В сентябре 2016 года я подала заявку на вступление в Совет по международным отношениям, что позволило бы мне работать на американское правительство во время моего академического отпуска в Барнард-колледже. Там я занимаю должность профессора политологии и руковожу программой по российско-американским отношениям Института Гарримана при Колумбийском университете. Я уже 30 лет пристально слежу за ситуацией в России, и мне очень хотелось внести свой вклад в решение одной из важнейших внешнеполитических проблем, которые сегодня стоят перед США. Я ожидала (и надеялась), что Хиллари Клинтон одержит победу на президентских выборах, но, получив членство в этом совете, я решила остаться в его составе и служить моей стране при Дональде Трампе. В марте Американская миссия при ООН предложила мне стать консультантом по вопросу о переговорах с Россией в Совбезе ООН. В мае я получила допуск к работе с секретными документами, а затем я все лето ждала, когда меня наконец пригласят. А в середине августа, предложение было отозвано, потому что «главное управление» Госдепартамента не поставило под ним свою подпись.
Не думаю, что в этом было нечто личное. И я оказалась далеко не единственной. В Госдепартаменте под руководством Рекса Тиллерсона (Rex Tillerson) царит полнейший беспорядок, и он уже свернул несколько других программ, сославшись на необходимость провести «реструктуризацию» ведомства. Опытные чиновники внешнеполитических служб были отстранены от процесса принятия решений, а ключевые обязанности игнорируются.
Пока Трамп и Тиллерсон занимались «деструктуриризацией» административных органов, внешняя политика США в отношении России застопорилась. Те экономические санкции, которые Конгресс одобрил летом этого года, стали для России сигналом о том, что США крайне возмущены кибервмешательством Кремля в наши президентские выборы. Однако эти санкции не помогли изменить поведение России или сделать Америку более защищенной. Вместо дальнейшей эскалации конфликта с Россией США следует искать способы ограничить эту конфронтацию. Именно такой подход стал отличительной чертой двусторонней политики в эпоху холодной войны, и именно к нему стоит вернуться сегодня.
***
Вместе со своими союзниками США ввели санкции против Москвы после того, как она аннексировала Крым в 2014 году, и ужесточили их после того, как Россия разожгла войну на востоке Украины. Однако прошло уже три года, и у нас нет никаких бесспорных доказательств того, что эти санкции помогли изменить поведение и планы России. На Украине до сих пор продолжается военный конфликт малой интенсивности, в котором Россия поддерживает ополченцев. А чиновники США убеждены в том, что в будущем Россия продолжит вмешиваться в американские выборы.
Я не предлагаю полностью отменить все санкции — Россия не сделала ничего, чтобы это заслужить. А если Владимир Путин когда-либо решится снова атаковать США или их союзников, гораздо более жесткие санкции — лишение российских банков доступа к глобальным финансовым рынкам — смогут отправить российскую экономику в свободное падение. Однако эффективность действующих санкций остается довольно низкой из-за относительно слабых экономических связей между двумя нашими странами.
Торговля с США составляет лишь крохотную долю от объемов внешней торговли России. Санкции, ограничивающие выдачу займов Москве, привели в 2014 году к резкому падению уровня иностранных инвестиций в России. Однако экономические связи России со странами Европы и Азии остаются довольно сильными, и к 2016 году уровень иностранных инвестиций в России вырос на 26 миллиардов по сравнению с предыдущим годом.
Более того, резкое падение мировых цен на нефть в 2014 году, возможно, на самом деле уменьшило эффективность антироссийского санкционного режима.
Многие из санкций были направлены против российского нефтегазового сектора. Но, когда цены на нефть упали, российские компании переключились с поисков нефти в Арктике на более рациональные инвестиции.
Таким оказался итог введения санкций. Они едва ли могут затронуть те богатства, которые успели накопить российские чиновники и близкие к режиму олигархи. Как показали многие расследования, такие как дело о панамских документах, большая часть российского богатства хранится за пределами России, на секретных счетах, и установить его владельцев почти невозможно. Добраться до этого богатства крайне сложно, поэтому для приближенных Путина эти санкции — всего лишь мелкое неудобство, но не более того.
Кроме того, введение санкций способствовало росту националистических настроений в России, особенно с учетом того, что российское телевидение (которое является основным источником информации для подавляющего большинства россиян) продолжает обрушиваться с критикой на США. Большинство россиян одобряет воинственную внешнюю политику Путина, и Путин с легкостью может избежать ответственности за его внутриполитические неудачи, свалив всю вину за экономические проблемы России на Запад.
