Когда мне было 12 лет, Саддам Хусейн, на тот момент вице-президент Ирака, провел колоссальную чистку и официально узурпировал власть. Я жил в Багдаде, и уже тогда у меня развилась интуитивная, внутренняя ненависть к диктатору. Это чувство взрослело и крепло вместе со мной. В конце 1990-х я написал свой первый роман «И'джам: иракская рапсодия» о повседневной жизни при авторитарном режиме Саддама. Рассказчик по имени Фурат был, как и я, студентом колледжа при Багдадском университете и изучал английскую литературу. За шутку о диктаторе он попадает в тюрьму. Фурат страдает от галлюцинаций и, как часто бывало со мной, видит падение Саддама. Я надеялся застать этот момент, будь то в Ираке или где-то еще.
Я покинул страну через несколько месяцев после окончания войны в Персидском заливе 1991 года и поступил в аспирантуру в Соединенных Штатах, где с тех пор и живу. В 2002 году, когда люди стали поддерживать идею войны в Ираке, я был категорически против планировавшегося вторжения. Соединенные Штаты последовательно поддерживали диктаторов арабского мира и, в противовес лозунгам администрации Буша, экспортом демократии не занимались. Я вспоминал, как подростком сидел в гостиной со своей тетей, смотрел иракское телевидение, наблюдал за визитом в Багдад Дональда Рамсфельда, эмиссара Рональда Рейгана, и видел, как он пожимал руку Саддаму. Это воспоминание обесценило сказанные г-ном Рамсфельдом в 2002 году слова о свободе и демократии для иракцев. Более того, пережив две предыдущие войны (ирано-иракскую войну 1980-1988 годов и войну в Персидском заливе 1991 года), я знал, что подлинные цели всегда маскируются за хорошо продуманной ложью, основанной на коллективном страхе.
Я был одним из примерно 500 представителей иракской диаспоры — различного этнического и политического происхождения, многие из которых были диссидентами и жертвами режима Саддама, — кто подписал петицию под заголовком «Нет войне против Ирака. Нет диктатуре». Осуждая царство террора Саддама, мы выступали против войны, которая привела бы к еще бóльшим жертвам и страданиям ни в чем не повинных иракцев и грозила столкнуть весь регион в хаос. Наши голоса не встретили одобрения в американских СМИ, которые предпочли позицию тех, кто поддерживал войну и сулил захватчикам торжественный прием с «конфетами и цветами». Чего, кстати, не было.
Никакого эффекта та петиция не возымела, и пятнадцать лет назад в этот день началось вторжение в Ирак.
Три месяца спустя я впервые с 1991 года вернулся на родину в составе группы, организованной для съемки документального фильма о жизни иракцев в эпоху после Саддама. Мы стремились показать, что дело не ограничивалось одним лишь противостоянием Хуссейна и США. В американских СМИ иракцев представляли либо жаждавшими оккупации жертвами Саддама, либо выступавшими против войны сторонниками и защитниками диктатуры. Мы хотели, чтобы они сами выступили от своего имени. В течение двух недель мы ездили по Багдаду и общались с его жителями. Некоторые сохранили надежду, несмотря на многолетние санкции и диктатуру. А многие были просто в ярости и беспокоились о будущем. Признаки были налицо: типичное высокомерие и насилие оккупирующей колониальной державы.
Тот краткий визит лишь подтвердил мою убежденность и страх относительно того, что для иракцев вторжение обернется катастрофой. Устранение Саддама было лишь побочным результатом иной цели: ликвидации иракского государства и его институтов власти. На смену ему пришло неспособное нормально функционировать и коррумпированное полугосударство. Мы все еще снимали в Багдаде, когда в июле 2003 года глава временной коалиционной администрации Пол Бремер объявил о создании так называемого Управляющего совета. За именами ее членов следовало указание их конфессий и этнической принадлежности. Многие из иракцев, с которыми мы беседовали в тот день, были расстроены институционализацией системы этноконфессиональных квот. И хотя на тот момент этническая и конфессиональная напряженность уже существовала, ее превращение в разменную монету имело отравляющий эффект. Сомнительные персонажи в Управляющем совете, большинство из которых еще с предыдущего десятилетия были союзниками Соединенных Штатов, продолжали грабить страну, завоевывая ей статус одной из самых коррумпированных в мире.
Нам повезло, что фильм удалось закончить за тот короткий период, в течение которого царила относительная общественная безопасность. Вскоре после нашего визита в Ирак произошла вспышка насилия; совершавшиеся смертниками террористические акты стали обычным делом. Вторжение превратило мою страну в магнит для террористов («Мы будем бороться с ними там, чтобы не пришлось бороться с ними здесь», — говорил президент Джордж Буш-младший), а позже Ирак погряз в межконфессиональной гражданской войне, которая унесла жизни сотен тысяч гражданских лиц и вынудила сотни тысяч людей покинуть свой дом, безвозвратно изменив демографию страны.
В следующий раз я вернулся в Багдад в 2013 году. Американские танки уже ушли, но последствия оккупации наблюдались повсюду. Я особо ни на что не надеялся, но был все же разочарован уродством города, в котором вырос, и шокирован тем, сколь неблагополучна, трудна и опасна стала для подавляющего большинства иракцев повседневная жизнь.
Последний мой визит состоялся в апреле 2017 года, когда я прилетел с лекцией из Нью-Йорка, где живу сейчас, в Кувейт. Мы с одним из моих иракских друзей пересекли границу по суше. Я направился в южный город Басра, единственный крупный иракский город, в котором раньше не был. Я собирался подписывать книги на пятничной книжной ярмарке на улице Аль-Фарахиди, еженедельном собрании библиофилов по принципу знаменитого книжного рынка на улице Мутанабби в Багдаде. Я, конечно, не ожидал увидеть ту Басру, что красовалась на открытках 1970-х годов — тот город давно исчез, — но увиденное поразило меня. Измученный и грязный, город сильно пострадал во время ирано-иракской войны, а после 2003 года упадок лишь усилился. Из-за разгула коррупции Басра потускнела и погрузилась в хаос, реки загрязнились и обмелели. И тем не менее, я совершил паломничество к знаменитой статуе величайшего поэта Ирака Бадра Шакира ас-Саййаба.
Одним из немногих источников радости во время тех коротких визитов были встречи с иракцами, читавшими и впечатленными моими романами. С помощью работ, написанных на другом конце света, я пытался бороться с болезненным распадом целой страны и разрушением ее общественных структур. Эти тексты заполнены призраками мертвых, которые терзают и их автора.
Никто точно не знает, сколько иракцев погибло в результате произошедшего 15 лет назад вторжения. По некоторым авторитетным оценкам, цифра превышает миллион человек. Прочтите это предложение еще раз. В Соединенных Штатах о вторжении в Ирак часто говорят как о «промахе» и даже «колоссальной ошибке». Но то было преступление, а те, кто его совершил, по-прежнему гуляют на свободе. Некоторые из них даже вернули себе доброе имя благодаря ужасам трампизма и поразившей граждан амнезии. (Год назад я наблюдал, как г-н Буш танцует и рассказывает о своих картинах на шоу Эллен Дедженерес.) Продавшие нам войну аналитики и «эксперты» продолжают делать то, что делают. Я никогда не думал, что в Ираке может быть хуже, чем при Саддаме, но именно этого американцы добились своей войной и именно это оставили несчастным жителям страны.
Синан Антун — писатель, один из последних романов которого называется «Багдадская евхаристия».
