Политтехнолог Алексей Ситников в интервью программе «Бацман» на телеканале «112 Украина» рассказал о специфике проведения избирательных кампаний, о стоимости избирательной кампании в Украине, а также о своей работе с украинскими политиками
— Бацман: В эфире программа «Бацман». Алексей Ситников в студии — политтехнолог, доктор экономических и психологических наук, профессор. Добрый вечер. По какому поводу Вы в Украине? Неужели у нас намечаются досрочные парламентские или президентские выборы?
— Ситников: Здесь начинается новый цикл. Когда он точно начнется — еще непонятно, но нюх подсказывает, что что-то начинается.
— Когда нам можно ждать этих выборов?
— Пока особых причин, чтобы что-то произошло вне срока, я не вижу. Существует много версий, что выборы могут произойти раньше, но пока я не вижу драйверов, которые бы запустили эти досрочные выборы.
— В Украине говорят, что Кремль и Россия просто кровно заинтересованы, чтобы парламентские и президентские выборы в Украине состоялись чем раньше, тем лучше, потому что таким образом Россия получает шанс провести как можно больше агентов влияния в разные органы власти в Украине. Это так?
— Украина находится на пересечении интересов нескольких государств. Вы задаете вопрос по поводу России, но я то же самое могу сказать и по поводу Европы, Америки. Это такая шахматная доска, на которой играют много игроков. К сожалению, так сложилось, что последние президенты Украины не выстраивали собственной стратегии. Это такая беда. А беда потому, что в стране не сформировалась национально ориентированная бизнес-элита. А она не сделала заказа на национально ориентированную политику.
— Кому из претендентов Вы помогли бы стать президентом?
— Мы, некая команда специалистов, которая в 1989 году появилась в Новосибирске. Сейчас это порядка 500 специалистов, за 28 лет мы провели более 400 выборов более чем в 55 странах мира. Пофамильно мы не говорим, пока этого не скажет сам кандидат, либо пока это не будет достоянием СМИ. Из публичного это, естественно, Ельцин. Это была красивая кампания «Голосуй или проиграешь» в 1996 году, когда с 3%… никто не верил. Это Шеварднадзе. Кучма — последние выборы. Оранжевая революция, которая закончилась избранием Ющенко, хотя я с ним не был даже знаком, потому что мы работали непосредственно с Зинченко и Тимошенко. Это были и Латинская Америка, и многие страны Восточной Европы.
— Сколько примерно сегодня стоит президентская кампания в Украине?
— Есть международные расчеты. Самый простой примитивный расчет связан с количеством контактов, которые необходимы для того, чтобы донести месседжи во время избирательной кампании. А каждый контакт стоит денег. В среднем избирательная кампания стоит $10 на избирателя. На 30 млн избирателей нужно минимум $300 млн. Для того, чтобы начинать президентскую кампанию.
— А в России такая же цена?
— Стоимость контакта примерно такая же. Но могу сказать, что кампании в России были многомиллиардные. Дело в том, что основные деньги во время избирательной кампании тратятся на узнаваемость. А если человек узнаваем, как, например, Слава Вакарчук, то денег нужно меньше.
— Почему Вы назвали Вакарчука?
— Я очень люблю его как музыканта (я сам в прошлом музыкант), считаю его гениальным музыкантом. Во-вторых, думаю, что когда-то именно я в общении с ним зародил идею, что из него может получиться очень неплохой политик.
— А Вы считаете, он сейчас будет баллотироваться?
— Может быть, сейчас нет, но я настолько люблю этого человека и считаю его не только потрясающим музыкантом. Я много с ним общался — это очень внутренне чистый, честный, широко эрудированный и образованный человек.
— Правда ли, что это именно Вы придумали знаменитую косу для Юлии Владимировны Тимошенко?
