«С самого начала, согласно первоначальной идее, целью реабилитации военных преступников и коллаборационистов времен Второй мировой войны было реабилитировать события 90-х, а главное — реабилитировать националистическую идеологию, ее протагонистов и массовых убийц, совершавших свои преступления в войнах, которые Сербия вела против своих соседей в недавнем прошлом. Сегодня этих преступников реабилитируют не во имя исторической правды и не ради них самих, а для того, чтобы идеология продолжила свое существование, как и великосербский преступный проект. Отмечу, что сейчас мы можем говорить о нем, имея на то исторические и юридические основания, как о проекте, который направлен на геноцид. Исторический ревизионизм на примере Второй мировой войны был всего лишь увертюрой к реабилитации 90-х».
Историк Миливой Бешлин рассказывает о пагубных идеях, которыми одержимо сербское общество, и утверждает, что «народы не могут совершать геноцид, а идеология может». Также историк рассуждает о вызовах для общества, не имеющего демократической основы, о стремлении к гегемонии, которое откровенно навязывается посредством пропаганды в государственных СМИ, и об опасности, всегда угрожавшей Балканам из-за агрессивной демонстрации силы.
«С самого начала, согласно первоначальной идее, целью реабилитации военных преступников и коллаборационистов времен Второй мировой войны было реабилитировать события 90-х, а главное — реабилитировать националистическую идеологию, ее протагонистов и массовых убийц, совершавших свои преступления в войнах, которые Сербия вела против своих соседей в недавнем прошлом. Сегодня этих преступников реабилитируют не во имя исторической правды и не ради них самих, а для того, чтобы идеология продолжила свое существование, как и великосербский преступный проект. Отмечу, что сейчас мы можем говорить о нем, имея на то исторические и юридические основания, как о проекте, который направлен на геноцид. Исторический ревизионизм на примере Второй мировой войны был всего лишь увертюрой к реабилитации 90-х. Когда я говорил об этом несколько лет назад, никто еще не верил мне, что дело до этого дойдет, и что будет реабилитация „нынешних" преступников, протагонистов „нашей давней современности", которая никак не оставляет нас даже по прошествии двух десятилетий после завершения войн. И она так и останется с нами, пока идеологическая матрица, которая привела к этим войнам, остается доминирующей идеологической концепцией и тем, что легитимизирует интеллектуальную и политическую элиту побежденной Сербии», — утверждает Бешлин.
Avangarda: Какие явные формы великосербской идеологии вы бы выделили?
Миливой Бешлин: Прежде всего речь идет о реабилитации движения четников, направленной на последующую реабилитацию вдохновителей и участников войн 90-х. То есть все, кто считается носителем этой идеологии (не только в теоретическом, но и в практическом смысле), сначала героизировались, вносились в мартиролог, свойственный всем видам национализма, поскольку все эти люди воспринимаются как жертвы, погибшие за нацию. А теперь их реабилитировали и, даже более того, прославляют, объявив героями.
Я говорю о Радоване Караджиче, Ратко Младиче и даже Слободане Милошевиче — дальше просто некуда. А до них реабилитировали Драголюба Михайловича и Милана Недича. Общество даже опережает судебные процессы, реабилитирующие фигуры Второй мировой войны. Сегодня многих поражает процесс реабилитации Милана Недича, однако общество реабилитировало его задолго до того, как начался этот гротескный и однобокий судебный процесс.
— Эти общества живут с клеймом, с грузом тяжких преступлений. Реакция самого общества, его большинства, двояка и соответствует течениям в интеллектуальной и политической элите. Во-первых, что-то замалчивается, осуждаются книги вроде «Магнум Кримен» в Боснии и Герцеговине, чтобы в итоге мы признали виновных героями. Сегодня подобных желаний никто не скрывает, хотя еще несколько лет назад это не афишировалось, не транслировалось государственными СМИ, не проговаривалось членами правительства. А теперь, например, нормально, что министр говорит о Ратко Младиче как о герое, что о нем в том же духе говорят и пишут в СМИ, которые принадлежат государству. Нормально, что режимные издания распространяют плакаты с лицом Младича и надписью «Сербский герой». Подобная медиа-картина сродни ядерным отходам, которые постоянно отравляют людей. Чтобы было ясно: речь идет исключительно о СМИ, которые находятся под жестким государственным контролем. Тогда о какой так называемой проевропейской политике тут можно говорить?
