Командир 503 отдельного батальона морской пехоты Вадим Сухаревский (позывной «Барсук») в начале войны командовал третьей ротой 80 бригады, на долю которой пришлось немало горячих точек этой войны. В частности, это подразделение участвовало в обороне Луганского аэропорта и пробиванию к нему «дороги жизни» — когда ЛАП оказался в окружении. Сегодня 503 батальон успешно держит свой участок фронта на мариупольском направлении. О том, во что превратилась война сегодня, о героях и негодяях, о трагических и смешных случаях, которые на войне часто идут бок о бок, легендарный комбат рассказал в интервью «Обозревателю».
«Обозреватель»: Вадим, расскажите о нынешней ситуации в зоне ответственности вашего батальона. Насколько близко находится противник?
Вадим Сухаревский: На нынешние позиции мы зашли всего несколько недель назад. Ситуация стабильно напряженная, дистанция от противника в районе обороны в среднем составляет 300 — 400 метров. Но есть позиции, где расстояние до врага — всего 60 метров.
— Очень близко.
— Да. В зоне нашей ответственности идет мощная снайперская и контрснайперская борьба. Хорошо, что эта зона для нас не нова, ведь в этом районе мы воюем с конца 2015-го практически безвылазно. Поэтому мы просто вернулись туда, где все знаем практически на зубок, от «А» до «Я». Где 90% всего, что сделано — сделано нами. Хотя должен отдать должное нашим предшественникам, которых мы сменили. Они достойно воевали и удержали те позиции, которые нам достались очень дорогой ценой. До ротации в батальоне у нас было более 70 раненых и около десятка безвозвратных потерь. Единственное что плохо — это то, что в инженерном отношении очень сильно противник поработал.
— Еще сильнее закопались? Когда это произошло?
— Недавно. Они работали над укреплениями и пытаются делать это и дальше. Но ничего у них не получится! По крайней мере, мы делаем все, чтобы и дальше не получалось.
— Чем они вооружены сейчас?
— Вооружение у противника — полностью вся номенклатура. Начиная от стрелкового оружия и заканчивая танками и реактивными системами. Но сейчас ожесточенной артиллерийской борьбы нет. На короткой дистанции идет активная работа в плане стрелкового вооружения.
— Снайперы работают с той стороны часто?
— Да, случается.
— Кто стоит по ту сторону — знаете?
— Так называемый 9-й полк. Мотострелковый штурмовой полк морской пехоты — краткое название со всеми исходящими. Но у нас — батальон зубастый, мощный. Дислоцируемся мы в Мариуполе. В ноябре прошлого года стали отдельной воинской частью. До того были линейным батальоном 36-й бригады. На вооружении имеем БМП-1, БМП-2, плюс свою артиллерию собственную — поэтому чувствуем себя уверенно. Есть возможности работать. Костяк батальона составляют ребята, которые уже немало повоевали. Мы имеем славу боевого подразделения, поэтому часто ребята, которые воевали в 2014-2015 годах, немного отдохнув на гражданке и решив вернуться в армию, идут именно к нам. Так и сформировался костяк батальона — из ребят, воевавших здесь, которые знают противника и показывают хорошие результаты. Процентов 90 бойцов батальона воевали, а около половины — прошли самую горячую стадию войны в 2014-2015 годах. Поэтому Мариуполь в относительной безопасности.
— Серьезная сила.
— У нас в батальоне только сержанты и рядовые (не говорю уже об офицерском составе) получили множество самых высоких государственных наград. Есть орден Богдана Хмельницкого и более 40 орденов «За мужество» и других наград от Генерального штаба, президента, министра обороны…
— Вы с 503-м батальоном с самого начала его существования?
— Не совсем. Я принял батальон в 2016 году, когда ему был неполный год со дня формирования.
— Очень отличается батальон тогда, в 2016-м, и сейчас?
— Об этом не мне судить. Но, в принципе, да. Сейчас я, как военный, доволен работой. А тогда — не очень. В то время я как раз выпустился из Национального университета обороны имени Черняховского, по распределению попал в морскую пехоту и принял этот батальон. Командир бригады сразу предупредил: батальон сложный.
— Ограничимся тем, что это были люди из 4, 5, 6 волн мобилизации. Очень много любителей алкоголя, сломанная техника, глобальный некомплект офицерского состава… А теперь мы имеем все. И своих снайперов, и свою артиллерию, и свои беспилотники…
— Но вы себе представляете, куда бы хотелось расти?
— Не хочу…
— Почему так?
— Я — отец. Это — мои дети, моя семья. Переходить куда-то на новую должность не хочется, потому что еще не закончил то, что запланировал. Вот когда закончу — тогда можно будет думать.
— Наверное, ни для кого уже не секрет, что по ту сторону рядом с местными сепаратистами воюют и россияне. Сколько их сейчас — есть данные?
— Я вам не открою тайну, если скажу, что те, кто гниют в окопах и создают массовую стрельбу — это расходный материал. А командное звено на уровне рот, батальонов, полков — исключительно россияне.
— Подобное пребывание в роли «второго сорта» как-то сказывается на настроениях местных боевиков?
— Из того, что нам известно, массовые побеги, самовольное оставление места службы и отказ от выполнения приказов — все это есть. Но с другой стороны, и зарплата, которую платят наемникам, побуждает представителей низших слоев общества идти воевать.
— Идейных нет? Чисто за деньги?
— Пришлось за годы войны сталкиваться с разными. Чем думают люди, которые направили ее, эту войну, на Украину? Разумными я их никак не назову. Как сказала жена моего друга, все люди с интеллектом выше среднего — на нашей стороне. У кого ниже — они там.
