«Роль чеченской женщины определена совершенно четко. Она принадлежит мужчине, это означает, что жизнь без мужчины для нее в сущности не предусмотрена, это не модель жизни» — так говорит ученый и правозащитница Марит Кремер (Marit Cremer). Чеченцы — относительно небольшая группа мигрантов в Германии. Первые из них приехали сюда непосредственно после развала Советского Союза. Позже последовали те, кто бежал от двух чеченских войн.
Критика собственных традиций запрещена
Теперь они бегут от режима Рамзана Кадырова и бедности в стране. За последние пять лет заявление о предоставлении убежища в Германии подали примерно 34 тысячи чеченцев. Однако лишь немногие имеют шанс быть признанными в качестве беженцев. В 2016 году квоты на предоставление статуса беженца составили лишь 4,3%.
Но кто те чеченцы, которые живут в Германии? Какие ценности и традиции для них важны? Какую роль для них играет ислам? Действительно ли есть группы молодчиков, которые строят из себя стражей морали? Тот, кто попытается задать вопросы внутри чеченской общины, найдет достаточно людей, готовых поговорить о причинах, побудивших их стать беженцами, о традициях и вере. Но если предложить поговорить публично? Тогда можно столкнуться с большой нерешительностью. В любом случае, если дело доходит до критики собственных традиций. Журналистское расследование начинается в одной семье.
Три комнаты, девять человек
Квартира в районе Берлина Вильмерсдорф: здесь в трех комнатах живут девять человек. Асет Хамзатовой 49 лет. Она почти семь лет живет со своей семьей в Берлине, они бежали из маленькой деревушки, расположенной недалеко от чеченской столицы Грозного. С 2012 года у нее действует постоянный вид на жительство. Ее муж работает в фирме, обеспечивающей охрану объектов. Пятеро из ее детей еще ходят в школу.
Как раз в гости приехали двое ее племянников, они с ее младшим сыном сидят за столом и едят картошку и тушеную говядину с луком. Едят за обеденным столом в гостиной, которая одновременно является и спальней Асет и ее мужа. Помещение для семьи тесное, но это не мешает общению друг с другом. Если спросить у Асет, сколько у нее детей, то она с гордостью скажет — восемь. Если задать ей вопрос о том, что для нее значит семья, она засмеется и скажет: что за нелепый вопрос!
«Конечно, семья — это твоя жизнь, твое здоровье, воздух, которым ты дышишь. Это все. Что за жизнь без семьи? Одиночество — это нездоровая жизнь. А семья — это твое счастье, твое будущее. Благодаря ей мы живем. Мне кажется, что если бы не было семьи, это верно для любого человека, то ради чего стоило бы жить, без семьи, без друга».
Семья стоит на первом месте
С точки зрения чеченцев семья — это не только мать, отец, ребенок, сюда относятся и дяди, тети, двоюродные братья и сестры — даже второй и третьей степени. Традиционно чеченцы организовываются в так называемые тейпы, сравнимые с кланами и племенами. Практически каждый чеченец знает, к какому тейпу он принадлежит. Чувство сплоченности велико, даже — или особенно — у тех, кто живет вдали от родины.
Ученый и правозащитница Марит Кремер рассказывает:
«Однажды один чеченец мне объяснил: неважно, где ты находишься, но если ты встретишь кого-то, кто тоже говорит по-чеченски или еще как-то дает распознать то, что он чеченец, то вы, так сказать, братья, или тогда вы члены семьи, родственники. То есть принадлежность к общине чувствуется, даже если, возможно, человек совсем не помнит родины».
Марит Кремер защитила диссертацию на тему стратегии адаптации чеченских беженцев в миграционном процессе. Ее работа: руководитель проектов немецкого отделения правозащитной организации «Мемориал», которая была основана в конце 1980-х годов в России.
В своей берлинской квартире, расположенной в старом доме, она перелистывает свою диссертацию, распечатка содержит более 300 листов и даже была опубликована в форме книги. Для этой работы были опрошены бежавшие в Германию чеченки в возрасте от 22 до 50 лет.
Она вышла замуж, чтобы избежать похищения
Родившаяся во времена Советского Союза Асет Хамзатова, жила в простых условиях. Когда Союз распался, ей было 23 года. На самом деле она хотела стать врачом, рассказывает она. Она ходила в школу восемь лет, в 15 лет она закончила среднюю школу. После этого она работала в продуктовом магазине. Там она встретила и своего мужа. «Знаете, нас в доме было три сестры, то и дело они приходили к нам домой и просили нашей руки, снова и снова. Я всегда отказывала, потому что хотела пойти учиться», — объясняет Асет Хамзатова.
«А мой отец постоянно всем говорил, если моя дочь согласна, если она любит молодого человека, то я не против. Но это ее жизнь, она выбирает сама, за кого она выйдет замуж, а за кого — нет. Так он всегда всем говорил. В то время мы с моим будущим мужем были знакомы уже четыре с половиной года, но мы были просто друзьями. Но тогда моя тетя решила выдать меня за кого-нибудь замуж. Они дважды пытались меня украсть как невесту для этого мужчины, но им это не удалось. И тогда я подумала, до того, как им в третий раз это все же удастся, лучше я выйду замуж за того, кого уже знаю, чем за этого другого».
Архаичное обычное право
Похищение невесты звучит архаично, таковым оно и является. Ученый Марит Кремер предлагает соответствующее слово — адат. Адат — чеченское обычное право. Он действовал в Чечне задолго до того, как на Северный Кавказ пришел ислам — и в сущности действует и сегодня.
Обычному праву чеченцев тысячи лет, но оно никогда не было записано. Тем не менее оно крепко укоренилось в системе ценностей чеченцев и явно очень патриархально ориентировано, говорит Марит Кремер основываясь на материалах своих бесед с чеченками. То есть установлены узкие границы. Но что происходит с теми, кто их переступает?
Тот, кто живет по-своему, осторожен
Амине примерно 20 лет, свои длинные черные волосы она собрала в конский хвост, она скромно накрашена и позже собирается еще в фитнес-центр. У нее прямой взгляд, уверенные манеры. В Германию она приехала в школьном возрасте, сдала здесь выпускные экзамены, сейчас учится в вузе. Насколько это возможно, она живет жизнью, какой сама хочет. Тем не менее одного она не хочет: говорить об этом публично — и поэтому она также не хочет того, чтобы ее голос могли узнать.
«В принципе, на сегодняшний день я больше так тщательно не слежу за тем, что я делаю в своей жизни. Я делаю что хочу. Но если я с этим, например, вышла бы перед общественностью, или начала бы протестовать, или, например, начала вести себя как-нибудь так, что это привлекло бы внимание членов общины, тогда все, что я делаю, начали бы рассматривать под лупой. И тогда это повлияет на мою семью.
Даже если мне и неважно, что тогда обо мне скажут в общине, мне все же не все равно, какие последствия это повлечет для членов моей семьи. Очень трудно это объяснить. Нужно самому вырасти в такой общине для того, чтобы понять эти связи. Тогда это как домино, ты уже не сможешь это отменить».
