Когда в Большом театре состоялась премьера нового балета Кирилла Серебренникова, режиссер, которого много лет поддерживал Кремль, находился под домашним арестом.
В минувшую субботу вечером, как и почти 200 лет подряд, на сцене Большого театра, обрамленной знаменитым золотисто-алым занавесом, состоялась долгожданная премьера нового балета. Билеты были распроданы за несколько часов еще в прошлом месяце, и многим желающим попасть на спектакль приходилось ждать в длинной очереди на холоде возле кассы. Большой вместительный зал, окруженный несколькими ярусами лож и балконов, был заполнен таким количеством представителей правящей элиты — от пресс-секретаря Владимира Путина Дмитрия Пескова до руководителя Первого канала Константина Эрнста — что это событие казалось современной версией съезда ЦК КПСС.
Это был долгожданный балет «Нуреев» — спектакль о жизни и творчестве известного танцора и хореографа Рудольфа Нуреева, отказ которого возвращаться после гастролей в Париже в Советский Союз в 1961 году стал международной сенсацией. Режиссер спектакля — Кирилл Серебренников, который в свои 48 лет стал самым знаменитым и всемирно известным театральным режиссером России. Художник, вкусы которого можно оценить как амбициозные, провокационные и авангардные. Хореографические сцены в «Нурееве» переплетаются с чтением текстов-размышлений об искусстве и эмиграции. В одном из монологов приводится цитата из письма, полученного Нуреевым после того, как он остался жить в Европе: «страна, которая не ценит своих героев… это, конечно, очень обидно». В конце первого акта мы видим чувственное и лирическое па-де-де двух героев — Нуреева и Эрика Бруна, известного датского танцовщика, который на протяжении нескольких десятилетий был партнером Нуреева. Танец этот — о том, как после встречи в Копенгагене в 1960-х годах между ними возникает любовь.
Во время спектакля Серебренников был дома, в своей двухкомнатной квартире на Пречистенке, где вот уже четвертый месяц он находится под домашним арестом. Весной прошлого года прокуратура обвинила Серебренникова в мошенничестве. По утверждению обвинения, знаменитый режиссер в течение нескольких лет во время проведения театральных фестивалей и спектаклей присвоил 68 миллионов рублей, или более миллиона долларов, выделенных из государственного бюджета. Если Серебренникова признают виновным, ему грозит тюремное заключение сроком до 10 лет (находящемуся под домашним арестом Серебренникову запрещено говорить с журналистами). Он является одним из четырех обвиняемых, проходящих по крупному делу, которое поразительно типично — путинское государство регулярно устраивает представления, привлекая к суду тех, кто, по словам чиновников, использует бюджетные средства не по назначению. При этом дело является глубоко ненормальным (арест Серебренникова вызывает в памяти еще одного российского театрального режиссера — Всеволода Мейерхольда, расстрелянного в 1940 году во время сталинских чисток). Мало кто в Москве считает, что проблемы Серебренникова действительно возникли из-за денег.
В субботу после спектакля создатели балета вышли на поклон в футболках с портретом Серебренникова и надписью «Свободу режиссеру!». Некоторые в зале кричали: «Браво, Кирилл!», воздавая должное человеку, отсутствовавшему на сцене, будто возгласы с именем Серебренникова могли в соответствии с канонами сюрреализма вернуть его в театр.
Как это часто бывает в современной России, факты уголовного дела Серебренникова уходят на задний план, уступая место бесчисленным и зачастую противоречивым интерпретациям появления этого дела: что Кремль пытается этим сказать представителям творческой интеллигенции страны? Если Серебряников и совершил преступление, какова была его истинная природа? Или же случайность обвинения указывает на то, что на месте Серебренникова может оказаться любой режиссер или артист, художник или исполнитель? Каким бы ни был ответ, многие наблюдатели считают его дело признаком глубинных и пугающих изменений в российской политической жизни, символом — и предупреждением — государства, которое стало менее гибким, более хищным и непредсказуемым, способным наброситься даже на тех, кому оно когда-то благоволило и кого восхваляло. Не случайно Серебренникову предъявлено уголовное обвинение именно тогда, когда российская государственная идеология замкнулась на себе, стала консервативной, порой принимая откровенно реакционные формы и превращаясь в мракобесие.
