Вспомнилось мне одно интервью. Это было в 2002-м году, в разгар второй интифады. Террорист взорвал себя в Иерусалиме, подробностей я не помню. В таких случаях телеканалы переходят в экстренный режим работы. Программа передач отменяется и запускается многочасовой прямой эфир с включениями с мест событий и гостями в студии.
Первый час такого эфира самый сложный. Во-первых, он производится силами сборной редакции из сотрудников, которые, на момент извещения о теракте, находятся максимально близко к студии и аппаратной. Во-вторых, очень скудная и зачастую противоречивая информация не способствует качеству эфира.
В тот день я оказался таким «дежурным» ведущим. К концу первого часа начали «подтягиваться» гости в студию. Надо сказать, что в таких затяжных эфирах о качестве приглашенных гостей особенно не задумываются. Они не главное, главное — это кадры с места теракта и оперативная информация о пострадавших. Гости просто выполняют функцию звукового фона. Но есть определенный порядок подбора приглашенных экспертов. Второй и даже третий час эфира отводятся отставным генералам и полковникам, потом медики, юристы, специалисты по страхованию недвижимости, детские психологи и так далее по мере убывания зрительской аудитории.
Для чего я все это рассказываю? Дело в том, что интервью в рамках экстренных эфиров чаще всего не запоминаются ни ведущему, ни зрителю, ни самим гостям. Даже если гостю удается сказать что-нибудь дельное в перерывах между включениями с места теракта или больницы, скорее всего ведущий в этот момент будет занят подготовкой следующего сегмента эфира и просто не заметит этого. Так часто бывало и со мной. Но не в этот раз.
Субъективная пропорция
В качестве отставного генерала моим собеседником оказался бывший начальник генштаба, генерал-лейтенант запаса Дан Шомрон. Личность сама по себе легендарная и заслуживает особого внимания. Но в данном случае, важнее то, почему я часто вспоминаю эту беседу.
Как уже было сказано, разговор проходил в разгар второй интифады. Израиль захлебывался в волне терактов. Почти ежедневно взрывались террористы-смертники, но в обиход уже плотно вошло словосочетание «пропорциональная реакция». С начала 90-х оно звучало повсюду. И левые, и правые произносили именно эти слова, вкладывая в них разный смысл. Левые подразумевали сдержанность и терпимость, правые — адекватность и последовательность. Почему-то именно в такой формулировке нашей стратегии в отношении палестинцев виделось разрешение конфликта.
В нашей беседе Шомрон выступил откровенно против такой позиции. Пропорциональная реакция на агрессию — это путь к бесконечному продолжению конфликта — говорил он. По его мнению, именно на такую реакцию и рассчитывают палестинцы. Она наиболее выгодна для них, она делает лидеров террора героями для своего народа и признанными в мире политиками. При этом сама структура террористических организаций не страдает, а наоборот набирается опыта. Дан Шомрон горячо заверял меня, что путь к разрешению конфликта лежит как раз через непропорциональную реакцию. Такую, чтобы спокойствие ценили больше террора. Конечно, он не был первооткрывателем этой теории, но 15-20 лет назад немногие в Израиле решались подвергнуть сомнению путь точечных ликвидаций после рукопожатий на зеленой лужайке в Вашингтоне.
Признаться, я тогда сильно возражал ему. Страной управляли сплошные генералы, спецназовцы и солдаты «номер один». Каждый из них, размахивая послужным списком и погонами, уверял, что точно знает, как разрешить конфликт. С каждым терактом все чаще звучала формула нашей борьбы с террором — пропорциональная реакция. На этом фоне тихий бунт старика-генерала выглядел наивной попыткой вернуть Израиль на десятилетия назад.
Но я всякий раз вспоминал эту беседу, когда наблюдал очередную «пропорциональную» реакцию. Как вообще можно объективно просчитать пропорциональность, в данном случае. Какая реакция будет пропорциональна теракту в дискотеке «Дольфи»? Во сколько мастерских по производству оружия мы оценим жизнь каждого из погибших подростков? А может, все они стоят точечной ликвидации пресс-секретаря ХАМАС?
Мы убедили всех в этом абсурде — себя, врагов, друзей, соседей. Мир принял нашу концепцию с радостью. Границы пропорций были определены. Только гибель израильского гражданина, в пределах границ 67-го года, гражданского лица и не поселенца, по негласному соглашению, оправдывала активные действия ЦАХАЛ, да и то — только до первого звонка из Белого дома. Любой шаг влево или вправо от нами определенного курса выводил на поле информационной войны, которую мы изначально проигрывали.
