Современная война отчасти имеет отношение к маркетингу. Поэтому в Обзоре национальных возможностей в области безопасности (National Security Capability Review) правительство Соединенного Королевства выбрало броское, напоминающее технический термин и характерное для нового века название «Интегрированная стратегия» (fusion strategy). Возможно, это сделано для того, чтобы избежать употребления термина «гибридная война», который часто применяется для характеристики методов ведения военных действий Россией. Отличие не очень большое, но важное.
«Можно назвать это нелинеарной войной (я предпочитаю именно такое название), гибридной войной или специальной войной — в любом случае действия России сначала в Крыму, а затем на востоке Украины показывают, что Москва в будущем будет все больше фокусировать свое внимание на новых формах сфокусированных на политике операций», — написал британский эксперт по России Марк Галеотти (Mark Galeotti) в своем блоге, в котором (к все еще существующему сожалению автора статьи) был впервые использован неточный термин «доктрина Герасимова».
Марк Галеотти сослался тогда на речь, произнесенную в 2013 году генералом (армии) Валерием Герасимовым, начальником российского Генерального штаба. В ней Герасимов детально проанализировал предполагаемую западную стратегию ведения войны с использованием пропаганды и методов экономической войны, целью которой является снижение способности противника вести боевые действия. В реализации этой стратегии, по мнению Герасимова, принимают участие силы специального назначения, а помогают им частные военные компании и представители местной оппозиции. Он считал, что Россия, скорее, должна предупреждать подобные действия, а не копировать их.
«Интегрированная стратегия» Соединенного Королевства нацелена на «использование в максимальном объеме наших возможностей в области безопасности, экономики и оказания влияния для защиты, продвижения и разработки наших планов в области национальной безопасности, экономики и оказания влияния». Одна из целей состоит в противодействии «твердо установившимся схемам российской государственной агрессии». Пока все сформулировано на предсказуемо большом уровне обобщений. Однако многие конкретные идеи похожи на те, которые обсуждались в России в начале этого десятилетия — модернизация вооруженных сил с акцентом на быстрое развертывание; создание более мощных средств для проведения киберопераций и привлечение на работу технически подготовленных сотрудников в государственные ведомства; расширения масштабов работы национального теле- и радиовещания на зарубежную аудиторию, а также государственных организаций, занимающихся проекцией мягкой силы; улучшение внутренней коммуникации в том, что касается повестки в области национальной безопасности, усиление контрпропагандистской работы, а также увеличение объемов иностранной помощи в области развития «хрупким государствам и регионам». Экономические инновации, работа с общественностью, оборонные возможности, помощь иностранным государствам являются частью повестки в области безопасности, и все это похоже на то, что было сформулировано в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации 2015 года. Речь идет о целостном подходе, или о гибридном, если хотите. Это вопрос семантики.
Переход России от более мягкой политики в первые годы после окончания холодной войны к более агрессивной политике произошел после того, как правительство Путина убедило россиян в следующем: все, что делает страна, имеет отношение к национальной безопасности. Он смог объединить экономические, технологические и медийные инициативы под большим зонтиком национальной безопасности, и, кроме того, ему удалось убедить россиян в том, что им нужно внимательно следить за внешними врагами. Общество согласилось с тем, что государство ему сказало, и поэтому почти все сферы российской жизни стали законной добычей для превращения их в оружие.
Соединенное Королевство имеет глубокую, исторически сложившуюся демократию, а также неистово независимые, плюралистические средства массовой информации, которыми не так легко манипулировать. Однако намерение правительства «создать межведомственную стратегию мягкой силы» предполагает, что Британия хочет усилить свое послание всеми возможными способами. В этом документе содержится обещание уважать «независимость Всемирной службы Би-Би-Си, Британского совета и многочисленных британских институтов и брендов, которые вносят свой вклад в нашу мягкую силу». Однако не так просто сохранять средства массовой информации и организации культуры независимыми, когда они являются частью «стратегии мягкой силы», провозглашенной правительством и осуществляемой им в целях национальной безопасности. Если бы я работал в Би-Би-Си, особенно в ее Всемирной службе, то после этого я, вероятно, немного более ревностно охранял бы свою собственную независимость.
Джонсон прав, когда он говорит, что любая мягкая сила Британии проистекает из «силы воображения, творчества и инноваций, которые связаны с жизнью в свободном обществе». Правительство может увеличить эту силу, но если ее проекция как часть оборонной стратегии пересечет линию и окажется в отвратительном пространстве пропаганды и дезинформации, где пребывает сегодня Россия, то это лишь подорвет британскую силу и влияние. Настоящее мягкая сила работает только в том случае, если она не является частью четко обозначенной круговой диаграммы, которая размещает ее в той же экосистеме, что и вооруженные силы.