Но хотели того сербские националисты или нет, Сребреница глубоко укоренилась в сербской идентичности. Не так, как у немцев, через катарсис, а через порицание (мы наблюдаем этот процесс). Вы помните реакцию в тот день, когда Ратко Младичу был вынесен приговор? Истерика и, как сказал писатель Томислав Маркович, реакция, от которой кровь стынет в жилах. Нас всех, кто заявил об этом публично, заклеймили. Хуже всех пришлось коллеге Милошу Чиричу, который написал протестный текст о самой молодой жертве геноцида в Сребренице — Фатиме, ребенке, и о матери, годами скорбящей после убийства.
Сребреница и впредь будет неотъемлемой частью сербской идентичности, упрочиваясь в ней посредством литературы, изобразительного искусства, кино, театра, и освободиться будет невозможно. Бессмысленно надеяться на это, ведь кости жертв — я, правда, не хочу быть слишком циничным — в итоге всегда «всплывают». Вспомните рефрижераторы с албанскими жертвами, детьми, брошенными в озеро в Восточной Сербии… От этого не скрыться… Как бы сказал Негош: «Кровь людская — корм небезопасный, в нос теперь она вам шибанула, переполнен ваш бурдюк грехами».
— «Сербы проиграли войну, это ясно, но они потеряли еще и душу, лишились чести и вообще всего, потому что после утраты души и чести уже ничего не остается. Все потеряно. К этому привел сербский национализм, это невероятное безумное стремление к созданию великой Сербии», — написал Богдан Богданович. Очевидны ли сегодня масштабы этих потерь?
— Ситуация ясна: сербский национализм потерпел сокрушительное историческое поражение, однако печально то, что речь идет о нашем общем поражении, то есть всего общества, поскольку мы не сумели победить эту преступную гидру. Многие в событиях не участвовали, но и не оказали никакого активного и эффективного противодействия им.
Общество обнищало, и сегодня Сербия является наименее развитым государством в нашем регионе по всем параметрам: и по зарплатам, и по экономическому росту. У нас самые плохие транспортные коммуникации, и лидируем мы только по желанию молодежи как можно быстрее уехать куда-нибудь. В современной истории еще не бывало другого такого случая, чтобы первое лицо Сербии публично заявило, что наша цель — «побыстрее догнать Черногорию по доходам».
То есть Сербия пережила слом, поражение, которое мы наблюдаем, исторический раскол в экономике, политике, культуре, нравственности и государственном устройстве. Но поражение, как утверждает чешский философ Карел Косик, или чему-то научит и, таким образом, обретет смысл, или станет потерянным шансом. Боюсь, что наше общество не извлечет никаких уроков из своего поражения.
— Подтверждают ли подобные поражения, что сербский национализм на самом деле непобедим? Ведь у него есть почти неисчерпаемые человеческие ресурсы, пропаганда, мифология, стойкость. Он оказался сильнее всех?
— В качестве концепции национализм внутри нашего общества, конечно, непобедим. Однако вспомним, что писал и говорил Слободан Йованович: у сербов нет традиции, нет консерватизма в традиционном, европейском, понимании. Есть только национализм, и это единственная сербская традиция. Он и есть доминирующий идеологический конструкт. Коммунисты пытались его одолеть, оттесняли и компрометировали его, напоминая о коллаборационизме, преступлениях, движении четников. Однако он возродился в качестве легитимизирующей основы и идеологической платформы и вновь утвердился в 70-х годах. Тогда его протагонисты уже ожидали смерти Тито, чтобы насильственно «переустроить» Югославию сообразно своим идеям и планам.
В 90-х это почти получилось, и они верили, что цель близка, но потом потерпели поражение, крах. Вместо того чтобы пересмотреть свои взгляды, провести самоанализ, они принялись за реабилитацию во времена Воислава Коштуницы и Бориса Тадича. Мировой экономический кризис повлиял на развитие националистических движений по всей Европе. При этом европейский национализм становится все более радикальным, а любой национализм достигнув крайности перерождается в фашизм.
Определенная консолидация и укрепление путинской России способствовали тому, что сербский национализм воспрянул, став лидирующей, объединяющей и доминирующей тенденцией в обществе. Мы видим, что никто, из претендующих на роль серьезной политической силы, не может выйти за эти рамки. Позволить себе это могут разве что какие-то мелкие партии, заранее обрекающие себя на удел маргинала.
Мы видим, что и оппозиция Вучичу концентрируется, прежде всего, вправо от него или в некоем правом центре. Еще одна проблема в том, что доминантный сербский национализм способен нанести Балканам больший ущерб, чем какой-нибудь другой, и даже готов стать инструментом кремлевской политики, направленной на дестабилизацию Европы.
