Интервью с Мартой Студенной-Скруквой — сотрудницей Института восточных исследований Позаньского университета, занимающейся исследованием регионального самосознания жителей постсоветского пространства.
Gazeta Wyborcza: Донбасс — это на самом деле самобытный регион, который сильно отличается от всей остальной Украины?
Марта Студенна-Скруква (Marta Studenna-Skrukwa): Его формирование происходило в особых условиях. Там встречались три государства: Российская империя, Речь Посполитая, состоящая из двух народов, и Крымское ханство. Вплоть до XIX века эта территория была малонаселенной: ее колонизация не носила ни массового, ни организованного характера. Там в основном селились люди, бежавшие от религиозных преследований из Османской империи, или те, кто столкнулся с экономическими проблемами.
— Знаменитое Дикое поле: отсутствие юрисдикции каких-либо государств, контроля, центральной власти.
— Да, Донбасс был частью этой территории. Когда из оказавшихся в Диком поле разрозненных мигрантов сложилось явление казачества, Донбасса это практически не коснулось. Он оставался полосой земли, лежащей между основными местами расселения запорожских и донских казаков. Все изменилось, когда в XIX веке там обнаружили месторождения каменного угля: в регион начали массово прибывать поселенцы. Формально эти земли принадлежали Российской империи, но они оставались приграничным регионом, где власть России ощущалась не так сильно.
— В советские времена такой свободы уже не было?
— Государство было тоталитарным, но Донбасс сохранил особый статус благодаря своему экономическому значению. Советская власть согласилась пойти там на некоторые уступки, например, разрешила принимать на работу политически неблагонадежных людей. Это закрепляло убежденность местных жителей в том, что Донбасс — особое пространство, которое власть не очень хорошо контролирует.
— Поэтому в Донбассе до сих пор жива ностальгия по советским временам? После того, как бунтовщики захватили административные здания, они первым делом избавились от национальной символики Украины, а на парадах и демонстрациях новые донецкие флаги перемешиваются с красными знаменами.
— Донбасс вовсе не хотел быть в СССР. Мало кто помнит сейчас забастовки 1989 года. Шахтеры требовали предоставить Украине независимость от СССР и выступали за создание самостоятельной республики. Один из тех активистов, которые отправились в Донбасс агитировать за независимость, позднее докладывал, что заниматься ему там было нечем: все уже верили в эти идеи. Журналисты с Западной Украины даже волновались, что Восток может обогнать Галицию в своих национально-освободительных устремлениях.
— Почему шахтеры, которые выступали за независимость, так скоро захотели вернуться в прошлое?
— Донбасс хотел независимости, однако в основе этого желания лежали соображения не столько политического, сколько, социально-экономического плана. Он верил, что только создание самостоятельной республики позволит оздоровить экономику. Украина должна была превратиться из периферийной провинции, которую эксплуатирует центр, в государство, которое работает на себя и может себя обеспечить.
Немецкий историк Андреас Витковски (Andreas Witkowski) полагает, что появление самостоятельной Украины — это результат компромисса, который партийная номенклатура (начавшая поддерживать идеи о независимости после янаевского путча 1991 года) заключила с донбасскими шахтерами, также отвернувшимися от СССР. Конечно, социальные мотивы были созвучны национально-освободительным концепциям национал-демократов, киевской и львовской интеллигенции.
— Интересно, что этому единению способствовал сам Советский Союз! СССР создал республику, которая, как и другие, не обладала суверенитетом, но имела четкие границы на карте, впервые в истории столько лет подряд остававшиеся неизменными. Она вошла в сознание людей, которые были не столько гражданами Советского Союза, сколько УССР. У Украины была своя символика, свой гимн. То, что украинская государственность носила лишь декоративный характер, не помешало формированию общности и национального самосознания на территории, в которую входили и Львов, и Донецк.
— Однако этому сопутствовали гонения на все украинское, в том числе на язык.