Премьера «Нуреева» должна была состояться в июле прошлого года. Но за два дня до премьерного показа директор Большого театра вдруг объявил об отмене спектакля. Причина заключалась в том, что спектакль был якобы «не готов», но это казалось маловероятным.
Балетный критик ежедневного российского издания «Коммерсантъ» посмотрела фрагменты балета, снятые во время генерального прогона, и пришла к выводу, что «ничего масштабнее и значительнее (балета „Нуреев") мировая музыкальная сцена в XXI веке не производила» и что его хореография спектакля похожа на «дыхание». По ее мнению, «Нуреев», без сомнения, «мог бы стать самым успешным и кассовым балетом Большого российской эпохи». Более вероятной причиной тогдашней отмены спектакля была нагота и откровенная тема гомосексуальной любви (Никита Михалков, влиятельный кинорежиссер, близкий к Кремлю, в интервью американскому журналу Vice заявил, что Большой театр — не то место, где можно «повесить… Нуреева»). Ходили слухи о звонке в Большой высокопоставленного кремлевского чиновника или политически влиятельного представителя православного духовенства, после которого театр мог «внезапно» принять решение не ставить спектакль. И то, что Серебряников вскоре впал в немилость и был обвинен в мошенничестве, свидетельствует о том, что его балет был объектом нападок чиновников.
Впрочем, путинская Россия отличается непоследовательностью и непредсказуемостью, она полна противоречий для любого, кто пытается понять смысл событий. В минувшие выходные — с опозданием в пять месяцев — премьера «Нуреева» в Большом все-таки состоялась. Но сейчас, когда на главной сцене страны искусству Серебренникова отдают должное, сам он остается вне поля зрения, ожидая суда, исход которого определит отношения между искусством и государством в продолжающуюся путинскую эпоху. Вопрос заключается в том, что такое отклонение и что такое норма. То, что балет вроде «Нуреева» идет на главной сцене Большого театра, или то, что его режиссер находится под домашним арестом?
Серебренников всегда был именно русским мятежником: тем, кто стремился достичь массового успеха и достигал его — зачастую с благословения и при поддержке государства. Какое-то время он был придворным авангардистом путинской России. Серебренников вырос в Ростове-на-Дону, городе на юге России, известном своим местным агрессивным мафиозным фольклором. Его мать была учителем русского языка, а отец — урологом. Другими словами, они были типичными представителями провинциальной интеллигенции позднесоветского периода.
Серебренников получил диплом физика, но с раннего возраста проявлял талант к театру, был популярным режиссером спектаклей в местных театрах и снимал телевизионные фильмы.
В начале 2000-х, когда Серебренникову было тридцать с небольшим, он приехал в Москву, где поставил ряд успешных спектаклей в «Современнике», театре, основанном в 1950-е годы во время хрущевской оттепели. Также он ставил спектакли в Московском художественном театре — на исторической сцене, ставшей знаменитой благодаря Константину Станиславскому и его одноименному методу актерской техники. Осенью этого года я беседовал с Михаилом Швыдким, бывшим министром культуры России с 2000 по 2004 годы, который до сих пор является заметной и влиятельной фигурой в сфере искусства. Швыдкой был министром, когда государство придерживалось либеральных взглядов в отношении культуры, способствовало ее развитию. В частности, оно поддерживало инновационные, а порой и нетрадиционные, художественные формы — благодаря чему министерство было прогрессивнее остальных или даже прогрессивнее, чем зрительская публика. (Во время нашего разговора Швыдкой сказал мне, что всегда повторяет слова Александра Пушкина о том, что «правительство — единственный европеец в России»).
Швыдкой наблюдал за развитием карьеры Серебреникова и видел в нем человека, обладающего современной эмоциональностью и восприимчивостью, желающего противодействовать характерному для русского театра консерватизму, но отличающегося профессионализмом и творческой способностью реализовать свое это видение. «Кирилл очень талантливый и очень искренний, — сказал Швыдкой. — Да, он экстравагантен, он создает в своем искусстве определенный элемент провокации, но это естественно и правильно». Тем не менее, сказал Швыдкой, «он всегда существовал внутри системы: он работал в крупнейших театрах Москвы, в Большом, он снимал фильмы».