— Националисты не признают, что их мечты разбиты. Так они остались бы без идентичности?
— Именно так. Что будет с идеей, и что будет с ними как с протагонистами этой идеи? Националисты в Сербии никогда не пересматривали цели развязанных ими войн, которые заключались в имперских претензиях. Националисты никогда не ставили под сомнение свои методы, то есть войны, насилие и преступления. И единственную причину поражения они видели в заговоре сильных держав и надеялись, что возьмут реванш, когда ситуация в мире изменится. Сейчас, когда случился мировой кризис, «Брексит», когда ЕС переживает кризис, а в США у власти Трамп и так далее, они убедили себя, что наконец подошел подходящий момент. Предыдущая война в умах еще не закончилась, а все уже как будто позабыли агрессию против Боснии и Герцеговины, геноцид, этнические чистки, изнасилования… Мы не должны заблуждаться: в приговорах международных судов война в Боснии и Герцеговине признана международным конфликтом, в котором участвовала Сербия и Хорватия. И еще это называется агрессией.
— В условиях, когда новую власть ревизионизм не интересует, на историографию, как вы заявили в одном из интервью, оказывается меньше давления.
— Пик ревизионизма пришелся на период до 2012 года. Еще при Милошевиче в 90-х были заложены основы сербского националистического ревизионизма. Он обострился во времена Воислава Коштуницы, когда были приняты первые ревизионистские законы для кодификации и закрепления националистских идей. Эту тенденцию подхватила Демократическая партия во времена Тадича, когда все три ветви власти слаженно работали над закреплением и реализации ревизионистской политики прошлого. Тогда же был принят вопиющий закон о реабилитации, начали выноситься первые политико-идеологические вердикты. Уровень гротеска и фальсификации истории в этих решениях суда (даже не вердиктах) просто зашкаливает.
Кроме того, во времена правительства Демократической партии и Сербской прогрессивной партии были сформированы две специальные комиссии: одна — для поисков останков Драголюба Михайловича, которая завершила свою работу с позором. Вторая комиссия была создана якобы для поисков останков жертв коммунистического террора. И та, и другая финансировалась из бюджета. На первый взгляд, режим Вучича менее заинтересован во всем этом и меньше склонен к манипулированию. У него есть свои «четники» и свои «партизаны», которые играют свои роли, а сам лидер воздерживается от заявлений. Он только сказал, что закон о реабилитации плох, потому что принимался во времена «желтых». Остается вопрос, почему Вучич не изменил или не отклонил этот закон, воспользовавшись своим почти шестидесятипроцентным большинством в парламенте
— Сейчас происходит перераспределение сил, что националисты всегда воспринимали как шанс. Действительно ли сербская политическая элита отреагировала на новые условия, ожидала ли она их и верит ли, что подошел идеальный момент, сопоставимый со смертью Тито?
— Заметьте, что сербские и хорватские националисты всегда были готовы грызться и воевать, но при этом также договариваться о Боснии и Герцеговине. Сегодня побежденные и разочарованные сербские националисты склоняются к русофильству, тем самым создавая иллюзию, что они сильнее, чем есть самом деле. Кроме того, так они скрывают масштабы собственного поражения. Главная проблема в том, что они никогда не пересматривали свои великодержавные цели, а также методы (преступления и войны). Поэтому официальная версия звучит так: «Они защищали народ, но потерпели поражение из-за неблагоприятных международных условий».
И тогда началась стадия закрепления национализма, чтобы в будущем перекроить границы, когда ситуация в мире снова изменится. Агрессивная российская политика на Балканах, несомненно, подкрепляет эти реваншистские тенденции сербского националистического проекта. После «Брексита», Трампа, кризиса европейской идеи и роста популизма и национализма по всей Европе, сербские националисты уверовали, что ситуация в мире меняется в их пользу. После этого криминальный и сепаратистский режим Милорада Додика в Баня-Луке при молчаливой поддержке Белграда начал, не стесняясь, отрицать преступления, продвигая политику геноцида и добиваясь развала Боснии и Герцеговины как признанного на международном уровне государства. Конечно, если бы Додик и Сербия всерьез взялись за перекраивание Балкан, они вскоре пожалели бы, но и мы все дорого за это поплатились бы. Я надеюсь, что они не настолько глупы. И опять-таки по опыту мы знаем, что националистическая идеология крайне иррациональна. Так что я бы такого развития события не ожидал. Историография хороша тем, что смотришь назад, а не вперед.
