То, что мы вообще существуем в таких сложных условиях — очень хороший фактор. Наличие полноценных параметров государства, в том числе, дееспособная армия — еще один хороший фактор. В нашей стране, несмотря на то, что она ведет войну, наблюдается рост ВВП. Это не такие уж и плохие параметры для воюющего государства. Поскольку я — экономист, то говорю именно о росте экономики в условиях войны и оцениваю его как исключительно позитивный фактор, который доказывает, что условия, в которых живет Украина, изменились. В первую очередь, условия для предпринимательства. Я не утверждаю, я делаю вывод из роста: если есть рост — значит, улучшились условия.
И хотя война является большой проблемой, полагаю, дело не в конкретной войне, которая сейчас ведется, а в том, что наша жизнь изменилась. Более 22 лет у нас были такие отношения с РФ, когда у нее не было сомнений, что мы находимся в ее сфере влияния. И вот мы явно показали даже не то, что выходим из ее сферы, а хотим развивать отношения с другими союзами и странами. Этого было достаточно, чтобы Россия принялась угрожать военной силой: максимально агрессивным путем. Вот это сложное положение затянется на долгие годы. Когда сейчас предлагают закончить войну любым образом, я не вступаю в такие обсуждения, ведь «давайте закончим войну с агрессором» — означает «давайте сдадимся ему». Много лет я не сторонник тех, кто говорит, что если сменится руководство РФ, то она перестанет нам угрожать. Нет, думаю, на протяжении десятилетий наши интересы с РФ будут противоположными. Нам придется жить в условиях этой угрозы: это и есть главная проблема — жить в условиях российской угрозы.
Когда я слышу буквально истерики о том, как мы плохо живем, и как хорошо в Исландии или Ирландии, и почему мы не живем так, как они, то у меня возникает много вопросов. В том числе: что вы хотите, ведь мы воюем? И, заметьте, при этом — растем. То есть, я бы не сказал, что мы — хорошо организованная страна. Нет, я не могу этого сказать. Но динамика за последние четыре года с точки зрения противодействия украинского народа тем объективным факторам, которые будут действовать на нас еще десятилетия — позитивна.
То есть, мне кажется, та ситуация, которую я только что описал, парадоксальным образом способствует формированию украинской нации и государства. Украинцы не привыкли доверять государству и не чувствуют государство своим: у них такие традиции. И в этом смысле эти чувства формируются и становятся более зрелыми. И в этом есть плюс нашего конфликта. В долгосрочной перспективе мы станем украинской нацией. Мы перестанем быть этносом с разнообразными группами. Украинцы показали на протяжении столетий любовь к этносу. Но в то же время они показали, что не смогли в тяжелых условиях создать государство. Среднестатистический украинец любит свой этнос, но не доверяет государству. И это — то, что мучительно изменяется на наших глазах. Это очень хорошая тенденция.
Мы в процессе формирования здоровой государственности. Я бы не сказал, что мы сейчас являемся полноценным государством: мы работаем над этим, мы формируем. Когда мы станем полноценным государством — вопрос, ведь это долгий процесс, который может занять не одно десятилетие. Но я могу назвать один показатель: когда у нас сформируется государственническая бюрократия. У нас ее никогда не было: все госслужащие были слугами Москвы. Сформируется государственническая бюрократия — важнейший слой для полноценного государства. Это когда государство у тебя в сердце, а не ты просто служишь на каком-то удобном и выгодном месте. И, да, это не значит, что никто не будет действовать в своих интересах: нет, мы ведь не ангелы. Но это значит, что интерес государства станет жестким ограничителем личных интересов.