Звезда Серебренникова взошла одновременно с таким явлением, как очень целенаправленное заигрывание путинской системы с современным искусством. В течение какого-то времени — в середине-конце 2000-х, во время второго президентского срока Путина и недолгого правления Дмитрия Медведева — Кремль проявлял интерес к своего рода поэтапной модернизации, в результате которой государство начало поддерживать инновации и эксперименты. Значительная часть этой сферы контролировалась, а какая-то часть — контролировалась меньше. Анна Наринская, журналист, писатель, литературный критик и искусствовед (так в тексте — прим. пер.), рассказала мне, что, покровительствуя авангардному искусству, Кремль рассчитывал подавать разные сигналы разным аудиториям. Для Запада это было, как выразилась Наринская, «приглашением принять участие»: на протяжении какого-то времени в Москве регулярно появлялись иностранные кураторы, архитекторы и современные художники, которые представляли или руководили масштабными проектами. Российская интеллигенция и представители профессиональной творческой среды должны были воспринимать этот интерес государства как «призыв к сотрудничеству — приходите работать на нас». А молодежь страны получала доступ к релятивизму, эстетике, которая была привлекательной и современной.
Не то чтобы у Серебренникова и других был особый выбор. Культурная жизнь в России во многом существует за счет государственного финансирования, что особенно актуально в драматургии, так как почти все 600 с лишним крупных театров страны являются государственными учреждениями, бюджет которых на 70% финансируется государством. Сбор средств и пожертвований как источник финансирования в основном не практикуется. «Речь идет не о том, снимать ли фильм с участием государства или без него, — говорит Наринская. — Вопрос в том, хотите ли вы снимать фильм вообще?»
В середине-конце 2000-х человеком, стоявшим за попытками Кремля привлечь (кто-то, может назвать это «склонить к сотрудничеству») — артистов и деятелей культуры, был Владислав Сурков, главный советник Путина, который был архитектором российской постмодернистской политики. Сурков — человек, считающий себя специалистом в области культуры, вкусы которого варьируются от Уильяма Берроуза до Тупака Шакура. Они с заместителями регулярно летали в Зальцбург на оперные спектакли. Именно Сурков для описания путинской системы придумал термин «суверенная демократия», который в принципе ловко маскирует мягкий авторитаризм. Он без труда создавал стильные молодежные группы и политические партии. Однажды летом Сурков организовал для любимой российской альтернативной рок-певицы Земфиры выступление в пропутинском загородном молодежном лагере. В Москве он организовал регулярные вечере поэзии и экспериментального театра с участием актеров, которые были дружны с культовым режиссером и педагогом Дмитрием Брусникиным.
Это было незадолго до того, как Сурков заинтересовался Серебренниковым, а Серебренников — Сурковым. Алексей Чеснаков, бывший кремлевский политолог, работавший у Суркова, рассказал мне, что Сурков знал, что Серебряников и другие артисты «воспринимают все очень тонко — так, как это мог понять Сурков, а другие чиновники не понимали, и они в некотором роде, могли бы возвысить государство». Эти два человека не были особенно близки, но их интересы в чем-то пересекались. Для реализации своих творческих амбиций Серебряников мог пользоваться государственными ресурсами; а Сурков мог использовать талант таких людей, как Серебряников, для дальнейшего продвижения своего видения культурной жизни путинской эпохи —живой и смелой, но в пределах предписанных границ. «Это было время, когда к сотрудничеству с государством, к происходившему тогда процессу, привлекалось много людей, когда быть рядом с государством было не только выгодно, но и интересно», — сказал Чеснаков.
Журналист и критик Наринская вспоминала Суркова как «этакого серого кардинала». Казалось, говорит она, что Сурков «из-за кулис управлял всей Россией — он был демоничен, загадочен; разве мог такой не заинтересовать? Плюс — он мог дать кучу денег. Что касается Серебренникова, говорит Наринская, «он умел вести себя с начальством. Он дружил с министрами, олигархами и красивыми светскими персонажами».