— И да, и нет. Мы в 1996 году, после избрания Ельцина, начали получать очень много приглашений из-за рубежа. Команда Юлии Руссовой (которой уже нет в живых), с которой я работал, получила приглашение проконсультировать молодого политика — Юлию Владимировну Тимошенко. Тогда еще в Днепропетровске, еще только начинающего политика. Первое, что мы сделали — провели психосоматические исследования. Глубже исследования просто не существует. И мы тогда вычислили причину очень большого антирейтинга Тимошенко. Тогда возникла мысль, что одной из причин этого антирейтинга, уже в появляющемся самосознании национальной идентичности украинского народа, было то, что ее не очень воспринимают украинкой. Появилась мысль, что ей просто на лбу надо поставить штамп, что она украинка. Есть и еще одна причина этого антирейтинга: Юлия Владимировна и сейчас очень красивая женщина, а в 37 лет какая энергетика исходила. У мужчин крышу сносило — и у меня сносило, и у всех сносило. Вот эта боязнь женщин, что появляется некая конкурентка в публичном пространстве, женщины не принимали красивую, очень сексуальную, очень энергичную яркую женщину. Исследования показали, что нужно снижать сексуальность. Наши психоаналитики тогда просчитали, что есть только два архетипа, в которых женщина не испытывает конкуренции с другой женщиной — это мать и учительница. Для матери Тимошенко тогда была еще слишком молода (сейчас надо делать этот образ), а идея учительницы заключалась в том, что она должна быть привлекательной, но не сексуальной. И тогда была предложена стилистика учительницы с украинской консервативной прической. Никогда распущенные волосы, всегда костюм, юбка ниже колена. И очень консервативный стиль. Мы эту идею представили Юлии Владимировне.
— И там была коса?
— Да, там это все было. Но читала ли это Тимошенко, мы не знаем. Соответственно, через несколько лет, когда эта прическа появилась, естественно, мы улыбнулись, потому что мы-то помним, что мы это предлагали. Но Юлия Владимировна, естественно, абсолютно справедливо считает, что это придумала она, и я с этой версией тоже согласен.
— Вы с ней работали около 10 лет, до 2008 года?
— Мы закончили работать, когда была парламентская кампания 2007 года, которую она очень красиво выиграла. Мы действительно очень плотно работали в то время, придумали «Украинский прорыв».
— Почему вы расстались?
— Мы как специалисты и ученые всегда боимся ситуации, когда приходится идти вслепую. Выигрыши могут быть разные. Но я знаю, что все проигрыши начинаются с фразы «давайте не будем проводить исследования». Я как технолог оказываюсь с закрытыми глазами — без исследований и тех исследований, которые проводим мы сами. Тогда только закончились парламентские выборы, и, казалось, зачем проводить исследования? Это первое. Второе: на наш взгляд, выдвижение тогда Александра Валентиновича Турчинова на мэра Киева было ошибкой с точки зрения энергетики Александра Валентиновича. Он не так устроен: большое количество массовых встреч, каких-то публичных обещаний — это немножко не в стилистике Турчинова, которого я очень хорошо знаю, и я очень уважительно к нему отношусь. Игра вслепую и это ощущение, что «мы знаем, как устроено общество, о чем думает народ», нас тогда немножко испугали.
— Сейчас Вы работаете с Тимошенко?
— У нас очень теплые отношения с Юлией Владимировной — практически 20 лет нас связывают и очень много успешных проектов. Мы в теплых отношениях, но не в контакте.
— Что нужно сделать Юлии Тимошенко, чтобы стать президентом Украины, например, в 2019 году?
— Она все делает совершенно правильно. У Юлии Владимировны потрясающее чутье. Она находится в зоне публичной популистской политики. Она очень хорошо чувствует идеологические конструкторы. Идеология — это объяснение населению, что происходит и что оно получит в случае прихода к власти этого политика. Но объяснение на языке населения. Это Юлия Владимировна в этой стране умеет делать лучше всех. Помните Майдан 2004 года? Ющенко, по бумажке читающий длинный текст людям, которые стоят уже несколько недель на морозе, и Юлия Владимировна, в белом пальто проплывающая над толпой. Какие бумажки? Она когда-нибудь в бумажку смотрела? Посмотрите в глаза людей, которые стоят на площади, когда она выступает. Она умеет говорить, умеет зажигать, у нее потрясающая энергетика, она невероятно обаятельная. Она все делает правильно.
— Почему Тимошенко и Путину хорошо друг с другом?
— Владимир Владимирович Путин — нормальный мужчина. И ему не может не нравиться такая красивая умная женщина. Одна из моих пациенток (я же психотерапевт) сказала такую фразу: «Нет ничего более сексуального, чем интеллект». Я думаю, Юлию Владимировну при даже разных политических позициях тянет к такому сильному мужчине — он самый влиятельный человек в мире несколько лет подряд. Это такое притяжение разных полюсов, совершенно разных энергетик, интеллектов. Когда они общались, у них был достаточно хороший личный контакт.
