В октябре 2003 года Михаил Ходорковский превратился из самого богатого россиянина в самого знаменитого заключенного страны. Президент Владимир Путин стремился на его примере дать понять другим олигархам, что тем не стоит конфликтовать с ним. Бывший глава нефтяного концерна ЮКОС был дважды осужден за уклонение от уплаты налогов и хищение.
Целых десять лет ему пришлось провести в российских тюрьмах и лагерях: в Москве, Сибири, недалеко от границы с Китаем, а также на севере, на границе с Финляндией. В тамошнем карельском лагере «Сегежа» один день был неотличим от другого.
«После подъема у нас было десять минут на то, чтобы сложить постель и одеться, пять-десять минут на то, чтобы умыться. Если ты не брился, то у тебя могли быть проблемы. Но и побриться тоже было проблемой, потому что у раковин толпилось много людей. Потом начиналась утренняя зарядка, становившаяся настоящим мучением, когда людей выгоняли в любую погоду на мороз и заставляли размахивать руками и ногами», — рассказывает он сейчас.
Теперь 54-летний Ходорковский живет в Лондоне и лишь грустно улыбается, вспоминая лагерные завтраки. «В России на питание одного заключенного выделяется один доллар в день, а вся пенитенциарная система обогащается за счет заключенных», — говорит он.
После завтрака заключенные отправлялись на работу, которая состояла в производстве пластиковых скоросшивателей. Но работе предшествовал личный досмотр. На улице, на морозе. «Работа длилась до обеденного перерыва, потом было построение, досмотр, обед, построение, досмотр, работа, построение, досмотр, ужин. Потом мы возвращались в бараки и имели час свободного времени. Это было тяжело».
Это чем-то напоминало ему армию — с той лишь разницей, что в колонии находились мужчины в возрасте от 18 до 80 лет, имевшие всевозможные заболевания. «Иногда можно было встать, и весь день проходил без проблем, а на следующий день ты заболевал. Но это никого не интересовало».
Ходорковский с самого начала искал возможности не поддаваться окружавшим его обстоятельствам целиком и полностью. «Нормальные заключенные в России могут давать взятки тюремному начальству. Но у политических заключенных такой возможности нет, — говорит он. — У политического заключенного есть лишь одна валюта — его собственная жизнь. Если он готов поставить на кон собственную жизнь, то он может выиграть. А это возможно лишь тогда, когда он получает поддержку извне. Когда власть имущие понимают, что смерть заключенного может обойтись им очень дорого».
Ходорковский за десять лет нахождения в местах заключения пользовался этой «валютой» четыре раза, объявляя голодовки. И каждый раз выигрывал. И каждый раз ему приходилось все очень тщательно взвешивать: как сформулировать свои требования, кто будет принимать решение по его вопросу, как долго он сможет продолжать голодовку, выдержит ли он «сухую» голодовку — отказываясь от питья и нанося тем самым еще больший вред собственному организму.
«Тут ты должен понимать: если ты лишь однажды сблефуешь, всем все сразу станет ясно. И тогда ты можешь проиграть раз и навсегда. Так что каждый раз, когда ты объявляешь голодовку или вскрываешь себе вены, ты должен быть готов умереть».
В первый раз Ходорковский объявил голодовку в августе 2005 года. Тогда речь шла о жизни и здоровье его бизнес-партнера Платона Лебедева, осужденного по тому же делу, что и он сам. Больного Лебедева посадили в карцер площадью три квадратных метра. Чтобы помочь другу, Ходорковский отказывался от еды и питья на протяжении шести дней. «Никто не верил, что я выдержу так долго. На шестой день они выпустили его из карцера, потому что им не нужны были два трупа», — говорит он.
Следующий раз случился в колонии в сибирском Краснокаменске. Один из сокамерников ночью порезал ему лицо, после чего Ходорковского перевели в «безопасное место», на деле оказавшееся камерой-одиночкой. «Мне стало понятно, что в таких условиях я не смогу выжить. Поэтому мне нужно было решить проблему, пока у меня еще были силы».
