Москва, 12 января 2011 года. В офисе Межгосударственного авиационного комитета на Большой Ордынке Татьяна Анодина оглашает выводы, сделанные российскими экспертами, которые изучали обстоятельства смоленской катастрофы. Звучит тезис, который вызовет волну возмущения: «Согласно экспертизе психологов, присутствие главкома ВВС Польши (генерала Анджея Бласика (Andrzej Błasik), — прим. Polityka) в кабине пилотов оказало психологическое давление на принятие командиром решения о продолжении снижения в условиях неоправданного риска. В крови главкома было обнаружено 0,6 промилле этилового спирта». То есть польский генерал был не только пьян (такое содержание алкоголя в крови соответствует 100 граммам водки или двум стаканам пива), что в итоге оказалось неправдой, но еще и заставил пилота идти на посадку несмотря на неблагоприятные погодные условия. На тему ответственности российских диспетчеров не было сказано ни слова.
Две фразы руководительницы МАК на многие годы стали для части польского общества основным доказательством того, что россияне и польское руководство что-то скрывают. О том, что россияне решили обнародовать отчет, наши власти узнали только накануне, так что им оставалось лишь бессильно следить за тем, как страну накрывает цунами. Премьер-министру Дональду Туску (Donald Tusk) пришлось в спешке возвращаться из Италии, где он проводил отпуск. «Они застали нас врасплох», — признается польский дипломат, который занимался в то время российской тематикой.
Это была первая из череды акций, при помощи которых россияне, используя связанные со смоленской катастрофой эмоции, сеяли хаос и замешательство как в рядах польских элит, так и в обществе. Туск предстал в роли человека, который отчасти несет ответственность за ложь Анодиной. Этого тезиса партия «Право и Справедливость» придерживалась все последующие годы. Россияне, мастерски умеющие продвигать собственные интересы чужими руками, почувствовали, какой большой разрушительный потенциал скрывают в себе споры на смоленскую тему, и поняли, что люди, связанные с «Правом и Справедливостью» готовы верить в теории заговора. «В данном случае можно говорить о сговоре, хотя это не значит, что было заключено некое соглашение. Россия видит, чего хочет противоположная сторона, и помогает ей. Даже если кто-то в „ПиС" догадывается, откуда исходит помощь, этому не придают значения, ведь в войне с политическим противником хороши любые инструменты», — говорит аналитик одной известной организации, занимающейся российской тематикой.
Польза от напряженности
Польское руководство долго питало надежды, что причины произошедшей 10 апреля 2010 года трагедии удастся спокойно выяснить совместными усилиями. Первые сигналы, что все может пойти не так, появились, когда началось расследование на аэродроме под Смоленском. Россияне следили, чтобы поляки не узнали слишком много и случайно не нашли улик, свидетельствующих о вине одной из сторон. В польские руки так и не попала видеозапись, фиксирующая работу диспетчеров на контрольной вышке, кроме того, нашим специалистам не дали провести так называемый контрольный облет, позволяющий выяснить, как работало навигационное оборудование, например, радар. «Когда мы пытались узнать что-то больше, представители МАК сразу же заявляли, что это противоречит Приложению 13 к Чикагской конвенции, на основе которой велось расследование причин катастрофы», — вспоминает человек, который находился тогда с польской командой.
По его мнению, россияне сделали выводы не только из первых появившихся в Варшаве невероятных теорий, но и обратили внимание на споры в рядах отправленной в Россию группы. «Я на 99% уверен, что помещение на территории штаба аэродрома, в котором работали наши люди, прослушивалось. Россияне знали о трениях между членами нашей команды, понимали, насколько серьезно мы относимся к катастрофе и всем уликам, — рассказывает наш собеседник. — Сначала они сами были в шоке, и поэтому вели себя очень открыто, например, позволили нам сделать копию записи переговоров диспетчеров. Потом они пришли в себя, и тут уже начался холодный расчет», — добавляет он.
