Европейцы слишком привыкли к мысли о том, что американские президенты-республиканцы — это опасные шуты. Дуайт Эйзенхауэр привел в ярость парижских интеллектуалов, заявив о своей готовности применить ядерное оружие для защиты Тайваньского пролива в 1955 году. Рональд Рейган угрожал разбомбить Каддафи и вышел из ЮНЕСКО. Джордж Буш рассматривал возможность ввести тарифы на импорт стали задолго до Дональда Трампа. И все они заставляли европейцев приходить к выводу о том, что лидер свободного мира сошел с ума.
Эта не слишком хорошая традиция презрительного отношения европейцев к американцам достигла сегодня своего апогея, превратившись в «трампофобию». Ангела Меркель встретила новости об избрании Трампа внушительным списком ценностей, приверженность которым она ожидала увидеть со стороны американского президента. Однако на прошлой неделе она оказалась в Белом доме в качестве скорее просителя, чем защитника идей Просвещения. Она выступила с просьбами от имени немецкой автомобильной индустрии, которая может серьезно пострадать в торговой войне с США, и от лица немецких компаний, которые лишатся доступа к иранскому рынку в том случае, если США вновь введут санкции против иранского режима.
Точно такая же история произошла и с саммитом Трампа и Эммануэля Макрона. Никакие милые улыбки и рукопожатия не могут скрыть тот факт, что французский президент не имеет никакого влияния на Трампа. Макрон пытался позиционировать себя в качестве голоса Европы, однако в итоге продемонстрировал лишь свое проворство и стремление угождать.
Дипломатическое достижение Трампа за последние 16 месяцев заключается в том, что он снова сделал американское президентство чем-то вездесущим в мировой политике. Он господствует не только в программах новостей на телевидении и радио, но и в утренних сводках администраций всех крупных стран мира. То же самое вряд ли можно было сказать о Бараке Обаме.
Разумеется, есть определенные проблемы — и не только те проблемы, которые связаны с тоном и нарциссизмом. Ричард Никсон прибег к теории о сумасшествии в 1969 году, когда попросил представителей своего ближайшего окружения распространить слухи о том, что он настолько невменяем, что готов применить ядерное оружие, чтобы положить конец Вьетнамской войне, и что только уступки со стороны его противников и врагов могут предотвратить Армагеддон. Однако такую тактику можно успешно применить только один раз. Если Трамп полагает, что он сможет применять одну и ту же тактику в условиях множества разных конфликтов, он потерпит неудачу. Притворное сумасшествие — это не доктрина, это всего лишь маневр на один раз.
У Помпео достаточно опыта, чтобы справиться с этой задачей: Уэст-Пойнт, военная служба, Гарвард, отличное понимание того, что нужно сделать, чтобы правительственные департаменты чувствовали себя комфортно, а также склонность к жесткой дипломатии.
И в отличии от европейских трампофобов он понимает, что у президента есть как минимум два твердых геополитических убеждения, которые можно превратить в последовательную доктрину. Во-первых, Трамп понимает, что ни одна крупная страна в мире сейчас не хочет ввязываться в полномасштабную войну: ни Ким Чен Ын против США, ни США против Кима, ни Южная Корея против Северной Кореи, ни Китай против Америки, ни Россия против Прибалтики, ни Израиль против Ирана. Головокружительная цена любого из этих потенциальных конфликтов пугает лидеров, поэтому мы сейчас переживаем нестабильную, но все же «субапокалиптическую» эпоху опосредованных, гибридных войн, а также войн дронов и конфликтов в киберпространстве. Все они тоже несут в себе опасность случайной конфронтации, однако риски можно держать под контролем.
Страх перед неконтролируемой войной открывает возможности для региональной дипломатии. Перспектива губительной торговой войны не только подталкивает Пекин к уступкам, но и позволяет несколько умерить его военные амбиции в Южно-Китайском море. Два корейских государства начали диалог во многом из-за поведения Трампа. Теперь под давлением оказался Иран, и, вполне возможно, в скором времени он тоже будет вынужден сесть за стол переговоров. Если он хочет, чтобы его экономика оставалась на плаву, ему придется решить вопрос о программе баллистических ракет.
Еще одно важное преимущество Помпео над его предшественником Рексом Тиллерсоном (Rex Tillerson) заключается в том, что некоторые из сторонников Трампа допускают, что он может остаться на второй срок в 2002 году. До настоящего момента они считали, что этот пузырь лопнет, однако, по всей видимости, Трамп переписывает правила.
За полтора года с 1972 по 1973 Никсону удалось положить конец войне во Вьетнаме, начать общение с Китаем и убедить Египет, который тогда был союзником СССР, тесно сотрудничать с Вашингтоном. Вряд ли Трампу удастся повторить такое, тем более что у него нет такого сильного союзника, как Генри Киссинджер.
Однако у него есть Помпео и советник по вопросам национальной безопасности Джон Болтон (John Bolton). Несомненно, им понравится новая открытость Европы — своего рода акт веры в интуитивную дипломатию Трампа. Однако им стоит чрезвычайно внимательно следить за развитием скандала, подрывающего позиции президента так же, как когда-то подобный скандал сорвал попытки Никсона реализовать его грандиозную стратегию. И им придется позже работать с негативными последствиями, если игры с другими державами не принесут положительных результатов. Даже если Ким согласится, чтобы бульдозеры снесли предприятия по разработке ядерного оружия, и чтобы его лаборатории закрылись в рамках какого-нибудь изысканного блефа, вновь обретенное Америкой ощущение безопасности будет сведено на нет тревогами Японии по поводу северокорейских ракет средней дальности. Если альянсы Америки в Азии исчезнут, она станет слабее, а вовсе не безопаснее.
Политика Трампа требует тщательной проработки, внимания к деталям и знаний реальной динамики в мире. Именно для этого у Трампа есть Помпео и Болтон: они должны заняться разработкой и реализацией тщательно продуманной стратегии в тот момент, когда внимание президента переключится на что-то другое. И мы все желаем им удачи.