— Вы наблюдали за этим общением?
— Я был одним из тех, кто это устроил. Но они общались вдвоем. Я абсолютно убежден, что они с пиететом друг к другу относятся.
— Вы плотно работали с Оранжевой революцией. Очень хорошо знали Бориса Березовского. Он правду говорил, что дал на революцию $50 млн?
— Я не знаю ничего о его финансовых отношениях с Оранжевой революцией, я был технологом. Если он с кем-то вел переговоры, то с кем-то из тех олигархов, которые стояли за Оранжевой революцией здесь. Меня на этот проект привез мой давний друг — Александр Зинченко, с которым мы были знакомы еще по комсомолу. Он однажды приехал в Москву и сказал: «Мы начинаем оппозиционный процесс, нам нужен сильный технолог. Мы бы хотели пригласить». Я согласился, и мы с ним очень хорошо работали вместе. А какие финансовые отношения были у Бориса, я не знаю. Мы с ним много общались, особенно в 1999 году, когда я создавал партию «Единство». Мы этот проект вычислили с помощью как раз психосоматики, когда все в России были уверены, что «Отечество — вся Россия» уже победила. Я полгода ходил с этим проектом, что я могу создать новую партию. Это надо было быть сумасшедшим, типа Бориса Березовского, который, увидев эти расчеты, сказал: «А попробуйте». Денег особо нам не дали, но нам удалось создать новую партию, на первых же выборах получить почти 25%. Практически перевернуть всю российскую политику. Но Борис Абрамович был не самый щедрый человек. Я никогда с ним не был в финансовых отношениях, ни разу не получил от него ни копейки. Когда однажды Борис меня привез в Карачаево-Черкесию, где избирался депутатом в 1999 году, это было за 12 дней до выборов. А мы до этого там уже работали с мэром города — местным олигархом, которому я помогал избираться. Меня там все знали, мы за 12 дней провели очень технологичную кампанию, и его избрали. Когда он меня просил провести эту кампанию, он сказал: «Если я выиграю, Леша — все, что хочешь». И когда он стал депутатом, что для него самого было удивительно, потому что еврея-миллиардера в нищем мусульманском регионе избрать — это такое… И вот он собрал у себя во дворце триста своих друзей, журналистов, олигархов, телеведущих (даже Путин приехал, он был тогда главой ФСБ) и, показывая на меня, сказал: «Я обещал, что заплачу столько, сколько он захочет. Я думал, что я понимаю в выборах, я ничего не понимаю в выборах. Вот он сейчас мне показал, как надо проводить выборы, и я обещаю, что я всегда буду говорить всем, что Леша Ситников — лучший политтехнолог в мире. И сейчас вы будете присутствовать при том, как я выполню свое обещание перед Алексеем». Мы садимся за журнальный столик, все кругом стоят, и он мне говорит: «Пиши». Я беру лист и пишу: «Счет Б. А. Березовскому за проведенную избирательную кампанию, где он с пятого места за 12 дней стал победителем, и стал депутатом Государственной Думы». Пишу цифру, подпись, дату и даю ему. Борис улыбался, кланялся красивым женщинам, и тут он смотрит эту бумажку, люди начинают расходиться, охрана начинает сходиться, и он говорит: «Я, конечно, говорил тебе, что все, что хочешь, но я ж не думал, что ты так будешь наглеть — вы всего же 12 дней работали». Я ему говорю: «Если у тебя машина сломалась и на ремонт нужно два месяца, а ты просишь сделать ремонт за 12 дней, с тебя возьмут больше или меньше? Почему же ты считаешь, что я за 12 дней должен взять меньше, если нам пришлось за это время выполнить всю работу, которую нужно было сделать за два месяца?» И тут Боря видит, что в моем счете шесть нулей, но нет цифры впереди. И он говорит: «Но ты не сказал, сколько миллионов». Я ему говорю: «Я тебе эту кампанию дарю, потому что я знал, что какую цифру я тебе не напишу — это закончится именно так». И когда это произошло, я принял для себя решение, что мне, скорее, интересней с ним общаться, чем вступать в денежные отношения.
— Но он Вас как-то отблагодарил?
