От изобретения гинекологии до теории Фрейда, от «пилюль желания» до современных нейронных моделей, подход ученых к женской сексуальности всегда был связан с социально политическим контекстом эпохи, считает историк и социолог Дельфин Гардей.
Историк и социолог Дельфин Гардей (Delphine Gardey), профессор современной истории Женевского университета, в настоящий момент является сотрудницей Парижского института прогрессивных исследований. В 2015 году она выпустила работу «Белье Бурбонского дворца. Тело, материальность и род политики в демократическую эпоху», а недавно опубликовала совместно с Марилен Вюий (Marilène Vuille) «Науки желания. Женская сексуальность, от психоанализа до нейропсихологии». Эта увлекательная работа посвящена взглядам ученых на женскую сексуальность, их противоречиям, а также социально-политическому контексту, который воздействует на них и сам подвержен их влиянию.
«Монд»: Опирающиеся на наблюдение за природой современные науки долгое время уделяли внимание «женственности». К какой эпохе относится это изобретение «женской природы»?
Дельфин Гардей: На конец XVIII века пришелся большой раздел между разумом и наукой. Он поставил женщин на сторону природы, а мужчин — на сторону культуры. Мысль о том, что женщина может быть равной мужчине гуляла во время Французской революции, но это время быстро прошло: с 1804 года кодекс Наполеона лишил замужних женщин юридических прав, подобно шахтерам, преступникам и отчужденным.
Лишение женщин доступа к демократии стало возможным из-за того, что наука поставила их на сторону природы. Мужчины стали агентами разума и прогресса, тогда как нерациональные женщины превратились в излюбленный объект наблюдения. Они стали «Другими», как писала философ Женевьева Фресс (Geneviève Fraisse). Женщина стала миром, который было нужно исследовать, тем, кого необходимо изучить как тело и половой объект.
— Как эта призма повлияла на взгляды ученых на сексуальность?
— На первом этапе только женщины наделялись половыми чертами, словно мужчины представляли собой нечто всеобщее, были лишены гениталий. Все внимание врачей было обращено на репродуктивную функцию женщин, что привело к появлению особых дисциплин: акушерства, а затем гинекологии в XIX веке. «Tota mulier in utero» — женщина — это матка. Матка — это воспроизводство, но в то же время пол. Непонятный пол, загадка, непостижимое отличие женщины… В этом заключался один из главных вопросов XIX века, ключевой фигурой которого стала истерия.
— Когда эта половая наука занялась вопросом удовольствия?
— На протяжение большей части XIX века считалось, что «нормальная» мужская сексуальность (речь идет о гетеросексуальности, отсутствии «извращений») является необходимым условием существования человека. Женщина же должна пребывать в неведении о половых вопросах. Задумываться о том, что женщины тоже могут испытывать удовольствие, начали лишь в последней трети XIX века. Такое изменение мышления происходило в четко определенных социальных условиях: считалось, что удовольствие способствует супружеским отношениям.
Аристократические браки были браками по расчету, в которых вопрос сексуальной гармонии практически не стоял. Как бы то ни было, в эту эпоху триумфа буржуазных браков супружеское (и сексуальное) взаимопонимание стало критерием семейного счастья. В период между двух мировых войн в Европе оно стало фактором стабильности. Так, например, в Швейцарии получили развитие супружеские консультации, чьей целью было предотвращение разводов, которые допускались по закону, но считались угрозой для общества. Внимание судей и врачей к сексуальному несогласию в парах в некоторых случаях играло на руку женщинам, особенно когда речь шла об определении допустимого в потакании сексуальным потребностям мужа.
— В то время теория Фрейда получила скандальную известность, потому что поставила секс в центр психики всех людей, в том числе детей. С тех пор удовольствие и оргазм перестали быть уделом мужчин…
— Вклад в это внес не только Фрейд. На рубеже XIX и ХХ веков в нескольких европейских городах врачи и ученые модернизировали мысль о половой жизни. Если врачи викторианской эпохи по большей части формировали социальные и медицинские нормы с точки зрения устранения всех «извращений» (онанизм, гомосексуализм и т.д.), эти мыслители начали впервые говорить о своеобразном «сексуальном оптимизме»: половая жизнь стала важной частью нормальной жизни человека, а ее подавление — препятствием для развития, в том числе у женщин.
В такой перспективе одна из ключевых ролей принадлежит британскому врачу и психологу Хэвлоку Эллису (Havelock Ellis). Он считал мастурбацию совершенно нормальным поведением, а возбуждение клитора — схожим с эрекцией явлением. Он также был не согласен с теорией Фрейда в том, что возбуждение клитора является промежуточной фазой развития женщины, которому приходит на смену исключительно вагинальный период во взрослом возрасте.
— Фрейд открыл перед женщиной путь к эмансипации, однако эта дверь на самом деле была полузакрытой. Причем долго…
— После Второй мировой войны скандальную известность приобрел уже профессор зоологии Альфред Кинси (Alfred Kinsey). С чем это связано?
— Кинси прославился двумя значимыми исследованиями о сексуальном поведении американцев: «Сексуальное поведение мужчины» и «Сексуальное поведение женщины». Его работа основывается на 800 личных интервью, которые подкрепляются еще 18 000 интервью и анкет, собранных его командой. Речь идет не об изучении считающихся «аномальными» случаев, а о количественном исследовании «нормального» сексуального поведения. Это можно назвать началом «позитивной» науки о сексе, науки больших чисел, которая позволяет установить истинные черты сексуальной жизни американцев.
