Осенью 2013 года я побывал в Тюмени в Западной Сибири, чтобы посмотреть, как Максим Вылегжанин готовится к Олимпийским играм у себя на родине. О встрече с ним я договорился по телефону. На своем очень ограниченном английском он вежливо объяснил мне, когда и где я должен быть.
Встреча с немного застенчивым российским гонщиком была очень сердечной. В качестве переводчика выступал один из тренеров. Тогда, как и сейчас, вокруг российской команды ходили слухи о допинге. Вылегжанин охотно отвечал на все мои вопросы.
Он рассказал о прекрасном дне в августе 2012 года, когда ездил в крупный город Ижевск примерять костюм на свою собственную свадьбу. Тогда его там, якобы, навестил немецкий представитель Всемирного антидопингового агентства (WADA) — безо всякого предварительного уведомления.
«WADA всегда знает, где мы находимся. Они могут появиться хоть сейчас, хоть завтра».
Это был его ответ на спекуляции, которые окружали его еще до того, как он завоевал две серебряных медали на Чемпионате мира в Осло в 2011 году, уступив Петтеру Нортугу. Накануне Чемпионата ему отказали в праве участвовать в Тур де Ски из-за слишком высоких показателей крови.
Осенью 2013 года, за несколько месяцев до Олимпиады в Сочи, русский, которому сейчас 35 лет, говорил, что с 2010 года в лыжных гонках в России многое изменилось. «В Федерации появились новые люди, взяли на работу новых врачей. Сейчас уже четыре года никаких дел не было. Сейчас ситуация улучшилась».
Что Вылегжанин знал на самом деле, когда мы разговаривали с ним в Тюмени? Все, кто видел доклад Макларена и документальный фильм «Икар» по Netflix, поняли, насколько прогнившей была российская система во время Игр в Сочи. (В фильме) бывший директор лаборатории в Москве, Григорий Родченков, охотно рассказал о том, что происходило. О пробирках с пробами мочи, которые подменяли, и о пресловутом допинг-коктейле русских. Некоторых спортсменов со скандалом связывали больше, чем других, но главный вопрос состоит в том, можно ли наказывать отдельных спортсменов без убедительных доказательств?
Международный спортивный арбитражный суд CAS дал на это четкий ответ: нет.
1 февраля пришло известие о том, что, по мнению CAS, оснований для дисквалификации МОК 28 российских спортсменов нет. Обосновывалось это отсутствием доказательной базы. Среди тех, кому вернули олимпийскую надежду, были Александр Легков и Максим Вылегжанин, двое из самых яростных конкурентов Петтера Нортуга и норвежских гонщиков на протяжении целого ряда лет. В ближайшие недели в Пхенчхане дисквалифицированные русские были бы в числе самых мощных соперников Йоханнеса Хёсфлота Клэбо (Johannes Høsflot Klæbo).
CAS вынес свой вердикт после того, как МОК перед Новым годом принял решение дисквалифицировать Россию как государство, не допустить ее к участию в Олимпийских играх. Вылегжанин оказался в числе тех, кто был пожизненно отстранен от участия в Олимпийских играх.
На прошлой неделе VG процитировала российское издание RT. Вылегжанин заявил, что адвокаты россиян работают над документами в МОК, чтобы спортсменам разрешили участвовать в Играх в Южной Корее. «Мне очень хочется поехать в Пхенчхан. Хочу победить на Олимпиаде», — признался Вылегжанин.
В понедельник утром пришло решение МОК: Вылегжанину, Легкову и целому ряду других российских спортсменов в Олимпийских играх участвовать нельзя.
У них на родине это вызвало ярость.
Можно ли понять реакцию России? Смогут ли те, кто считает, что Йохауг должна была избежать наказания, или что наказание не должно было быть столь жестоким, потому что она доверяла врачу, попытаться поставить себя на место российских лыжников?
Безусловно, есть вероятность того, что Вылегжанин тоже был частью всего этого свинства. Но что, если окажется, что не был? Пока нет доказательств, и пока есть вероятность того, что спортсмены либо не принимали допинг, либо, возможно, не знали, это, мягко говоря, проблематично.
Независимо от того, насколько прогнила система, можно ли осуждать спортсменов без убедительных доказательств? Хотя это сделает борьбу с допингом сложнее, есть все основания аргументировать в пользу того, что пусть лучше десять мошенников ходят на свободе, чем один спортсмен станет жертвой юридического убийства. Речь идет о правовой защите в обществе как таковой.
В воскресенье вечером я попытался дозвониться до Вылегжанина из Каструпа (аэропорт в Копенгагене — прим. ред.), направляясь в Пхенчхан. Просто хотел спросить, как у него дела, о чем он думает за несколько дней до начала Олимпийских игр.
Вылегжанин, который на самом деле по-английски говорит плохо, быстро ответил на звонок, но не стал — в отличие от того, что было в 2013 году — пытаться вступить в диалог.
«Нет, нет, нет», — сказал он и ясно дал понять, что не хочет говорить по-английски. Беседа закончилась через 30 секунд.
Не знаю, почему он не захотел разговаривать. Я никоим образом не пытаюсь извинить или защитить то, что стало известным благодаря документальному фильму «Икар». Это неприемлемо.
Мне интересно только одно: а как бы мы реагировали, если бы Максим Вылегжанин был норвежцем, а не русским?
