Рогинский родился 30 марта 1946 года в Вельске Архангельской области, где находился в «вечной ссылке» его отец — ленинградский инженер. Сам Рогинский за публикации своих исследований за границей (в СССР это считалось преступлением) в 1980-х годах тоже провел четыре года в лагере.
Мы встретились гораздо позже на Каретном ряду в центре Москвы, где располагался офис «Мемориала». Этот элегантный, невероятно обходительный, наделенный невероятным чувством юмора и такта человек любил и умел разговаривать.
Однажды он спросил меня, для кого важнее тема Катыни — для поляков или для россиян? Что за вопрос, это же очевидно…
Он считал иначе и рассказал мне, что услышал об этом страшном месте, когда был еще подростком. «Это было одно из тех сталинских преступлений, которые не удалось стереть из памяти советских людей. Неважно, кого они считали преступниками, но они знали, что это произошло, и знали где именно. Существование других таких мест оставалось для нас тайной, о них стало известно позднее, мы все еще продолжаем приоткрывать правду. А Катынь всегда была с нами. Поэтому она имеет такое значение и для вас, и для нас», — объяснял мне Рогинский.
Он внес большой вклад в продвижение катынской темы. Именно «Мемориал» в лице руководителя польской секции общества Александра Гурьянова настойчиво требовал в российских судах публикации материалов, связанных с этим преступлением, добивался реабилитации жертв. Вместе с Никитой Петровым Рогинский собрал огромный архив документов по «польской операции НКВД» 1937-1938 годов. Они описали преступление, совершенное против 11 000 наших соотечественников, которые в эпоху Большого террора находились на территории СССР и погибли только потому, что были поляками.
Невероятно смелый человек
В Варшаве деятельность Рогинского оценили по заслугам. В 2005 году президент Александр Квасьневский (Aleksander Kwaśniewski) наградил его кавалерским крестом ордена «За заслуги перед Польской Республикой». Президент Лех Качиньский (Lech Kaczyński) за четыре дня до своей трагической смерти подписал указ о вручении Рогинскому офицерского креста того же ордена.
В России, как и во многих других частях мира, нужно обладать большим мужеством, чтобы говорить о преступлениях своего народа. Это мужество было присуще Арсению и остальным сотрудникам «Мемориала».
При этом Рогинский не был фанатичным диссидентом: он умел вести дискуссии даже в Кремле. Оказавшись в президентском Совете по правам человека, он убеждал Владимира Путина в своих идеях, и порой ему это удавалось.
«Мемориал» без Нобелевской премии
Рогинскому, однако, не удалось избежать признания общества «Мемориал» «иностранным агентом». Он ни за что не хотел соглашаться, чтобы на группу благородных и преданных правде людей, объединившихся вокруг него, навесили этот позорный ярлык. В последние годы жизни он потратил много сил на то, чтобы защитить доброе имя «Мемориала».
Я боролся, чтобы эта организация получила Нобелевскую премию мира за свое отстаивание исторической правды, защиту прав человека на раздираемом войной Кавказе и в лагерях. Рогинский об этом знал. Дважды благодаря стараниям Анджея Вайды (Andrzej Wajda), Леха Валенсы (Lech Wałęsa) и польских европарламентариев «Мемориал» попадал в список номинантов. Может быть, в какой-нибудь следующий раз все наконец получится, и тогда никто уже не осмелится называть эту организацию «агентом»? Жаль, что Арсений этого не дождется.
Мы расставались два года назад, когда, меня, проработавшего корреспондентом Gazeta Wyborcza в Москве почти два десятка лет, выдворили из России. Было тяжело. Ведь именно там, на Каретном ряду, находилась та Россия, к которой невозможно не испытывать уважения, настоящие российские друзья, с которыми хотелось всегда быть вместе. Это уже невозможно. Безумно жаль.
