Сегодня мы знаем, почему Соединенным Штатам потребовалось так много времени, чтобы уйти из Вьетнама: уход означал проявление слабости перед лицом глобальной коммунистической угрозы, что могло вызвать ответную реакцию внутри страны и потерю доверия среди союзников.
Но если участие Америки можно понять, сказать то же самое о ее сверхдержавном противнике — Советском Союзе — нельзя. Что русские выиграли от поддержки далекой войны в джунглях, посылая советников, оборудование и деньги в помощь северным вьетнамцам, даже несмотря на то, что это не только заморозило советско-американские отношения, но и могло заставить разгореться разрушительный пожар глобальной войны?
Было ли дело в геополитическом значении Вьетнама или, быть может, в озабоченности Москвы распространением революционной идеологии? Мы зачастую приписываем другой стороне больше дальновидности и целеустремленности, чем имеем сами. На самом деле параллели между американской и советской причастностью к событиям во Вьетнаме были вполне очевидны. Москву, как и Соединенные Штаты, больше всего беспокоило доверие к себе как к союзнику и сверхдержаве, а также сопутствующая такому доверию внутренняя и международная легитимность.
Никита Хрущев, который в 1950-х годах одним из первых инициировал разворот СССР в сторону стран третьего мира, имел в отношении северных вьетнамцев ограниченные интерес и терпение и относился к ним с подозрением, особенно после того, как Ханой в разворачивающемся советско-китайском расколе стал заметно тяготеть к китайской стороне.
Переход Северного Вьетнама на сторону Китая был тактическим шагом в отсутствие лучших вариантов. Хрущев и сам ускорил этот сдвиг, отказавшись предоставить помощь. Но он объяснил потерю Северного Вьетнама мнимыми махинациями «китайских полукровок» во вьетнамском партийном руководстве. Для Хрущева проблема Вьетнама была лишь аспектом более масштабной борьбы с Китаем, причем скорее периферийным.
Все изменилось, когда в октябре 1964 года Хрущева свергли его же коллеги. Преемники в лице Леонида Брежнева и Алексея Косыгина хотели доказать свою преданность попавшему в беду союзнику посредством оказания военной помощи. Основная причина заключалась в том, что новое советское руководство столкнулось с дефицитом политической легитимности. Помощь Вьетнаму в войне против «империализма» помогла им получить признание народа, союзников и остального мира в качестве законных наследников руководства социалистического лагеря. По этой же причине Москва попыталась улучшить отношения с Китаем.
Однако Мао Цзэдун не собирался отвечать взаимностью. Это стало очевидно во время поездки Косыгина в Пекин в феврале 1965 года. Советский премьер говорил о необходимости «объединенных действий» для помощи военным усилиям Ханоя. Мао ответил на его просьбы враждебным сарказмом, заявив, что китайско-советская борьба продлится не менее 10 000 лет. «США и СССР теперь решают судьбу мира, — решительно сказал Мао. — Что ж, продолжайте решать». Он казался безразличным к новому витку эскалации во Вьетнаме: «Ну и что? Что ужасного в гибели какого-то количества людей?» — и противопоставлял опасения Косыгина относительно углубляющегося конфликта оптимистичным призывам к «революционной войне».
Напряженность между Пекином и Ханоем стала гораздо более выраженной в 1971 году, после тайной поездки Генри Киссинджера в Китай и заявления о предстоящем визите Никсона. Северные вьетнамцы, совета которых спросить не удосужились, чувствовали себя преданными. Но была и более существенная проблема: китайцы и вьетнамцы имели совершенно разные представления о своей относительной значимости. Китайские лидеры считали северных вьетнамцев подчиненными, помогали им и наставляли, ожидая взамен уважения. Однако вьетнамцы отказались уступить, поскольку после многих лет борьбы с США чувствовали себя вправе претендовать на революционное лидерство — по крайней мере, в Юго-Восточной Азии.
С этой идеей генерал Во Нгуен Зяп приехал в Москву в декабре 1971 года, когда вьетнамцы готовились к весеннему наступлению, чтобы нанести окончательный удар по Южному Вьетнаму. Зяп пообещал, что совместная советско-вьетнамская победа во Вьетнаме возвестит о восхождении Ханоя в ряды лидера стран третьего мира, а также социалистического плацдарма последнего. «Мы хотели бы продолжить эту миссию совместно с Советским Союзом, потому что без Советского Союза сделать это невозможно», — заявил он. Советские лидеры идею оценили, особенно после данного Зяпом обещания о предоставлении СССР военно-морских прав в бухте Камрань, которая на тот момент все еще находилась под американским контролем.
Поддержка воинственных настроений Ханоя несла в себе опасность. Возобновление масштабных боевых действий в марте 1972 года грозило сорвать продвижение к советско-американской разрядке. После того, как американцы ответили на весеннее наступление Ханоя массированными бомбардировками, несколько советских руководителей, в том числе Косыгин, предложили отменить предстоящий саммит в Москве.
Брежнев, однако, считал разрядку личным достижением и не был готов пожертвовать ею ради Вьетнама. Однако в то же время он не хотел оказывать давление на Вьетнам ради улучшения отношений с Соединенными Штатами. Киссинджер и Никсон не до конца осознавали, что Вьетнам был важным элементом борьбы Брежнева за мировое лидерство. Поддержка Советами Ханоя сделала СССР истинной сверхдержавой на равных с Америкой.
Позже Никсон вспоминал свою озадаченность во время московского саммита в мае 1972 года, когда Брежнев, «который мгновение назад смеялся и хлопал меня по спине, начал сердито кричать», обвиняя Соединенные Штаты в ужасных преступлений во Вьетнаме. Данный поступок был обусловлен необходимостью Брежнева защитить свой авторитет как перед коллегами, так и также перед Северным Вьетнамом. «Не припоминаю, чтобы мне или моим товарищам когда-либо приходилось говорить столь резко и жестко, как с Никсоном о Вьетнаме», — поведал позже Брежнев Генеральному секретарю Ле Зуану и премьер-министру Фам Ван Донгу.
В то время китайско-вьетнамские отношения достигли очередного минимума. К лету 1973 года Ле Зуан стал выражать беспокойство в отношении Китая и делиться с Брежневым опасениями о том, что Мао якобы планирует «вторгнуться в Индокитай и Юго-Восточную Азию, если позволят обстоятельства». Брежнев обещал помочь защитить Вьетнам — на этот раз от северного соседа.
Расходы на послевоенное восстановление были колоссальными. Ле Зуан и Фам Ван Донг откровенно обсуждали с Брежневым ожидания Ханоя: чтобы показать Юго-Восточной Азии практические преимущества социалистической ориентации, со стороны СССР необходимы были крупные усилия по оказанию помощи в «индустриализации» Вьетнама.
Брежнев согласился списать все долги Ханоя. Однако кредиты продолжали поступать, и к 1990 году Вьетнам получил более 11 миллиардов долларов, причем бóльшую часть этих денег так и не вернул. Субсидирование Вьетнама стало серьезным бременем для советской экономики 1980-х годов.
Война закончилась советско-вьетнамской победой, но для Москвы она была равнозначна поражению. Поддержка сателлитов способствовала росту доверия к ней как к сверхдержаве и политической легитимности лидеров, но для государственного бюджета это обернулось катастрофой. Политика, проводимая Россией в течение последних лет, включая операции в Сирии, напоминает погоню за легитимностью во Вьетнаме в эпоху холодной войны. Долгосрочные последствия возобновления подобной погони будут столь же тяжелыми.
Сергей Радченко — профессор кафедры международных отношений Кардиффского университета в Уэльсе.