Отношения между Серебренниковым и Сурковым в каком-то смысле напоминали отношения между Мейерхольдом — авангардным режиссером, расстрелянным во время чисток — и Львом Троцким, большевиком-революционером; или между знаменитым писателем Исааком Бабелем и социопатом Николаем Ежовым, руководителем сталинского НКВД. И Мейерхольд, и Бабель какое-то время были обласканы вниманием советского государства, но в итоге стали жертвами советского террора и были расстреляны во время сталинских чисток. Правда, ни взлет, ни падение Серебренникова не были столь драматичными. Более того, Серебренников никогда не был идеологически близок властям; в действительности все было наоборот. Его политика с самого начала была явно либеральной, и в 2011-2012 годах он даже ходил на антипутинские акции протеста. Нововведение Суркова заключалось в том, чтобы понять, что значение идеологии можно принизить: он делал ставку не на содержание, а на стиль.
Артистическое увлечение Серебренникова Сурковым и того мира, который он олицетворял, достигла вершины в 2011 году, когда Серебренников поставил спектакль по роману «Околоноля», якобы написанному Сурковым, неудачно скрывавшимся под псевдонимом. В своей книге о путинской России «Все неправда и все возможно» (Nothing Is True and Everything Is Possible) Петр Померанцев описал премьеру в Москве, прошедшую с аншлагом. В толпе было множество «сильных, умных мужчин, которые правят страной, и их потрясающих спутниц», пишет Померанцев. В спектакле Серебренников умело выключил холодный цинизм главного героя (главную тему романа Суркова) и заставил его терзаться сомнениями и страдать от ненависти к самому себе. Актеры Серебренникова разговаривали непосредственно со зрителями, обвиняя их в том, что они «свободно чувствуют себя в мире кумовства, коррупции и насилия». Померанцев описал свою реакцию. «Богема в зрительном зале смущенно смеялась. Сильные мужчины и их спутницы смотрели, не моргая, перед собой, словно эти провокации не имели к ним никакого отношения, — написал он. — В антракте многие ушли. Так великий режиссер совершил подвиг, вполне достойный эпохи Суркова: он порадовал своих политических хозяев — Сурков спонсирует фестиваль искусств, который проводит Серебренников — сохранив при этом свою репутацию либерала».
Вскоре после этого российский журналист Олег Кашин, который любит провоцировать своих собеседников, спросил Серебренникова, почему он решил сотрудничать с Сурковым. Ответ Серебренникова в принципе означал «а почему бы и нет?». Он сказал, что «Околоноля» — это «талантливое, характерное и интересное произведение, в котором в очень серьезной форме говорится о нашем времени». «Я не думаю, что театр должен заниматься только чистым искусством, застрявшим в своей башне из слоновой кости. Мне интересен театр, кино, которые занимаются темой жизни, находятся в ее гуще, задают трудные вопросы и готовы произносить кое-какие неприятные слова», — сказал он Кашину.
В марте 2011 года помощники министра культуры передали Серебренникову: он должен попросить у государства «благословения». Президентом тогда был Дмитрий Медведев, и он, как и Сурков, занимался вопросами, связанными с интересами государства в области культуры, и поддержкой культурных проектов и современного искусства. Медведев поддержал идею создания государственного бизнес-инкубатора — инновационного центра «Сколково». Теперь он хотел сделать нечто подобное в области искусства. Популярная в то время концепция заключалась в том, чтобы запустить при поддержке государства новый фестиваль «Платформа» с Серебренниковым в качестве одного из его директоров. «Ему сказали, что если он обратится с этой просьбой, она будет одобрена», — сказал о роли Серебренникова бывший работник Министерства культуры.
На протяжении какого-то времени одними из самых актуальных и «свежих» в стране были экспериментальные постановки в рамках проекта «Платформа», где коллективы, помимо театра, пробовали себя в области танца, музыка и медиа-искусства. Особым хитом стала работа Серебренникова «Отморозки» — резкий, жестокий спектакль о потерянном поколении России 1990-х. Примерно в то же время, в 2012 году, я помню его театральную постановку по мотивам оперы Николая Римского-Корсакова «Золотой петушок», которую Серебренников превратил в сатиру на современную кремлевскую политику. Военный парад с провозимыми по сцене огромными ракетами был намеком на ежегодные парады Победы в России, толпа молодежи, прославляющей царя, была намеком на пропутинские молодежные группы, подстрекаемые Сурковым. Но со временем стало очевидной несостоятельность и лживость идеи, согласно которой российское государство якобы может способствовать творчеству и инновациям. «Сколково» стало неактуальным, а «Платформа» просуществовала всего три года.
