Алексея Навального, фактического лидера российской оппозиции, не без основания критикуют и за неспособность к сотрудничеству с другими оппозиционерами, и за вождистские замашки, и за экономический популизм. Но на представления Навального о внешней политике до сих пор обращали мало внимания.
Показательное упущение. Многие на Западе надеются, что российская внешняя политика изменится после того, как Путин уйдет со своего поста. Но анализ внешнеполитических взглядов его главного критика и хоть и маловероятного, но возможного сменщика заставляет усомниться в их обоснованности.
За что, собственно, выступает Навальный? В основе его несколько противоречивого подхода к внешней политике лежат внутриполитические соображения.
Разумеется, Навальный сильно расходится во мнениях с Кремлем — на Западе это многих обрадует. Он отвергает кремлевские теории о заговоре Запада, якобы мечтающего подмять под себя Россию. В ходе предвыборной кампании он заявлял, что Россия должна быть союзником Европы, а не Ирана или КНДР.
Навальный выступает за многостороннюю дипломатию, требует соблюдения обязательств, которые Россия взяла на себя в рамках международных соглашений, и подчеркивает значение ООН — впрочем, он также заявлял, что эта организация «перестала быть местом, где принимаются серьезные решения». Но таких позиций он придерживается в рамках «многовекторной» политики сотрудничества с Востоком и Западом, которая должна вестись «на взаимовыгодной основе».
Навальный исходит из представления о том, что активная внешняя политика ложится непосильным бременем на российскую экономику. Во время президентской кампании он заявил, что понимает суверенитет России как «экономическую состоятельность». По словам Навального, главный внешнеполитический вопрос, которым должны задаваться российские руководители, звучит так: «Приведут ли наши действия к росту благосостояния народа?»
На Западе Навальный завоевал симпатии благодаря тому, что неоднократно высказывался в поддержку экономических санкций против российского руководства. Однако его упор на экономические интересы России вызывает вопрос, будет ли он готов терпеть секторальные санкции, наложенные на Россию США и ЕС, если однажды займет место Путина. Ведь, по его словам, из-за «инерции американской внешнеполитической машины» на отмену поправки Джексона — Вэника у Конгресса ушло сорок лет.
Российские деньги впустую транжирятся за рубежом — это главный аргумент, на котором основана критика Навального союзнических отношений Кремля с авторитарными режимами. В августе 2017 года он заявил, что кредиты Венесуэле — это «безвозвратные вливания в режим Мадуро», и посетовал, что такая помощь «исчезает» в карманах правительств, которые «не придерживаются пророссийской политической ориентации».
По мнению Навального, поддержка Мадуро, Асада и им подобных — проблема финансовая, а не нравственная. Главным преступлением сирийского правительства, которое он неоднократно называл «военной хунтой», он считает разбазаривание средств российских налогоплательщиков.
Такими же соображениями определяется и двойственное отношение Навального к политике России на постсоветском пространстве и особенно на Украине. Признавая аннексию Крыма нарушением международного права, Навальный ограничивается тем, что призывает провести еще один референдум по вопросу о статусе полуострова — такую же позицию в ходе президентской предвыборной кампании занимали Ксения Собчак и Григорий Явлинский. Что касается востока Украины, то Навальный обещает выполнить обязательства, которые Россия взяла на себя, подписав Минские соглашения. Во время дебатов с Игорем Стрелковым Навальный заявил, что война на востоке Украины — дорогое занятие.
При этом еще десять лет назад Навальный не высказывал возражений ни нравственного, ни материального характера против военного вмешательства России на постсоветском пространстве. В 2008 году он поддержал войну с Грузией и предлагал признать Абхазию и Южную Осетию, обеспечить им военную поддержку, разорвать отношения с Грузией и выдворить ее граждан из России. Не так давно он вновь выступил в поддержку независимости Абхазии и Южной Осетии и даже высказался за признание независимости Приднестровья, чего Москва пока делать не хочет.
Иными словами, Навальный разделяет точку зрения нынешних российских властей, что Россия имеет право вмешиваться во внутренние дела бывших советских республик. Он поддерживает региональную интеграцию на постсоветском пространстве, призывает к экспансии Евразийского экономического союза и к формированию региональных торговых связей вокруг России. С его точки зрения, добиваться влияния в соседних странах лучше при помощи инструментов мягкой силы, а не за счет растраты денег налогоплательщиков на «мелкий подкуп и задабривание постсоветских элит».
Самая интервенционистская часть рассуждений Навального о политике на постсоветском пространстве обернута в демократическую риторику. Он обещает экспортировать в постсоветские страны «демократическое политическое устройство», «гражданские свободы и права человека» и «открытость экономики и внешней торговли». Если путинская Россия выступает категорически против смены режимов, что делает ее привлекательным партнером для лидеров других авторитарных режимов, то Россия Навального неизбежно стала бы источником беспокойства для многих постсоветских правителей. Кроме того, политика Навального в ближнем зарубежье заставила бы западных наблюдателей задаться непростым вопросом: неужели вмешательство России во внутренние дела соседних стран неприемлемо только тогда, когда оно способствует укреплению авторитаризма?
Сможет ли Навальный занять место Путина? Почти наверняка нет. Может ли постпутинская элита перенять его внешнеполитические воззрения, когда будет стремиться обеспечить экономический рост и создать России менее враждебную внешнюю среду? Это намного вероятнее. Предлагаемое Навальным сочетание перемен и преемственности должно послужить предупреждением и для союзников, и для противников России: какой бы ни была послепутинская внешняя политика России, начинать готовиться к ней нужно уже сейчас.