— Он хотел. Когда у меня родилась дочка, он знал, что я супруге обещал джип, а это было в 1999 году, перед Новым годом. Я не мог найти, а он же был руководителем «ЛогоВаза», и он пытался мне всунуть Джип Мерседес, безумно дорогой, но я специально поехал в другой магазин и купил другую машину. Он был очень умным человеком — член-корреспондент Академии наук, настоящий доктор математических наук. Докторская диссертация у него была по теории принятия решений. Он действительно стратегически мыслил. У него был изворотливый, коммерческо-политический… инвестиция в политику — это во всем мире самая выгодная инвестиция. Когда Черномырдин собирал деньги под «Наш дом — Россия», он деньги брал с коэффициентом 1 к 100. Т. е. на каждый миллион рублей он гарантировал сто миллионов контрактов. Инвестиция в политику — самая выгодная инвестиция.
— Вы знаете, почему умер Березовский?
— У меня внутренне ощущение, что это не самоубийство. Иначе бы это было очень просто давно расследовать и опубликовать. Мне кажется, что его смерть связана с тем, что он уже пытался вернуться и восстановить отношения с Путиным. Значит, были силы, которые не были заинтересованы в том, чтобы он восстановил отношения с Путиным. Мне кажется, что версия того, что он уже был готов написать письмо либо вступить в переговоры, близка к действительности. А много сил в мире, которые были в этом не заинтересованы.
— Вы руководили в 1996 году избирательной кампанией Бориса Ельцина.
— Я был одним из ключевых политтехнологов. Руководили большие люди.
— Какая реально была Ваша роль?
— Все расчеты, вся эта психосоматическая модель, придумывание «Лебедя» как главного проекта. Ведь Ельцин и Зюганов не были конкурентами. Зюганов и Ельцин были такие же, как «Мерседес» и «Запорожец». «Запорожец» — не конкурент «Мерседесу». Нам нужно было создать конкурента Зюганову, и мы его рассчитали, и создали проект под названием «Лебедь». Нас было много, это была достаточно большая командная работа, но расчеты были на нас. Я был правой рукой начальника штаба — Юрия Федоровича Ярова, круглосуточно работающего менеджера. Это был такой рабочий штаб. Потом мы делали образ Наины Иосифовны — это был первый проект женщины, первой леди. И это был очень красивый проект. Наина Иосифовна много дала голосов своей искренностью, женственностью, человечностью. Плюс наша команда отвечала за все «красные» регионы, где действительно приходилось биться, потому что ельцинская кампания была так устроена, что руководителями штабов во всех регионах были губернаторы. А в «красных» регионах эти губернаторы были руководителями штабов Ельцина, а работали на коммунистов. И вот там мы реально работали, как партизанские отряды.
— Медведев сказал, что на самом деле выборы тогда выиграл Зюганов.
— Начинали мы с 3-4%, а фальсифицировать те результаты было не так просто, потому что в большинстве регионов фактически губернаторы, которые и должны были это все делать, были на стороне коммунистов.
— Ельцин реально много пил?
— Это не очень корректно говорить. Понятно, что весь мир видел кадры не совсем адекватно ведущего себя президента, но у каждого человека есть, особенно в такой стрессовой ситуации, свои способы решения вопроса. Сейчас не очень корректно по поводу Ельцина такие вещи говорить.
— Как это на работе штаба сказывалось?
— Ельцин в штаб приезжал всего два раза. С Наиной Иосифовной мы общались каждый день, практически вели всю ее программу — детские дома, дома престарелых. Она приезжала, плакала, мы ее лечили. Но между нами всегда находился Борис Березовский. Татьяна Ельцина была реально ключевым человеком между штабом и Борисом Николаевичем. Но Березовский все время должен был присутствовать на всех встречах с первыми лицами. Однажды он вместо себя послал Рому Абрамовича. И я ему сказал: «Ты послал Рому. Ты понимаешь, что Рома станет Борей?» Роман Абрамович оказался очень талантливым учеником Бориса Березовского.
— Правда ли, что Ельцин жалел в конце жизни, что он поставил на Путина?