Работа Кинси стала скандальной, потому что показала, что у 85% американец имелось наказуемое по закону тех времен поведение. Речь идет о широком распространении мастурбации, добрачных и внебрачных половых связей и даже гомосексуальных опытов. А в пуританской Америке 1950-х годов, как и во всех других христианских обществах, сексуальная норма предписывалась супружеством и семьей. Все остальное считалось извращением. В результате Кинси бросил камень в стоячее болото, сдвинув критерии нормального и ненормального в половой жизни.
— Как эти знания изменили социальные нормы, в частности в плане женской сексуальности?
— В 1950-х годах часть научного сообщества приняла эти результаты во внимание. Как бы то ни было, речь шла о расцвете маккартизма: сопротивление прогрессивным идеям было очень сильным, и эти знания повлекли за собой настоящую сексуальную эмансипацию только в 1970-х годах. У исследования Кинси было и другое последствие: он первым рассматривал половые функции с поведенческой точки зрения и тем самым продвигал понимание секса как «естественного» явления. Эта идея была окончательно утверждена десять лет спустя в работах Уильяма Мастерса (William Masters) и Вирджинии Джонсон (Virginia Johnson).
По мнению Мастерса, заниматься любовью — то же самое, что чихать: изучаемая физиологическая функция. Мастерс и Джонсон создали лабораторию секса, чтобы провести «настоящий» анализ оргазма: там они получили данные от сотен женщин, мужчин и пар, которые мастурбировали или вступали в половую связь. Эти экспериментальные и теоретические исследования проводились в рамках «чистой» науки, как ее понимали в тот момент. Когда Мастерс и Джонсон обнародовали результаты исследования в 1960-х годах, их ждал огромный информационный и общественный успех. Хотя до сексуальной революции было еще далеко, они стали звездами, так как использовали весь авторитет науки для подкрепления права на оргазм, в частности для женщин, поскольку указали на их способность испытывать множественный оргазм и роль клитора.
Два этих сексолога открыли клинику по лечению сексуальных расстройств с опорой на когнитивно-поведенческую терапию. Их работы открыли путь для современной сексологии 1960-1980-х годов в Европе. Речь шла о семейной клинике (в отличие от Фрейда, они занимались не отдельными людьми, а парами), которая обычно сводилась к пониманию потребностей другого.
— То есть речь шла уже не о праве на удовольствие, а об обязательстве?
— В некотором роде, да. Эта тенденция усилилась на волне сексуальной революции 1970-х годов, которая сулила личную эмансипацию. В регуляции половой жизни появились новые нормы. В частности это касается необходимости удовольствия, которая определила практику и формы медицинской помощи с 1980-х годов. Кроме того, появилось понятие «женской сексуальной дисфункции». Оно ознаменовало серьезные перемены в обществе, поскольку не было возможным, пока желание женщины не стало считаться нормой.
В результате целый ряд специалистов по сексуальной медицине, психиатров, врачей, биохимиков и эндокринологов взялись за определение нозологических категорий, то есть категорий женских расстройств, решения которых могла бы предложить фармацевтическая промышленность. Причем эти решения зачастую не следовали за описанием и оценкой новых «расстройств», а предшествовали им.
— То есть, современная сексуальная медицина всегда была поблизости от рынка, то есть общества и политики?
— Проблемы тела и его дисфункции всегда носят социально-политический характер, пусть и в разной степени в зависимости от эпохи. Вопрос желания женщины в том виде, в каком он стоит в современных западных обществах, несет в себе не всегда заметные моменты, на которые важно обратить внимание.
Именно это пытаются сделать феминистические критики сексуальной науки, чье движение очень активно в США. Так, например, они задаются вопросом, действительно ли так хороша «молекула желания» для женщин, аналог «виагры» для мужчин. По их мнению, у женщин могут быть хорошие причины не желать сексуальной связи, а это может помешать им ответить отказом. Не может ли подобная «эффективность» женской сексуальности отрицательно отразиться на некоторых людях? Кому это помогает? В каких условиях? Споры касаются не только науки и медицины, но и политики и феминизма.
— Изучение половой жизни человека сегодня продолжается с помощью нейропсихологии, которая пытается установить «нейронные модели» желания. Этот подход более «чистый» и оторванный от наших представлений о мире, чем предыдущие?
— Ни в коем случае. В современной культуре, где центральная роль принадлежит биологии, фокус изучения удовольствия и желания сместился от молекулы к мозгу, и значительная часть финансирования в этой сфере направлена на исследования с помощью нейровизуализации. В работах наблюдается спад интереса к психике и растущая материализация сексуальной функции. Подобно вере в то, что проблему можно решить с помощью таблетки, человеческий сексуальный опыт в такой перспективе сводится к ответу на стимул, что само по себе спорно.
Этот подход представляется в качестве чистой науки, однако на самом деле не оторван от социально-политического контекста эпохи. Эта концепция тесно связана и поведенческой теорией (секс — ответ на стимул) и экономической теорией (секс — стремление к «вознаграждению»). На самом деле, тут нет ничего необычного: как вчера, так и сегодня наука испытывает на себе влияние культуры, но в свою очередь формирует то, чем является и должно быть наше общество.
— Женщины постепенно приобрели свободу слова в том, что касается секса: какую роль это сыграло в формировании знаний в этой сфере?
— Осознанные действия женщин и возможность заявить о себе, как индивидуально, так и в составе группы, играют большую роль в формировании знаний о сексуальном поведении. В первую очередь, это касается США, где традиции возникшего в 1960-х годах Движения за здоровье женщин более давние, чем в Европе.
Так, например, в спорах насчет женской виагры возникают женские коллективы, которые делятся знаниями и делают альтернативные предложения. Во Франции не существует таких феминистических групп, которые опираются на технологические, научные и медицинские достижения в обсуждении вопросов вспомогательных репродуктивных технологий. И очень жаль.