Правда, в этом нашей вины нет. Мир создал стереотипы палестино-израильского конфликта, на которых долгие годы строились планы «мирного урегулирования». Камнеметатель — угнетенный борец за свободу, израильский снайпер — оккупант, ракеты ХАМАС — консервные банки, «Железный купол» — коварное еврейское изобретение, плачущий ребенок в Газе — жертва конфликта, детский сад, укладывающийся на пол под сиренами тревоги — тренировка и часть агрессивной политики Израиля.
Это, конечно, не само по себе появилось, и надо было бы нам вовремя поработать над разрушением стереотипов, но я сомневаюсь, что даже очень правильно направленные усилия привели бы к искоренению антисемитизма. Это нам досталось в наследство от предков, а во всем остальном мы и убедили мир. Крепко убедили. Надолго. Так убедили, что семь лет! пропорционально не реагировали на обстрелы города Сдерот. Потом мы пропорционально отодвигали красную линию нашего терпения. Помните, наверняка. Сначала мы объявили, что эта красная линия пройдет через Ашкелон. «Пусть только попробуют бросить ракеты на ашкелонцев!» Потом пропорционально, опустив глаза, перенесли ее до Ашдода. Далее мы обещали пропорционально отреагировать на сирены тревоги в Тель-Авиве и аэропорту Бен-Гуриона. А почему? Почему обстрел жителей Сдерота не заслуживал масштабной операции в Газе? Тогда он не вписывался в концепцию пропорциональной реакции. Сейчас — другое время.
Объективная диспропорция
Уже года два как времена изменились. Появился новый министр обороны. И с той же армией и тем же премьер-министром первыми почувствовали перемены наши соседи в Секторе Газы. Либерман и 20 лет назад говорил о непропорциональной реакции. Но если тогда всерьез не воспринимали мнение легендарного отставного генерала, то будущего главу оборонного ведомства представляли исключительно радикалом.
Сегодня — другое дело. Сегодня можно предъявить квитанции к оплате долга. Мы задвинули ХАМАС ситуацию, которая требовала от его лидеров креативных решений. «Подзаборная война» казалась им верным и надежным ходом. Но переоценка собственных возможностей и недооценка израильской реакции привели к разгромному поражению террористов в Газе. Попытка выдать провал за победу вообще лопнула как мыльный пузырь, когда ХАМАС, фактически, дал втянуть себя в новый конфликт, который давно порывался разжечь «Исламский джихад» (запрещенная в России организация — прим. ред.).
Мотивы «Джихада» абсолютно понятны. Они сугубо военная структура, существующая на иранские дотации. «Джихад», в отличие от ХАМАСа, не стремится к власти и международному признанию. Они действуют по иранской отмашке, но — только с согласия ХАМАС. Так выстроились внутренние отношения в Газе.
На два фронта
Последний конфликт в Газе напрямую связан с военными действиями в Сирии. Там тоже изменилась ситуация. На смену дипломатии пришла сначала скрытая война Израиля с иранским присутствием в Сирии, а затем и открытая. Думаю, что так свободно в сирийском небе мы себя давно не чувствовали. Хотя, порой, может, и нужно было. В Сирии мы добились главного — легитимации любых наших действий для обеспечения собственной безопасности.
В определенной степени, нам удалось спроецировать это достижение и на Сектор. Конечно, сильно повезло с американским президентом, но в таких вопросах везение — это часть стратегии. В сложившейся ситуации иранским спонсорам необходимо было предпринять некие промежуточные меры по отношению к Израилю. Нечто между неудавшейся попыткой ракетной атаки из Сирии и припасенным на «черный день» военным потенциалом «Хезболлы». Месть «Джихада» казалась наиболее подходящим шагом. Это оперативно, недорого и главное — проверено. Но проверяли давно — и снова рассчитывали на пропорциональную реакцию. Не случилось.
В качестве официального повода для конфликта «Джихад» выбрал ликвидацию оперативного тоннеля, которую ЦАХАЛ провел около шести месяцев назад. В сочетании с иранской отмашкой стратегия «Исламского джихада» была ожидаемой. Трудно поддается логичному объяснению активное участие ХАМАС. Они ведь стремятся к власти. Кроме Ирана у них существуют и другие векторы отношений — с арабскими странами. После провала так называемого «Марша возвращения» репутация ХАМАС внутри сектора и в ближнем зарубежье повисла на волоске. И обещает там оставаться, пока жив Абу-Мазен (Махмуд Аббас — прим. ред.). Война, пусть даже очень короткая, усугубит их положение еще больше.