В 2012 году власти Москвы назначили Серебренникова художественным руководителем Московского драматического театра имени Н.В. Гоголя, расположенного в переулке за Курским вокзалом. До того, как театр возглавил Серебренников, коллектив испытывал трудности с привлечением зрителей, зал был полупустым. Его назначение вызвало много споров, особенно среди консервативно настроенных актеров театра, которые устраивали акции протеста перед мэрией и направляли протестные письма всем подряд — от Думы до прокуратуры. Серебряников отбивался и в итоге создал основную труппу театра из своих бывших учеников. При Серебренникове «Гоголь-центр» поставил целый ряд успешных спектаклей — в том числе спектакль «Идиоты» (по мотивам фильма Ларса фон Триера 1998 года), с которым театр выступил на фестивале в Авиньоне. Его постановка «Обыкновенная история» по роману Ивана Гончарова — это рассуждение о компромиссе, предостережение о соблазнах и благах, которые приходят по мере сближения с правящей системой. В прошлом году я ходил в «Гоголь-центр» на эксклюзивный спектакль на тему похорон Сталина в 1953 году и наследия сталинизма в современной России, в котором сочетались историческая драма и документальные свидетельства. Спектакль был неоднозначным — разным, временами нравоучительным, но глубоким, пронзительным и искренним. Для Москвы «Гоголь-центр» — место довольно необычное, он представляет собой культурное пространство в самом широком смысле этого слова, где люди собираются не просто посмотреть спектакль, но и послушать лекции, поучаствовать в семинарах и мастер-классах или просто посидеть и поговорить в кафе.
Марина Давыдова, известный критик и главный редактор журнала «Театр», рассказала мне, как предупреждала Серебренникова, что этот период не может длиться долго — точно так же как после периода свободной культуры после большевистской революции наступила сталинская эпоха жесткого давления на культуру и искусство. Она вспоминает, как советовала Серебренникову «не слишком приближаться к власти». «Внутри системы есть люди, которые сейчас вас поддерживают — но придут другие, которые будут с ними бороться. И когда они их победят, то в процессе уничтожат и вас», — говорила она. И добавила: «Это было не требованием морали, а пониманием алгоритмов истории». Тогда Серебряников отмахнулся от от того, что ее беспокоило. «Не волнуйся, — сказал он ей. — Мы не так близки».
Взаимоотношения российского государства с миром культуры начали меняться в 2011-2012 годы, когда в ответ на фальсификацию результатов выборов и решение Путина вернуться в президентское кресло на улицах Москвы началось масштабное протестное движение. Демонстранты в основном были людьми образованными — представителями среднего класса. Это были зрители Серебренникова и те люди, которыми, как считал Сурков, он сможет умело управлять. Путин ответил, взяв на вооружение новую идеологию, представлявшую собой смесь из консервативных ценностей, антизападных настроений, презрения к городской элите и возвышения Русской православной церкви. Путин сместил Суркова и назначил министром культуры Владимира Мединского. Мединский — идеолог-националист с сомнительными научными званиями (действовавшие по собственной инициативе исследователи-любители предоставили доказательства того, что при написании одной из его диссертаций было использовано недостаточно научных источников, и в ней очень много ошибок). При нем министерство стало чрезвычайно консервативным. Его приход был «внезапным и ощутимым», заявил бывший сотрудник министерства. «Нам всем стали задавать все эти вопросы о том, почему мы поддерживаем это странное и ненужной искусство».
Последовал период политического реванша — как внутри Кремля, так и за его пределами, а та умеренная толерантность к свободному выражению мнений, разрешенная в эпоху президентства Медведева, была «отменена». В 2012 году были привлечены к суду три участницы поп-группы Pussy Riot. И с 2014 года, когда из-за Украины Россия оказалась в геополитическом противостоянии с Западом, политика страны и культурная жизнь становятся все более жесткими под влиянием безотчетной агрессии и паранойи.