— Таково советское наследие на всей территории СССР. Конечно, доминирующую позицию занимал русский. Однако русскоязычие самого Донбасса сформировалось гораздо раньше. Туда съезжались переселенцы из разных регионов. Это были люди с Украины, из России, а также жители Прибалтики, греки, евреи, сербы, немцы. В XIX веке они интегрировались в рамках русского языка, который стал платформой для взаимопонимания представителей разных национальностей. Кроме того, в регионах периферии язык центра ассоциировался с высокой культурой и образованием.
— Тот, кто хотел войти в элиту, говорил по-русски?
— Да. С одной стороны, русский язык играл практическую роль, служа коммуникации, а с другой — позволял подключиться к богатой русской культуре. Галиция, несмотря на давление, оставалась в советскую эпоху украиноязычной. Там позиция украинского языка была совершенно иной.
— В 1991 году в одном независимом государстве вместе оказались люди, говорящие на двух разных языках. Всех их захлестнула российская массовая культура, которая вновь отодвинула украинский язык на второй план.
— В массовой культуре русский язык казался достаточно удобным. Но здесь мы касаемся другой проблемы: позиция какого языка была привилегированной? Янукович, человек с русскоязычного Донбасса, начал говорить по-украински. Или, скорее, пытался говорить: его ошибки вызывали много смеха.
Мы видим здесь своего рода парадокс. После 1991 года украинизация затронула в первую очередь официальную сферу: переводились документы, создавались научные труды. Улица, культура и в значительной мере образование оставались русскоязычными. Русский, однако, не стал основным языком в сфере, которую можно назвать символической. Так что, с одной стороны, украиноязычная часть страны чувствовала себя в существующих языковых реалиях плохо, жаловалась на засилье «русской попсы», притеснение национального языка, но русскоязычные жители чувствовали себя ничуть не лучше.
— Почему?
— Официально дискриминации не было: никто не запрещал говорить по-русски на улице, в школе, на работе. При этом подспудно транслировалась мысль, что русский — это язык людей, которых нельзя назвать настоящими украинцами. Подразумевалось, что они не доросли до того, чтобы стать полноправной частью независимого государства. Я думаю, именно с этим были связаны попытки Януковича говорить на украинском.
— Эти языковые различия накладываются на гораздо более глубокий раскол, одну сторону в котором символизирует Донецк, а другую — Львов. Украинский публицист Денис Казанский пишет, что в 1991 году Украина стала независимым государством, как того хотела Галиция, но это государство стало жить а рамках русской парадигмы, которая была близка Донбассу. Русский язык занимал доминирующую позицию, сохранялись советские праздники, стояли прежние памятники, которые начали сносить только в ходе «революции достоинства». Казанский считает, что переломным моментом стал Майдан. Львов сказал Донецку: «С нас хватит! Мы так долго жили по-вашему, что теперь будем жить по-нашему».
Эта советская парадигма, о которой пишет Казанский, присутствовала всюду, но существовала также и львовская концепция, в рамках которой родился образ «истинного украинца». Это человек, который говорит на украинском, знает украинскую культуру и историю борьбы за независимость 1917-1920-х годов, прекрасно понимает мотивы, которыми руководствовалась УПА (запрещенная в РФ экстремистская организация — прим.ред.) и положительно оценивает ее действия. Кроме того, он прохладно относится к советской эпохе. Каждый, кто не вписывается в эту схему, должен «дорасти до звания украинца». Такой подход «донецкий» лагерь принять не может.
«Львовские» элиты зачастую относились к Донбассу совершенно неприемлемо. Николай Рябчук назвал, например, русскоязычных жителей, то есть тех, кто составляет на востоке большинство, «креолами». Такое определение намекает на дискриминацию, поэтому оно вызвало у этих людей огромное возмущение.
— Такие вещи не забывают.