***
Как бы иронично это ни звучало, но сейчас наступил вполне подходящий момент для того, чтобы предложить России заключить некое ограниченное киберсоглашение с США. Это не то безумное предложение о создании «непроницаемого подразделения по обеспечению кибербезопасности», о котором Трамп говорил в июле, а соглашение об отказе от поддерживаемого государством «доксинга» — обнародования личных электронных писем и других данных — то есть от того, что российские спецслужбы сделали с национальным комитетом Демократической партии.
Барак Обама создал ценный прецедент, заключив в 2015 году соглашение с Пекином о прекращении коммерческого кибершпионажа. И хотя Обама стал мишенью резкой критики за то, что тогда многим показалось капитуляцией, теперь эксперты убеждены, что это соглашение действительно принесло США пользу, поскольку китайские хакеры, согласно докладу компании FireEye, прекратили совершать атаки на американские компании.
Почему именно сейчас стоит заключить такое соглашение с Россией? Потому что Путин боится — и его страх достигает уровня паранойи — что США попытаются добиться «смены режима» в России, а президентские выборы там должны пройти уже в марте.
Путин — или выбранный им преемник, если Путин решит не баллотироваться — практически наверняка одержит победу и останется у власти еще на шесть лет, если только США не разрушат его планы, опубликовав массу таких компрометирующих материалов, которые могут настроить россиян против него. Чтобы этого избежать, Путин, вполне возможно, согласится на «анти-доксинговое» соглашение с США. А если Путин либо не согласится на подписание, либо не станет выполнять условия такого ограниченного соглашения, это сведет на нет все попытки России позиционировать себя в ООН в качестве мирового лидера в вопросах кибер-политики.
Можно ли будет воплотить такое соглашение в жизнь? Хотя, вероятно, будет практически невозможно определить, кто заказал ту или иную доксинг-атаку, неоспоримых доказательств и не потребуется. Если атаки против США окажутся связанными с российскими гражданами или российскими территориями и если выяснится, что Россия не предприняла никаких попыток предотвратить их, этого будет достаточно, чтобы доказать виновность Москвы в нарушении соглашения.
***
Даже в разгар холодной войны, США признавали, что сотрудничество с Москвой способствует реализации американских интересов. На самом деле, после Карибского кризиса 1962 года и в период войны во Вьетнаме (когда Москва помогала финансировать и вооружать врагов Вашингтона на севере Вьетнама), США и СССР сумели несколько ограничить масштабы их соперничества посредством соглашений о контроле над вооружениями и других форм сотрудничества.
Мы должны воспользоваться опытом холодной войны, перенеся его на наши отношения с Россией сегодня. К примеру, многие высокопоставленные чиновники американского военного ведомства выступают за восстановление регулярных встреч с их российскими коллегами, на которых обсуждались вопросы безопасности. В 2015 году Конгресс запретил большую часть «взаимодействий» между армиями двух стран, таких как семинары и совместные учения. Но свертывание такого взаимодействия никак не сказывается на интересах России. Вместо этого оно делает потенциальную конфронтацию более опасной, лишая военных лидеров возможности понять особенности стратегического мышления противника. Возобновление коммуникации может даже привести к заключению новых соглашений: соглашения, которых военным чиновникам удалось достичь в 1972 и 1989 годах помогли предотвратить эскалацию в те моменты, когда американские и советские военные корабли или самолеты сталкивались друг с другом в международных водах или воздушном пространстве.
У России есть масса причин сотрудничать с США в ядерных вопросах. Она не заинтересована в той стратегической нестабильности, которая проистекает из появления ядерных держав у ее границ. В 1968 году Москва подписала Договор о нераспространении ядерного оружия, а в 1995 году она присоединилась к соглашению о режиме контроля за ракетными технологиями, которое запрещает экспорт ракетных технологий, которые можно использовать для доставки оружия массового поражения. Россия также стала ключевым партнером в соглашении по иранской ядерной программе 2015 года. И, хотя Путин не слишком усердно выполняет свои обязательства, Россия все же поддержала расширение санкций против Северной Кореи.
Вместо того, чтобы выступать с односторонними угрозами в адрес Тегерана или Пхеньяна, США стоит попытаться заручиться поддержкой России, чтобы заставить Иран и Северную Корею отказаться от разработки ракет и вернуться за стол переговоров.
Ограниченное сотрудничество с Россией возможно даже в эпоху нестабильности и подозрений. Вместо того чтобы мешать работе Госдепартамента, администрации Трампа стоит привлечь лучших специалистов в области внешней политики к разработке последовательной и эффективной стратегии в отношениях с нашими противниками. Взаимовыгодное сотрудничество — а вовсе не санкции — возможно, является единственной надеждой Вашингтона на то, чтобы держать Путина под контролем.
Кимберли Мартен — стипендиат фонда Энн Уитни Олин, профессор политологии в Барнард-колледже Колумбийского университета и руководитель программы по российско-американским отношениям Института Гарримана при Колумбийском университете.