В документе, в котором Министерство культуры под руководством Мединского определяет основы государственной культурной политики, звучит призыв к отказу «от принципов толерантности и мультикультурализма». Современное искусство объявлено нежелательным: «Никакие эксперименты с формой не могут оправдать содержания, противоречащего традиционным для нашего общества ценностям». Мединский приказал Министерству прекратить финансирование проводимого под руководством Серебренникова фестиваля «Платформа». В 2016 году Серебренников снял фильм «(М)ученик», в котором высмеиваются усиливающиеся в стране клерикализм и нетерпимость. Фильм оказался беспощадно правдивым и вызывал неприятные чувства. На Каннском кинофестивале он был удостоен премии Франсуа Шале. Серебренников и государство, которое фактически наняло его, двигались в противоположных направлениях.
Сначала, в мае прошлого года, были арестованы трое сотрудников «Гоголь-центра» Серебренникова — в том числе финансовый директор. На тот момент Серебренников был свидетелем, но было ясно, что в конечном итоге он также станет мишенью. Суть обвинения состояла в том, что его студия присвоила государственные средства, предназначенные для проведения фестиваля «Платформа». Обвинение казалось абсурдным. Во время одного из судебных заседаний сторона обвинения заявила, что спектакль «Сон в летнюю ночь» так и не был поставлен. Но спектакль получил несколько наград, театр выступал с ним за границей, и о нем много писали в прессе. Обвинение отклонило представленную адвокатами информацию, заявив, что «газетная статья не может служить подтверждением того, что спектакль состоялся».
В мае у сторонников театра появилась надежда, когда влиятельный руководитель Московского театра Наций вручил Путину письмо в поддержку Серебренникова и его коллег. Когда Путин принимал письмо, было слышно, как он произнес слово «дураки» (так в тексте — прим. пер.), по-видимому, имея в виду ретивых следователей, ведущих дело. Но, может быть, оскорбительное слово было адресовано Путиным кому-то другому, возможно, подсудимым и тем, кто им сочувствует. Или, возможно, сам Путин уже не обладает прежней абсолютной властью над следователями и представителями спецслужб.
22 августа Серебренников был в Санкт-Петербурге, где снимал фильм о жизни Виктора Цоя, рок-легенды и героя контркультуры 1980-х годов. Российские полицейские арестовали Серебренникова и за ночь доставили обратно в Москву. Утром судья назначил ему меру пресечения в виде домашнего ареста до суда. Во время судебного заседания Серебренников сказал: «Все обвинения кажутся мне невероятно абсурдными и невозможными. Я думал, что мы для страны, для родины делаем такой яркий и мощный проект». В конце заседания он попросил освободить его под залог, но ему в просьбе отказали. «Я честный человек, и я прошу суд разрешить мне работать», — сказал он.
В обвинительном заключении особое внимание уделяется обналичиванию, то есть ведению черной кассы. Это сложный вопрос, поскольку обналичивание — это фактически способ превращения абсолютно легальных средств в нелегальные средства, которые можно потратить на все, что угодно: положить их себе в карман или попросту покупать необходимые товары и услуги. Государственные средства могут быть высвобождены только через определенный период времени после предоставления конкретного товара или услуги. Но в случае с большими театрами всевозможные продавцы товаров и услуг требуют оплаты сразу: ремонтники, студии реквизита, светотехники. Так что в принципе Серебряников и его коллеги по театральной студии могли столкнуться с потребностью в нелегальных с правовой точки зрения денежных средствах вместо вполне легальных. Сам закон стал своеобразной ловушкой.
«Для меня совершенно очевидно, что никакой преступной группы для воровства денег они не создавали, — говорит бывший министр культуры Швыдкой. — Они основали свою компанию для того, чтобы создавать спектакли и произведения искусства. И в процессе этого, возможно, где-то нарушили закон». Если уж на то пошло, сказал он, Серебренников был под влиянием своего успеха, сбит с толку, считая, что он более защищен и находится в большей безопасности, чем на самом деле. Швыдкой привел в пример латинскую поговорку: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». «И в тот момент, когда бык начинает чувствовать себя Юпитером, начинают происходить всякие забавные вещи».
