Почти два десятилетия назад, в дурманящие первые месяцы нового тысячелетия, несдержанная баронесса по имени Кейт Гэврон (Kate Gavron) сделала шокирующее заявление. По ее словам, принцу Чарльзу стоило жениться на чернокожей женщине. С ее точки зрения, это могло бы стать мощным символом приверженности монархии идеям расовой интеграции и мультикультурализма.
В тот момент заявления Гэврон были восприняты не слишком хорошо. Как это часто бывает в случае с членами королевской семьи и вопросами расы, интересными оказались не столько ее комментарии, сколько реакция СМИ на них. Некоторые высказали предположение, что это было всего лишь завуалированной попыткой «избавиться» от монархии, уничтожив их наследственность и наследие посредством межрасовых браков. Не столько революция, сколько постепенное расовое разбавление.
Другие заявили, что, если принц Уэльский вдруг захотел бы жениться на «чернокожей девушке» — именно так называли эту гипотетическую девушку — это стало бы свидетельством возвращения к практике стратегических и полностью лишенных любви браков, которыми прежде славилась эта королевская семья. В то время комментаторы были убеждены, что брак с чернокожей девушкой и брак с человеком, которого вы по-настоящему любите, — это две противоположные и взаимоисключающие ситуации. В конце концов, как можно предполагать, что наследнику престола может на самом деле понравиться такая девушка.
В этом контексте помолвка принца Гарри и Меган Маркл (Meghan Markle) представляет собой нечто, коренным образом отличающееся от всего того, что было прежде. Их брак воплотит в реальность то, о чем британский истеблишмент не мог даже помыслить еще 17 лет назад — что представитель королевской семьи может влюбиться и жениться на человеке, чье этническое наследие не просто отличается от его собственного, но всегда воспринималось британцами как наиболее чуждое им.
В нашем обществе королевская семья играет в основном символическую роль, поэтому меня в этой помолвке заинтересовало в первую очередь ее символическое значение. Пока я росла, я ощущала, что монархия являлась неотъемлемой чертой британскости, но что та британскость, которую члены королевской семьи воплощали собой, исключала меня. И этот факт имел большое значение. Люди считали истинную британскость и черный цвет кожи несовместимыми понятиями. Это выливалось в сильнейшее табу. На моей памяти все правительства предпринимали попытки — по крайней мере на словах — признать и защитить расовое разнообразие. Но семья, которая стояла на вершине нашего общества, делала что угодно, только не это.
Это вряд ли можно считать удивительным, учитывая, что само понятие королевской семьи является полной противоположностью понятия разнообразия.
Однако теперь лицемерие, которое так долго процветало во тьме, рушится под светом социальных сетей. Спустя несколько минут после объявления о помолвке издание Daily Mail — дабы успокоить общественность — напомнило, что Маркл не войдет в линию наследования. «Брак с членом королевской семьи не дает вам права занять престол», — написала эта газета на своей официальной странице в Твиттере. Слава Богу! Издание Spectator сочло уместным отметить следующее: «Несомненно, еще 70 лет назад Меган Маркл могла бы стать такой женщиной, которую принц выбрал бы на роль своей любовницы, но не жены».
Что значит «такой женщиной»? Дело не в том, что Меган разведена. Расовая принадлежность Меган довольно часто становилась темой для загадочных намеков, и, когда я впервые прочитала о ней, ни разу не видев ее прежде, я сначала даже не поняла, что комментаторы имеют в виду. «Не вписывается в тот типаж светских блондинок», с которыми Гарри прежде заводил романы. Типичный тайный британский код для указания на тот факт, что у Меган чернокожие предки — и принц Гарри совершил весьма примечательный шаг, выступив с заявлением, в котором он осудил тон СМИ.
Поскольку королевская семья является исконно британским институтом, вполне объяснимо, что наша уникально британская неспособность окончательно определиться с ответами на вопросы расы и идентичности тоже проявила себя в ответ на появление Меган. Одна из проблем Великобритании сегодня заключается в стремлении преуменьшить значение расовых различий и в стремлении огромного множества добропорядочных людей, которые «не видят расовых различий», поверить в то, что, если мы сознательно будем игнорировать проблему, она сама собой исчезнет.
Между тем, Маркл гордится своими корнями и открыто об этом заявляет, подолгу рассказывая о том, как ей жилось в обществе, в котором к чернокожим людям относятся с предубеждением, как ее мать оскорбляли, как трудно ей было работать в индустрии, где на расу обращают огромное внимание. Она также рассказывает о борьбе за идентичность, которая хорошо знакома всем представителям меньшинств.
Поскольку Маркл — девушка смешанной расы, в ее истории возникают дополнительные уровни сложности. Некоторые чернокожие комментаторы отмечают, что, поскольку у нее светлая кожа и она вписывается в стандарты евроцентричной красоты, символическое воздействие ее присутствия является ограниченным. Между тем белые комментаторы продолжают настаивать на том, что люди смешанной расы являются более предпочтительным вариантом чернокожих: к примеру, редактор журнала Vogue Александра Шульман (Alexandra Shulman) недавно отметила что существует «идеальный тип смешанной расы» — к которому Маркл, несомненно, относится.
И все это происходит в контексте жизни королевской семьи, являющейся самым ярким проявлением классовой системы. В обществе, в котором раса и класс часто совпадают, очерчивая границы привилегий и возможностей, жизнь подавляющего большинства людей вряд ли изменятся с появлением красивой американской актрисы в Кенсингтонском дворце.
Однако мы живем во времена, которые определяются в том числе идентичностью. В последние несколько лет вопрос о том, что значит быть британцем, был по-новому политизирован и превращен в оружие. Маркл является прямым потомком плантационных рабов американского Юга — это та история, с которой все влиятельные британские семьи, в том числе королевская семья, неотъемлемым образом связаны. Возможно, принц Гарри не понимал этого в тот момент, но, подвергнув критике реакцию прессы на его отношения с Маркл, он встал на сторону тех, кто до сих пор борется с последствиями той истории и с ее видимым наследием сегодня.
Если бы принц Гарри захотел найти способ сделать свою роль в современной Великобритании более значимой, он бы мог натворить много бед. Поэтому — хотя ни реакцию на его помолвку с Маркл, ни реакцию на эту реакцию нельзя было запланировать — если помолвки призваны объединять людей, то эта конкретная помолвка сейчас делает именно это.