— Партию «Единство» мы создавали не под Путина. Преемником, который должен был прийти после Ельцина, в течение нескольких лет до этого Ельцин считал другого человека. Это был человек, с которым я реально выстраивал все эти процессы, региональные структуры. Когда мы 19 декабря создали партию «Единство» и считали, сколько людей мы должны поощрить (т. е. количество сотрудников в штабе, который мы создали, и всю сеть мы создали за два месяца), то у нас в подчинении были 1,5 млн человек. 1,5 млн человек знали, куда пойти, что делать, перед кем отчитаться. Человеком, которого до осени 1999 года Ельцин считал своим преемником, был Николай Емельянович Аксененко — министр путей сообщения. Таких талантливых управленцев в России не было и еще долго не будет. Ельцина от назначения Аксененко отговорил Чубайс. Когда должны были назначить Аксененко премьер-министром, то уже фельдъегерь поехал в Думу, повез решение о назначении Аксененко, и в это время к Ельцину зашел Чубайс, у которого с Аксененко был очень жесткий конфликт по тарифам. И Чубайс отговорил Ельцина словами: «Он очень сильный». Олигархи Аксененко очень сильно боялись, потому что он был сильный управленец. В РЖД было 2 млн сотрудников — экономика же вся держится на железнодорожном транспорте, дорог же в общем нет. Чубайс отговорил Ельцина, и в Думу приехал фельдъегерь, которого вернули с новым поручением — на Степашина. Это был тот переломный момент, где элиты испугались такого сильного управленца. Он, может быть, был не очень сильным политиком, хотя я его учил политике. Это человек, который не взял в жизни ни одного больничного, человек, который знал всех людей, с которыми хоть раз виделся, по имени и отчеству, даже через тридцать лет.
— Как профессионал что бы Вы посоветовали Владимиру Путину, чтобы выиграть выборы в 2018 году?
— Владимир Путин выиграет выборы в 18-м в любом случае. Нет ни одного конкурента, даже близко подходящего к нему по влиятельности, по популярности, по рейтингу, по авторитету. Можно по-разному относиться к Путину, это зависит от того, какую позицию занимаешь — прогосударственную либо социальную. То есть, в первую очередь, права и интересы государства, либо та модель, которая принимается в Европе — права человека. Права государства или права человека? Во многих опросах, в разных странах, даже в тех, где очень сложное отношение к России, на вопрос, «какого бы вы хотели президента?» люди отвечают: «Как Путин».
— Что бы Вы посоветовали Путину сделать с войной на Донбассе, которую он развязал?
— Это очень сложный вопрос — у этой войны так много интересантов. Любой процесс кто-то подогревает. У любого процесса должны быть драйверы. В этой войне много интересантов — и в России, и в Украине…
— Но ключевое лицо одно, которое может это закончить — Путин.
— Я думаю — нет. Интересантов намного больше. Если посмотреть с точки зрения книги Бжезинского «Великая шахматная доска», то игроков, которые играют в эту войну, намного больше.
— Правда ли, что Вы ушли из избирательного штаба Ксении Собчак, потому что она Вас не слушала, как Вы хотели, и не было денег на избирательную кампанию?
— Немножко не так. Я никогда не был знаком с Ксенией Собчак и познакомился только тогда, когда она пригласила меня возглавить штаб. Пригласил меня один мой знакомый с ней поужинать, и она мне сделала это предложение. Она сказала, что я ей интересен, потому что я работал с оппозиционными проектами, потому что я один из немногих, кто вообще никак не связан с Кремлем, потому что я достаточно авторитетен — профессор в Америке, во Франции.
— Она позвала Вас возглавить штаб, и потом вдруг мы видим, что главой штаба стал Малашенко.
— Я об этом узнал на пресс-конференции. Это одна из причин — такой стиль необычен для меня. Туда я шел быть представленным начальником штаба. Но я вздохнул с облегчением, потому что мы с Малашенко еще с кукол дружили. Мы с ним близкие товарищи. Мало того, мы вечер перед этим провели вместе, на балу Татлера. В 10 вечера Малашенко еще не знал, что ночью он получит приглашение, а утром на него согласится. Это нормально — в политике так принято. Я обрадовался, потому что Малашенко мне комфортен: он медийщик, я технолог. Я не очень люблю ходить, давать интервью, а он достаточно публичная фигура. Но ушел я не поэтому — мне нужно было принять решение. Кандидат, согласно российскому законодательству — это 300 тыс. подписей нужно сдать 1 февраля, а мне их нужно собрать. Чтобы это сделать в 40 регионах страны, нужно создать 40 штабов. В связи с тем, что это новогодние праздники, я понимаю, что у меня максимум 20 дней на сборы. Нужно создавать сеть. 1 ноября мне нужно было нанять на работу 10 тыс. человек. И когда я начал задавать вопросы: «Кто спонсоры?»…
— Кремль…
— Понимаете, когда она меня назвала начальником штаба, три недели назад никто никуда меня ни разу не позвал. Со мной встречались представители спонсоров, но это не кремлевские люди, это представители бизнесменов, которые хотят остаться неизвестными. Они встречались и обсуждали со мной, сколько денег надо на избирательную кампанию. Но ни Ксения, ни эти спонсоры не дали мне гарантии, что будут деньги в том графике, который нужен для сбора подписей. Я достаточно ответственный человек, чтобы, когда мне не отвечают на вопрос «кто спонсор, какое финансирование и будет ли выполнен график»… у меня были догадки, всего лишь догадки. Я три недели проработал, были разные люди, но штаба до сих пор нет. Штаб только формируется.
