В соответствии с нынешней эпохой идеологических бойкотов, я перестану покупать снэки фирмы «Кайнд». И пасту «Барилла». И крекеры «Трискит». И нарезанные кубиками консервированные томаты «Дель Монте». И собачий корм «Нутро».
Разумеется, бойкот одного человека на самом деле представляет собой не более чем изменение в списке покупок. Но компании-производители этих брендов виновны в преступлениях против рациональности. На упаковках все они пишут, что продукты не содержат ГМО — генетически модифицированных организмов. Пройдясь по ближайшему к моему дому супермаркету, я мог бы выбрать множество других примеров. Некоторые продовольственные компании заявляют, что генетически модифицированные ингридиенты не годятся в пищу даже собакам.
Мой бойкот уходит корнями в отсутствие надежных научных доказательств того, что прямая генетическая модификация — взамен замедления генетической модификации путем селекции — несет в себе хоть какую-то опасность для здоровья. Таковых попросту не существует. В 2016 году Национальная академия наук провела анализ около тысячи исследований и не обнаружила никаких различий, связанных с более высоким риском для здоровья человека, между обычными продуктами и их генетически модифицированными аналогами. К заключению НАН присоединились Лондонское королевское общество, французская Академия наук и Американская медицинская ассоциация.
Так почему же Европа фактически запретила ГМО? Почему многие американские продовольственные компании приравнивают их к токсинам?
Он назвал это решающим поворотным моментом своей жизни. Но общественное обсуждение ГМО развернулось в совершенно противоположном направлении. Ученые все чаще стали заявлять о безопасности генетически модифицированных продуктов, а глобальные активисты по борьбе с ГМО во главе с «Гринписом» превратили проблему в злободневный вопрос (включая устойчивый к насекомым генетически модифицированный картофель, выращиваемый в Канаде). Запугивание на основании мифов (мол, использование генетически модифицированных семян каким-то образом связано с самоубийствами индийских фермеров) и обмана (привязывание ГМО к аутизму и раку) заставило сети супермаркетов, продовольственные компании и, в конечном итоге, даже правительства перейти на сторону противников ГМО. В развивающихся странах активисты распространяют слухи о том, что потребление ГМО приводит к гомосексуализму и бесплодию.
Линас всегда старательно избегал написания нудных статей. Он проявляет большое терпение к мировоззрению своих бывших союзников: симпатия к малому и естественному, а также страх перед тем, что сельскохозяйственные технологии приведут к централизации и усилению корпоративной власти.
Я таким терпением не обладаю. Налицо намек на культурный империализм, когда жители западных стран — разжиревшие на успехах современного сельского хозяйства — читают лекции фермерам о преимуществах негибридных пород и органических методов. Наибольшая потребность среди фермеров, которые проводят часть года голодными, заключается в повышении производительности. Селекционные достижения, целью которых является устойчивость к коричневой полосатости маниока, бактериальному увяданию бананов или летальному некрозу кукурузы, могут стать вопросом жизни и смерти. Новые засухоустойчивые культуры приобретут важное значение на фоне продолжающихся изменений климата. А сельскохозяйственные культуры, предназначенные для сопротивления насекомым, не требуют использования большого количества инсектицидов — что снижает риск отравления пестицидами.
Как и в случае с противопрививочным движением, презрение к науке может обернуться гуманитарными последствиями. Риски становятся реальностью, когда общество оказывается оторвано от реальности.
Движение против ГМО лучше всего охарактеризовать как религиозную веру. Подобные убеждения имеют свои области применения. Богословие может определять ценности, которые мы приносим миру, но не может диктовать факты. Анти-ГМО упаковка «Трискитс» имеет ту же фактическую основу, что и утверждение «в процессе производстве этого продукта не использовались возникшие в ходе эволюции растения или животные». Это победа антиразума, и она столь же близка, как и ваш местный супермаркет.
Наши теологические теории должны быть привязаны к эмпиризму. Наши глубочайшие убеждения должны помогать ориентироваться в реальности, а не определять ее.
А пока мы с моим псом будем закупаться в отделах отсутствия безрассудности.