— Что еще хуже, унижение испытывали не только пророссийские рабочие из Донбасса, но и (возможно, даже еще сильнее) русскоязычные интеллигенты, которые могли бы стать естественными союзниками украинской интеллигенции. Это следствие того, что Киев совершенно отвернулся от этого региона. Государство не пыталось убедить Донбасс в привлекательности своей концепции. После «оранжевой революции» можно было сделать множество жестов, чтобы не столько привлечь Восток на свою сторону, сколько включить его в ментальное пространство украинского государства.
— Вместо этого Ющенко провозгласил Бандеру национальным героем.
— Ющенко мог показать, что он открыт к любым концепциям, мог интегрировать регионы с центром, но вместо этого он сделал ставку на Галицию и самый радикальный вариант ее концепции украинского самосознания. Донбасс мог ответить только одним: полным отсутствием доверия к киевским властям. Появилась отчужденность.
— И разочарование.
— Сепаратисты, такие люди, как Захарченко или Губарев, олицетворяют собой наиболее разочарованную часть донбасского общества. Ту, у которой не было своей культурной идентичности.
— Поэтому они занялись ей, решив создать Новороссию или даже Малороссию?
— Понятие «Новороссия» в истории было, однако, оно относится не к тем землям, которые захватили бунтовщики. У исследователей этнических и национальных сообществ есть термин «изобретенная традиция». Это искусственно созданная традиция, призванная укрепить самосознание той или иной общности, дать ей базу. То, что в ней нет ничего подлинного, не имеет значения, люди все равно впитывают эти мифы.
— Миф Новороссии — это еще один признак самобытности Донбасса? События в Крыму, хотя в составе Украины он был автономной республикой, закончились аннексией, а все демонстрации проходили под флагами Российской Федерации. Крымская символика не использовалась, попыток создать новую тоже не было.
— В Крыму совсем иначе выглядел этнический состав населения. Последнюю перепись проводили давно, в 2001 году, но эти показатели с тех пор, скорее всего, сильно не изменились. 60% жителей полуострова составляли русские, тогда как в Донбассе их было чуть больше трети. Донбасс русскоязычный, но не русский. Одновременно он давно перестал быть советским. В 1990-х местные еще называли себя «советскими людьми», но со временем они стали, скорее, считать себя донбассцами.
— Что это означает?
— Они чувствуют себя частью не России, а, скорее, «русского мира», некого пространства, которое открыто для представителей разных этнических групп. Объединяют его православие, русский язык и находящийся в Москве центр. Речь идет о том, чтобы создать крупную общность, не позволив поглотить себя России. Можно принадлежать к Русскому миру, вести сотрудничество с Российской Федерацией, но в качестве независимого субъекта.
— Независимого в том числе от Украины? На самом ли деле Донбасс традиционно был сепаратистским регионом?
— Этот регион действительно давно ассоциируется с центробежными тенденциями. Они усилились в 1990-х годах, когда появился «Гражданский конгресс», преобразованный позже в Славянскую партию. Эти движения считались в свое время основными антагонистами национально-освободительного движения, однако, они не имели веса. Они оставались в рамках политического «локального колорита» и не могли повлиять на ситуацию. Сепаратизм для Донецка — это миф, на котором строится самосознание. Жители этого региона любят думать о себе так: мы особенные и непокорные, мы никогда не подчинялись ни одной власти, нас нельзя бросить на колени. Можно назвать это попыткой справиться с ощущением периферийности, принадлежности к «худшей Украине».
— В своей работе о Донбассе вы писали, что галицийский или донбасский сепаратизм неминуемо приведут к краху независимой Украины.
— Несколько лет назад сценарий, в котором от европейского государства откалывается часть его территории, казался абсолютно нереалистичным. Сепаратизм в Донбассе оставался фольклором, равно как и ультранационалистические движения в Галиции. Несмотря на все отличия, существующие между этими регионами, представить себе Украину без одного из них было невозможно. Что сейчас? Сегодняшняя Украина — это совсем не то государство, каким она была три года назад. Что произойдет в следующие три года предсказать невозможно.