Самым последним премьерным спектаклем Серебренникова в «Гоголь-центре» были «Маленькие трагедии» — цикл драматических миниатют из русской жизни по мотивам стихотворений Пушкина. Премьера состоялась в сентябре, когда Серебренникову уже был назначен домашний арест. «Ставить спектакль без его режиссера, конечно, страшно, и это большая ответственность», — говорит Алексей Агранович, актер играющий «Скупого рыцаря», который в спектакле копит не золото, как у Пушкина, а книги. Мы познакомились в кафе «Гоголь-центра», просторном помещении отделанном деревом и кирпичной кладкой, в котором кипит своя жизнь — сюда приходят шумные актеры, ожидающие репетиций, и обычные посетители, заглядывающие сюда выпить кофе или съесть кусочек торта. Агранович сказал мне, что, на его взгляд, те, кто сегодня сидит в Кремле, «не понимают, зачем им такое место, какая им от этого польза».
По его словам, ответственные чиновники просто не имеют понятия, что представляют собой Серебряников и его искусство — это их и пугает. «Это что-то вроде того, когда старый человек пролистывает книгу Сэлинджера, — говорит Агранович. — Для них это просто какое-то непонятное дерьмо. И, если это дерьмо начинает вонять, и вонь распространяется вокруг, они решают взглянуть. А куда они смотрят? На то, что касается денег. Потому что государство понимает только этот язык». Я спросил Аграновича, не считает ли он, что Серебренников оказался в опасности из-за своего успеха. И что он и его труппа не обращали внимания, не замечали тех изменений, которые происходили в жизни вокруг них. «Кто знает, — отвечает он. — Возможно, какие-то ошибки они допускали. Но они были искренними, детскими, наивными. В любом случае, невозможно играть успешно, если во время матча правила меняются четыре раза».
В октябре я встречался с Софьей Апфельбаум, директором Российского академического молодежного театра, государственного театра, расположенного в большом здании напротив Большого театра. Ранее она работала в Министерстве культуры и руководила департаментом господдержки искусства и народного творчества — в том числе фестиваля «Платформа». Поэтому она стала свидетелем по этому делу и за несколько недель до нашей встречи ее вызывали на допрос в Следственный комитет. «Некоторое время Серебряников был в почете, но все это закончилось разочарованием», — сказала она. В итоге она обвинила власти в том, что они своенравны и капризны: они в какой-то момент что-то поддерживают и защищают, а потом от этого отворачиваются. В своем кабинете она показала мне копию указа от 2011 года с подписью Путина, согласно которому государство должно финансировать фестиваль «Платформа». Она подчеркнула, что действовала в соответствии с инструкциями, полученными от властей. По ее словам, «Платформа» была «выдающимся, абсолютно выдающимся арт-проектом. Печально, что эта история так закончилась».
Я спросил ее, какое влияние оказали обвинения в адрес Серебренникова на представителей российской творческой интеллигенции — тех, кто работает в сфере искусства, театральных деятелей. «Мысли о том, чтобы вести рациональный диалог с государством, больше не существует, — ответила она. — Сейчас все чувствуют себя скованно, как в аквариуме. Все чувствуют, что и к ним в любой момент власти могут явиться с какими-то экономическими обвинениями». 26 октября, всего через несколько недель после нашей встречи, Апфельбаум опять вызвали в Следственный комитет, где ей сказали, что она — больше не свидетель, а подозреваемая. Сейчас она в ожидании суда, как и Серебряников, находится под домашним арестом, как соучастница в краже миллионов.
Через несколько дней после ареста Серебренникова режиссер Иван Вырыпаев опубликовал открытое письмо, адресованное не столько властям, сколько своим коллегам, представителям творческой интеллигенции. Вырыпаев — бывший руководитель театра «Практика», который пользуется популярностью в Москве как площадка для современных и экспериментальных постановок. В прошлом году он уехал в Варшаву, где стал одним из основателей театральной студии. Его письмо — это эмоциональный призыв отказаться от дальнейшего сотрудничества с российским государством. В своем письме Вырыпаев пишет об актерах, режиссерах и художниках, которые пришли на заседание в московском суде, чтобы поддержать Серебренникова.
«Ведь тем временем, большинство из вас продолжают снимать свои фильмы, ставить спектакли и получать дотации от Министерства культуры. Так или иначе, сотрудничая с этой властью и думая, что своим творчеством и своей гражданской позицией мы можем что-то поменять в этой стране, или вносить свой посильный вклад в эти перемены, мы просто в очередной раз, обманываем сами себя и свою страну. И это, простите, действительно выглядит очень инфантильно».
