначил виновных. Он уже решил, почему они виноваты. А знаете, почему он так делает?
— Почему?
— Потому что он свою вину прячет. Потому что человек с 10 классами образования отправлял людей на смерть. И в Иловайске. И до него — начиная с Карловки (батальон «Донбасс» понес серьезные потери в Карловке в 2014 году, — «Апостроф»).
Было же известно, что в Карловке стоял батальон «Восток». Было известно, что они заняли позиции. А батальон «Восток» состоял из бывшего «Беркута», СБУшников, ментов, то есть из более-менее подготовленных людей. И Семенченко туда бросил бойцов, зная, что они погибнут. А потом строчил слезливые посты в Facebook — и поднимал этим свой рейтинг. Как он там кричал? «Торговля на крови»? Так у него был пиар на крови.
Знаете, я хочу, чтобы вы поняли: Семенченко не является для меня врагом, он не является для меня оппонентом. У нас с ним совершенно разные цели. Это я просто оцениваю его деятельность, его отношение к людям. Он был политическим лидером, и его люди слушались. Как у любого лидера, у него должно было хватить ума не отдавать приказов, а он не жалел людей — и они погибли. Я бы на месте жен и родственников погибших пошел бы и написал заявление, подал бы иск в суд, чтобы суд разобрался с тем, насколько виноват Семенченко в смертях бойцов батальона «Донбасс».
Он же хочет, чтобы суд разбирался в действиях того же Муженко? Так почему тогда так же не разобраться и с ним, и со мной? Вот только, в отличие от Семенченко, мне есть, что ответить. Потому что я действовал четко в соответствии с действующим законодательством.