Однако до пресс-конференции Анодиной сотрудничество складывалось настолько хорошо, что, как говорит один из наших собеседников, россияне предлагали сделать совместный доклад о причинах катастрофы и учесть в нем замечания польской стороны, которые направила в Москву комиссия Ежи Миллера (Jerzy Miller). По нашей информации, в декабре 2010 года (то есть за несколько недель до обнародования доклада МАК) вопрос еще оставался открытым. Что же произошло? Кто решил отказаться от этой идеи? Или все это была просто дымовая завеса, призванная усыпить нашу бдительность? «Сейчас можно только порадоваться, что совместный доклад не появился, иначе члены комиссии Миллера сидели бы сейчас за решеткой по обвинению в шпионаже или дипломатической измене», — отмечает Мачей Ласек (Maciej Lasek), который входил в состав комиссии.
Доклад МАК был первым и самым серьезным «вбросом» из тех, которые в последние восемь лет устраивали россияне. Все разворачивается обычно по одному и тому же сценарию. Самый важный инструмент — это СМИ (не обязательно связанные с Кремлем) или анонимные сайты в интернете, которым Россия в определенных ситуациях дает карт-бланш. На этих ресурсах чаще всего появляются фотографии, которые подбираются так, чтобы их можно было использовать против польских властей, предположив, что они нечто скрывают.
Так было с наделавшими шума снимками с места катастрофы, которые спустя два года после трагедии разместил в сети некий «блогер». Одна из фотографий представляла жертву крушения («сотрудника Бюро охраны правительства»), на голове которой якобы была огнестрельная рана. Фотография преподносилась как «доказательство» того, что некоторые пассажиры выжили, но потом их «добили». Эту сенсационную теорию быстро подхватили в интернете правые силы, о ней говорил в том числе Антоний Мачеревич (Antoni Macierewicz). Сочувствующая «Праву и Справедливости» пресса моментально распространяет такого рода публикации, при этом критика направлена в первую очередь не на россиян, а на партию «Гражданская платформа».
При поддержке друзей
Так происходит практически каждый раз, когда из России поступают какие-то новости на смоленскую тему, например, всплывают фотографии, сделанные россиянами на месте катастрофы. Когда в сети опубликовали фотографию тела президента, лежащего на черной пленке и накрытого белой тканью, политики из «Права и Справедливости» и правая пресса подхватили тезис, что пока Туск обнимался с Путиным, оно лежало в грязи.
«Кошмар в московском морге. Польское руководство ни за чем не проследило: ни за опознанием, ни за вскрытием», «Этому нет оправдания: ужасающие фотографии из московского морга. Эва Копач (Ewa Kopacz) не испытывает никаких угрызений совести», «Адский морг» — это заголовки публикаций еженедельника wSieci и портала wPolityce. pl, появившихся в июне прошлого года. Конечно, издания не сообщали, где они взяли снимки. Как говорят люди, принимавшие участие в опознании, их могли сделать россияне или сотрудник польской военной полиции. «На этих фотографиях нет ничего шокирующего, мы видим нормальную спокойную работу. Жесткий текст совершенно не соответствует тому, что на них изображено», — говорит наш собеседник, присутствовавший тогда на месте событий.
«Входит россиянин и небрежно бросает к стене черный мешок, тот сползает, поэтому он, вполголоса чертыхаясь, толкает его ногой. Кто-то показывает карточку с фамилией: ты знаешь, кто это? Польский военачальник! Россиянин машет рукой и уходит за вторым мешком. Это вовсе не такой мешок, в который помещают останки, а обычный мешок для мусора!» — с возмущением писали публицисты wPolityce.pl. Между тем в мешки, которые использовали в морге россияне, помещали вещи, принадлежавшие жертвам, так что даже если описанная сцена произошла на самом деле, там могла лежать форма одного из генералов.