Дальше Вырыпаев пишет, что те, кто думает, что может перехитрить государство, сохранив чистую совесть, обманывают себя. «Ваша двойная жизнь, на самом деле и привела Кирилла Серебренникова за решетку», — пишет он. Письмо вызвало неоднозначную реакцию среди деятелей культуры Москвы, многие считают, что оно служит собственным интересам автора и что автор все слишком упрощает. Впервые письмо было опубликовано на интернет-портале «Сноб», редакторы которого признали, что некоторые сотрудники нашли его «демагогическим, провокационным и оскорбительным».
Я нашел Вырыпаева в польском театре в Варшаве, где он был на репетиции своей новой постановки «Дяди Вани», премьера которого также состоялась в субботу, как и премьера «Нуреева». Вырыпаев боялся, что его неправильно поняли. «Я понимаю, что без государства театральная жизнь в России невозможна. Я не имел в виду, что вы должны перестать работать, больше не появляться в театре и не брать деньги у Министерства культуры», — уточнил он. И все же, он боится, что постоянный поиск финансирования стал своеобразным заигрыванием с правящим режимом. «Я уехал, потому что больше не хотел сотрудничать, но я не могу предложить такой выход всем своим коллегам. Это было бы негуманно. У меня была возможность уехать, но такая возможность есть не у всех».
Вырыпаев подчеркнул, что истинной целью его письма было заставить своих друзей и сверстников подумать перед президентскими выборами, которые состоятся в России в следующем году, когда Путин будет баллотироваться на четвертый срок. Во время предыдущей президентской кампании Путина в 2012 году Кремль «завербовал» ряд выдающихся деятелей культуры, чтобы создать его кампании имидж и репутацию. Вырыпаев рассказал мне, что писал свое письмо, имея в виду конкретных людей — человек «пять-шесть». «Эти люди прекрасно понялли, что я разговариваю с ними, — сказал он. — Я знаю, что во время избирательной кампании некоторые чиновники будут обращаться за помощью, и я хочу посмотреть, как они отреагируют. Здесь героизма не требуется. Ничего не нужно объявлять, или идти на какой-нибудь публичный подвиг, как я. Просто, когда они позвонят, скажите, что у вас грипп или что вы где-то на съемках».
Вырыпаев рассказал мне, что несколько лет назад его пригласили на встречу с деятелями культуры, организованную «Единой Россией», прокремлевской партией страны. Он сказал, что не сможет прийти, потому что ему должны привезти новую стиральную машину. Вырыпаев признал, что «тогда можно было так шутить. Теперь, возможно, это им не покажется таким уж смешным. Не исключено, что будут последствия».
Одним из самых хитрых приемов путинской системы является то, что последствия, как и те преступления, наказанием за которые они должны служить, остаются намеренно расплывчатыми. Даже неофициальные, неписаные правила вообще правилами не являются — это язык шепота, намеков и предположений. Одного уголовного дела с такой фигурой, как Серебренников, более чем достаточно для того, чтобы все в мире искусства и культуры поняли, что государство ожидает от них чего-то нового и совсем другого. Но чего именно? Театральный критик Давыдова предложила такой ответ: «Если вы сделаете что-то слишком радикальное — и только вы можете догадаться, где проходит эта линия — они сразу же появятся и начнут что-то искать. И, разумеется, они что-нибудь найдут. Ты думаешь, что в таком месте, как Большой театр, все чисто? Если бы им надо было придумать финансовые нарушения, я уверена, они смогли бы найти много нарушений».
Трудно сказать, в чем была ошибка Серебренникова, если он ее вообще совершил. Возможно, она заключалась в том, что он до конца верил, что можно поговорить с теми, кто в принципе уже давно перестал с ним разговаривать. Серебренников как-то сказал в одном интервью: «С любой властью нужно идти и разговаривать. Ты говоришь: „Власть, я знаю, что ты лживая, корыстная, но по закону ты должна помогать театру, искусству, так что будь добра — выполни свои обязательства". Ради театра мне не стыдно это делать».