— ДРГ заходят к вам?
— В прошлом году были случаи. Как я уже упоминал, у нас есть позиция, максимально приближенная к позициям противника — всего 60 метров. И в туман их ДРГ запрыгивала. Мы ранили троих, одного убили. После этого к нам уже не лазили. А был случай, за который шесть моих ребят получили награды: один — орден Богдана Хмельницкого, остальные — ордена «За мужество» (два из них — посмертно). При контрнаступлении мои бойцы позапрыгивали в окопы противника и вступили фактически в рукопашный бой. В результате убили 9 человек и 16 ранили. А еще они отбили две танковые атаки (вплотную танк выезжал на 200 метров) и фланговые атаки с БМП. Так четыре морпеха на высоте сражались. Потому что двое еще на подходе погибли, их убили очередью из пулемета…
— Приходилось пленных брать?
— В 2014 году майора РФ брали, и сепаров, двух зампотылов — одного с «ДНР», другого — с «ЛНР»… Историй много. Под Славянском, например, 2 мая 2014-го взяли мы 3-й блокпост со стороны Изюма. Суровый бой был… Два Ми-24 тогда сбили сепаратисты. Но блокпост их мы таки взяли. И, соответственно, тогда начался пропускной режим. Еще жив был генерал Кульчицкий, он привез нам усиление, первую роту свою, которая позже стала носить его имя и стала основой для будущей Нацгвардии — на тот момент она еще только формировалась. И моя рота была с ротой Кульчицкого. Так вот, пропускной режим. Останавливаем джип. И чисто случайно боец возле ручки переключения передач под кожей нащупал гранату. Начали тщательно проверять машину — нашли форму, помповик, пистолет, ножи и, не поверите, большой черный… фаллоимитатор. Позвали меня, показали это все. Владелец джипа начал было рассказывать, что везет это все сыну. При этом воинской части, рода войск, города, где служит сын, он назвать не смог. То есть все было понятно.
— А зачем сыну фаллоимитатор?
— Я тоже не удержался, чтобы не спросить, для чего. Он долго думал, а потом сказал, что когда доживу до его возраста — узнаю. А когда мы уточнили, имеет ли это отношение к массажу простаты — не ответил, застеснялся. Когда же мы начали проверять его документы — под водительским удостоверением нашли еще одну «корочку» — «заместителя командующего армии ДНР по тылу». А зампотыла ЛНР мы вместе с «Айдаром» под Луганским аэропортом взяли. Миллион рублей предлагал, чтобы его отпустили. А под Славянском взяли батюшку с АКСУ. Из Московского патриархата. Машины проверяли. Движение ограничено — соответственно, большая очередь стояла. И он там начал подстрекать матерными словами толпу, возмущаться. В конце концов мы не выдержали, прижали его к машине. И уже животом к машине когда поворачивали — услышали звук удара чего-то металлического. Рясу поднимаем, а там — АКСУ, патронташ, все как полагается.
— Не единожды говорили, что в церквях Московского патриархата и наводчики были, и боевиков прятали…
— Знаете, я своего отношения никогда не скрывал и буду до конца своих дней утверждать, что УПЦ МП — это раковая опухоль на теле нашего государства. И ее надо удалять хирургическим способом — как явление. Под Славянском точно было известно, что сепаратисты благословлялись и крестились в храмах Московского патриархата. И боеприпасы сепары там прятали, и снайперские группы у них ночевали, скрывались…
— И, наверное, никто не может гарантировать, что в настоящее время ничего подобного не происходит?
— Я уверен, что происходит. Поэтому и говорю, что для меня Московский патриархат — абсолютно враждебное явление для Украины. И я очень рад, что сейчас эта тема поднимается. Я руками и ногами за еще большую огласку. Я вообще сторонник силового метода решения этой проблемы.
— Это как? Прийти, скрутить руки и депортировать?
— Так точно. Табличку сорвать и повесить другую, что там теперь — храм Украинской греко-католической, Украинской православной церкви Киевского патриархата или любой другой конфессии. И все. Это позволит решить проблему глобально. Потому что когда на территории Ивано-Франковской или Львовской области благословляют Николая II и проклинают Мазепу — ну, извините меня!
— А что вас удивляет? В Харькове вон усиленно продвигают в «мученики» солдата РФ, погибшего в русско-чеченской войне… Захватчика, фактически.
— А как вам история в Запорожье, когда поп отказался отпевать ребенка? А Киево-Печерская лавра? У меня сестра — журналист. Она подошла к одному из их высоких церковных чинов, который на «Лексусе» приехал, и спросила — за какие деньги машина куплена? А он на нее как попрет благим матом…
— Они такие, они могут. Оставим их. Наши бойцы важнее. Сжимается сердце, если потери…
— И потерь хватает, увы… Скажем так, «везет» нам на температуру событий в зоне, везет попадать в места, где жарко. С 2014 года легких задач не было. По интенсивности обстрелов мы не уступаем Авдеевский промзоне. Поэтому у нас здесь, скажем, не совсем уж легко и спокойно — хотя и надежно.
— Перемирия бывают реальные?
— Имеете в виду то «школьное» или «хлебное»? Да полный игнор с той стороны на перемирия! Они это время используют для инженерного оборудования, для улучшения позиций, для совершения провокаций и так далее. А мы не можем им этого позволить.
— Была информация, что на вашем направлении немного изменилась линия столкновения, немножко продвинулись наши военные вперед. Можете что-то сказать об этом?
— Скажу так: определенные успехи у нас есть. Мы действительно немного улучшили свои позиции, хотя об освобождении населенных пунктов речь не идет. Пока что не идет.
(Продолжение следует)