Прокуратуру публикация фотографий, которые, судя по всему, входили в состав дела о расследовании катастрофы, не заинтересовала. Зато она приняла заявление от специальной комиссии Министерства обороны. Ссылаясь на интервью председателя технической комиссии МАК, которое тот дал в июне 2017 года агентству «РИА Новости», та заявила, что комиссия Миллера скрыла важные факты. Видимо, речь шла о фрагменте разговора, в котором российский эксперт рассказывает, что когда самолет распался в воздухе на части, бортовой самописец «зарегистрировал информацию об отказе ряда систем, в том числе первого двигателя и радиовысотомеров». По мнению соратников Мачеревича, это свидетельствует о том, что на борту самолета произошел взрыв.
Здесь следует сказать пару слов о том, кто входил комиссию по расследованию катастрофы. В ее работе, в частности, принимал участие Андрей Илларионов, который в 2000-2005 годах занимал пост советника российского президента по экономической политике. Есть ли у него опыт в расследовании авиакатастроф, неизвестно, но в 2014 году в эфире телеканала TVN он заявил, что «ни одна береза, ни одно дерево не могло разрушить крыло такой машины, это совершенно очевидно, поэтому мы должны узнать, что произошло на самом деле». Такое заявление — это бальзам на душу сторонникам теории заговора, а дополнительный вес ему придает тот факт, что прозвучало оно из уст бывшего человека Путина.
Илларионов работает в вашингтонском Институте Катона (аналитическом центре либертарианского направления), публикующем статьи, которые мог бы одобрить Кремль. В них ставится под вопрос целесообразность расширения НАТО, присутствия американских войск в Польше и самого существования Альянса. Во время протестов на киевском Майдане Илларионов развернул активную деятельность на Украине, однако, в итоге украинцы окрестили его «кротом Кремля» и «российским агентом влияния»: его высказывания, скорее, не объясняли реальность, а сеяли хаос, заставляли бояться России и сомневаться в истинных намерениях Запада. Илларионов стал экспертом комиссии польского Министерства обороны в начале 2016 года. Это один из самых загадочных ее членов: неизвестно, чем точно он занимался, и продолжает ли он сотрудничать с поляками. Министерство на эту тему не распространяется, сам Илларионов тоже.
Второй загадочный человек Мачеревича, связанный с Кремлем, — это главный прокурор Международного уголовного суда Луис Морено-Окампо (Luis Moreno Ocampo). По официальным данным, аргентинский юрист должен был помочь полякам вернуть обломки самолета. В целом можно сказать, что дело попало в хорошие (пророссийские) руки: о путинской России Окампо высказывался, скорее, с теплотой (например, в интервью порталу Sputnik после аннексии Крыма и захвата россиянами части Донбасса). Однако (как и в случае с Илларионовым), неизвестно, какие задачи удалось выполнить юристу, и какое вознаграждение за свою работу он получил. Известно только, что обломки самолета до сих пор остаются в России.
Обломки и памятник
Кремль прекрасно знает, на какие темы, связанные со смоленской катастрофой, в Польше реагируют наиболее болезненно, и подпитывает эти эмоции. На следующий (!) день после того, как журнал wSieci опубликовал первый материал с фотографиями из морга, газета «Известия» «обнаружила» протокол, подписанный заместителями глав МИД Польши и России. В документе говорится: «в ходе проведения следственных действий по опознанию тел польской стороной не было высказано претензий и заявлений к российской стороне относительно проведенных мероприятий и их результатов».
Следует добавить, что «Известия» — это не какая-то малоизвестная газета, а издание, принадлежащее «Национальной Медиа Группе», совет директоров которой возглавляет Алина Кабаева (которую считают любовницей Владимира Путина). Те же самые «Известия» ответили на обвинения, которые в седьмую годовщину катастрофы выдвинул Антоний Мачеревич, заявивший, что россияне подложили в президентский лайнер «вакуумную бомбу» во время ремонта в Самаре. Газета опубликовала акт приема-передачи Ту-154М, из которого следует, что претензий к состоянию машины у польских военных не было.