— Сейчас этот бюджет туда зашел?
— Я не знаю.
— Ксения Собчак наверняка общается с Владимиром Путиным?
— Она этого и не скрывает. Она снимает сейчас фильм об отце, и она с Путиным встречалась и об этом говорила. Может быть, есть и еще какие-то встречи. Ну, как вы относитесь к детям своих друзей, даже если они делают что-то не то? Но это дети друзей, тем более что Путин Собчаку очень многим обязан. Наличие прямого телефона и даже встречи я не склонен связывать. Конечно, какие-то разговоры по этому поводу у них были, но я не знаю, поддержал Путин или нет.
— А могла она принять решение пойти в президенты без одобрения В. Путина?
— Я думаю, без одобрения — да. Но она не пошла бы, я думаю, если б он запретил. Путину, когда он давал пресс-конференцию, был задан вопрос: «Как Вы относитесь к выдвижению?» И Путин ответил, что любой человек может выдвигаться. Но, мне кажется, что, если б он запретил, она бы не пошла.
— Тогда почему нет бюджета?
— Я же тоже, придя туда, постоянно наблюдал. Мы только начали кампанию, и Ксению пустили на российский телеканал, к Малахову. Я огромную «гирю» положил на то, что это кремлевский проект. Мы едем в Краснодар, чтобы она, кроме своей лекции, поддержала местных экологов, и местные власти запрещают этот митинг. Я кладу маленькую «гирьку» на другую сторону. Мы летим в Екатеринбург, и нам запрещают выступать в «Ельцин-центре». Я еще одну «гирьку» сюда кладу. Я не знаю, кто спонсор.
— Вы, такой опытный человек, согласились принять участие в чем-то, не зная самого главного?
— Штаб еще только формируется. Никто там еще денег не получает. Никто на работу не принят. Это была формирующаяся команда. Соответственно, я в эту команду вошел. Я три недели наблюдал, не получил ответы на несколько вопросов, а мне нужны на многие вопросы ответы. Когда человек приходит один, как Малашенко, он отвечает только за себя. А когда ты понимаешь, что с тобой пришли 30 человек, а тебе нужно нанять еще тысячу (даже 10 тысяч) и перед ними отвечать, то у меня много вопросов. Я ответы не получил и, ни с кем не ссорясь, сказал, что я не беру на себя ответственность за технологии в регионах и сбор подписей. Но сам я проголосую за Ксюшу.
— Сколько она процентов возьмет?
— Это зависит от того, насколько удастся ту идею, ради которой я пришел… я ж не ради Ксюши пошел туда. Мне очень нравится идея, чтобы она заменила своей фамилией строчку «против всех». Даже есть идея поменять фамилию или имя. Будет «Собчак Против всех Анатольевна». Идея «против всех» — это и есть та идея, ради которой я туда пошел. Не ради Ксении Собчак.
— Вы хорошо владеете гипнозом. Вы можете загипнотизировать сейчас нашего оператора, чтобы он только Вас показывал?
— Не надо из меня делать Кашпировского. Я — профессиональный психотерапевт, профессиональный гипнотизер. Я это делаю очень хорошо, спокойно, со своими пациентами, но считаю, что подобного рода публичные демонстрации вредны. Сколько людей во время Кашпировского или Чумака считали себя излечившимися, сидя у телевизора. И какие были потом проблемы у этих людей. Основная задача медицины — не навреди. Это первое. Второе — там должна быть некая постоянная обратная связь. Гипноз или воздействие без обратной связи — преступление. Я могу это сделать, но я считаю, что это неправильно. Есть некая медицинская этика.
— Спасибо Вам за интервью.