Ходорковский не хотел просто надеяться, что когда-нибудь он будет освобожден. «Когда в 2006 году я узнал, что готовится второй процесс, я сказал себе: ты тут навсегда. Вся твоя жизнь пройдет за решеткой. Некоторые до конца жизни остаются прикованными к инвалидному креслу, другие попадают в еще худшие жизненные ситуации, а твоя ситуация еще не самая худшая». До самого последнего дня в неволе он не позволял себе думать об освобождении. «Очень неприятно терять надежду. Лучше ее не иметь вовсе», — говорит он.
В то же время он занял четкую позицию: «Я в тюрьме, но я здесь не живу». Он не пользовался тюремным жаргоном, не интересовался новостями лагерной жизни — а интересовался лишь тем, что происходило во «внешнем мире». Он писал статьи и книги, хотя вообще-то терпеть не может писать. В школе он, по собственному признанию, никогда не писал сочинения сам: ему всегда помогали одноклассницы. В тюрьме же ему не оставалось ничего другого.
«Я мог бороться только силой слова, а слова можно было только писать». В заключении он написал книгу о своей жизни, «потому что думал, что никогда не выйду на свободу, и потому что не знал, кто и что стал бы рассказывать обо мне моим детям».
А еще он писал истории про других заключенных. С одной стороны, это было для него возможностью заработать немного денег, которые он мог потратить на территории колонии. Потому что деньги с воли он получать просто не мог, так что ему приходилось зарабатывать самому. С другой стороны, он стал замечать, что с помощью своих рассказов — и своих адвокатов — мог облегчить жизнь других заключенных.
В свою очередь, другие заключенные помогали ему. Когда он впервые объявил голодовку, он сидел в СИЗО в одной камере с 13 другими людьми. Следователи требовали подписывать свидетельские «показания», что они якобы не видели «сухую голодовку» Ходорковского. Но все они отказались. «На людей всегда можно положиться, — говорит Ходорковский. — Если ты можешь понять людей, то в тюрьме — так же, как и на свободе — встречаешь намного больше хороших людей, чем плохих».
‘
В качестве примера можно привести старую судью в сибирском Краснокаменске. Когда он выступил против руководства колонии — и был прав, с юридической точки зрения — она принимала соответствующие решения и признала его правоту. После этого она была освобождена от должности. Другой пример — отец Сергий, священник в Краснокаменске. Он открыто называл Ходорковского политическим заключенным и в знак протеста отказывался освящать одно из зданий на территории колонии. За это он также был лишен должности.
За годы заключения Ходорковский изменил свое отношение к религии. «Вы знаете мою биографию — я довольно прагматичный человек. Но в тюрьме Бог слышит тебя. Он действительно слышит тебя», — говорит он. При этом его голос уже не звучит холодно и рассудительно, наоборот, голос у него взволнованный. По его словам, это помогало ему всякий раз, когда приходилось принимать решение и ставить на кон собственную жизнь. «Ты хочешь сделать что-то очень нужное. И тогда ты говоришь сам с собой, и Он слышит тебя. И когда ты знаешь, что Он услышал тебя и согласился с тобой, ты больше не боишься».
В декабре 2013 года его заключение неожиданно закончилось — его заклятый враг Путин помиловал его, чтобы он смог повидаться с матерью, больной раком. Решающую роль в переговорах об освобождении Ходорковского сыграл бывший глава МИД ФРГ Ганс-Дитрих Геншер, лично встретивший освобожденного бывшего главу ЮКОСа в берлинском аэропорту Шёнефельд. Оказавшись снова на свободе, Ходорковский хочет просто забыть время, проведенное в заключении.
Он лишь нехотя говорит об этом и не хочет писать книгу, посвященную тому времени. Особенных проблем с тем, чтобы вновь привыкнуть к нормальной жизни, у него не было. «Я попал в тюрьму, потом вышел на свободу и вычеркнул эти десять лет, — говорит он. — Их просто как будто не было. И я пошел своим жизненным путем дальше».