Так же умело в своей игре с Польшей Россия использует тему обломков «Туполева» и мемориала на месте катастрофы. Возвращение обломков польского самолета, остающихся на аэродроме под Смоленском, — это сейчас дело практически общенационального значения. Для партии «Право и Справедливость» они стали реликвией и коронным доказательством того, что крушение произошло в результате теракта (хотя исследования, проведенные польскими экспертами, полностью опровергают такую версию). Когда «ПиС» находилась в оппозиции, она обвиняла «Гражданскую платформу» как минимум в том, что та не слишком старается вернуть самолет в Польшу. Давление было таким сильным, что, как рассказывают наши дипломаты, МИД, которым руководил Радослав Сикорский (Radosław Sikorski), а потом Гжегож Схетына (Grzegorz Schetyna), приказал находившимся в Москве послам поднимать тему возврата обломков во время каждой официальной встречи с россиянами. По информации внешнеполитического ведомства, после появления доклада МАК польские дипломаты разного уровня делали это 25 раз, кроме того, они направили российской стороне как минимум семь нот. «Во время бесед россияне кивают, соглашаются, что это важная тема, но говорят о процедурах и необходимости завершить следствие», — вспоминает Катажина Пелчиньска-Наленч (Katarzyna Pełczyńska-Nałęcz), работавшая послом в Москве в 2014-2016 годах. Когда оно завершится, сейчас уже никто не говорит. Следственный комитет РФ, которому мы задали этот вопрос, нам не ответил.
«Пока эта тема будет вызывать такие сильные эмоции, обломки не вернут. Россияне просто не отдают таких козырей, это бы противоречило их менталитету. Они могут их продавать, но очень дорого», — объясняет нам близкий к правительственным кругам эксперт по российской тематике. Основное условие — отказ Польши от любых обвинений, то есть утверждений, что часть ответственности за катастрофу лежит на каких-то российских гражданах. «Россияне говорили нам прямо, что они отдадут самолет только тогда, когда мы завершим следствие, а пока этого не произошло, они продолжат использовать его против нас», — добавляет аналитик.
Никакого прогресса не видно и в вопросе возведения памятника на месте катастрофы. Конкурс на монумент был проведен в 2012 году, однако, с тех пор дело не сдвинулось с мертвой точки, хотя польский МИД регулярно направлял российской стороне запросы. Сначала россияне говорили, что их не устраивает размер памятника, а потом вообще перестали отвечать на предложения начать какие-либо переговоры. Более того, российские власти продали фрагмент участка, на котором произошла катастрофа, частной компании, а та под предлогом прокладки газопровода перегородила въезд на него железными воротами.
В итоге место катастрофы остается пустым, а единственным памятником служит камень с мемориальной табличкой, которую россияне установили в первую годовщину катастрофы. «Это своего рода наказание за то, что в Польше демонтируют монументы, посвященные советским солдатам, а одновременно элемент торга: мы согласимся на возведение памятника, если вы, например, обещаете, что на нем не появится упоминаний о катынском преступлении», — говорят наши собеседники, которым известны детали польско-российских переговоров.
Сложно представить, чтобы партия «Право и Справедливость», которая придает теме памятника и обломков такое огромное значение, решила пойти на уступки. Ее электорат сочтет такой шаг изменой, а оппозиция превратит его в ядерную бомбу. Несмотря на это в Варшаве ходят слухи, что «ПиС» хотелось бы добиться договоренностей с Россией, чтобы одержать реальный успех на «смоленском фронте» (речь идет о «венгерском варианте», то есть совместных экономических проектах, например, в области энергетики). Одновременно появляются теории (которые кажутся невероятными лишь на первый взгляд), гласящие, что Россия может вернуть нам обломки самолета неожиданно, стремясь обострить обстановку в тот момент, когда смоленская тема утихнет. Пока, судя по всему, установился статус-кво, который устраивает обе стороны, поскольку они извлекают из ситуации выгоду. «Россияне могут сколько угодно нас провоцировать: у них полные шкафы разных документов, которые, если возникнет необходимость, снова начнут публиковать интернет-тролли, — говорит близкий к правительственным кругам эксперт. — Смоленская катастрофа останется горячей темой и в 20-ю, и в 30-ю годовщину. Быстро все это не закончится».
