Протест, недовольство, неуверенность в завтрашнем дне — таковы итоги прошедшего в воскресенье в России единого дня голосования. Кандидаты Кремля не могут довести до победного конца свои губернаторские кампании, протестовать против пенсионной реформы выходят те, кто еще даже не начал трудовую деятельность, — школьники и студенты.
Кремль ошибся — так объясняют 9 сентября политологи. Кремль в лице замглавы администрации Сергея Кириенко раскрутил гайки, переборщил со ставкой на зрелищность выборов как шоу и получил отдачу в виде протестов и голосования за кандидатов от КПРФ и ЛДПР. Голосования, как это уже назвали эксперты, не против Кремля, а за кого попало. Классический пример «демократизации по ошибке», по определению политолога Дэниела Трейсмана.
Ошибка власти — идеальное объяснение любого политического события, но, сводя итоги 9 сентября к политтехнологическим огрехам, мы лишаем себя возможности увидеть нечто более важное, чем просто плохой расчет и негодное исполнение. Единый день голосования — важная отметка российской новейшей истории, день, когда самая большая коалиция поддержки действующей власти с 1991 года прекратила свое существование. Пресловутый «крымский консенсус» мертв.
Великая коалиция
Время с 2014 по 2018 год можно назвать золотым веком российского авторитаризма. Никогда прежде президент не пользовался такой масштабной поддержкой. Никогда прежде ему не удавалось с такой легкостью мобилизовать ресурсы, необходимые для модернизации армии, инфраструктурного строительства, проведения «бескомпромиссного» внешнеполитического курса. Силы и средства, вложенные в строительство «коалиции войны» начиная с 2008 года, принесли огромную прибыль.
Только в 2014 году Путин наконец смог построить парадоксальный по своей природе режим, тот самый мифический путинизм, который был одновременно и «национальным» и «глобальным», и «социалистическим» и «капиталистическим». Ручное управление, неформальные сделки правительства с бизнесом, голем «государственно-частного партнерства» не устраняли социальное неравенство как таковое, но позволяли в каждом конкретном случае смягчать его точечными вмешательствами.
Уровень жизни с 2014 по 2016 год математически не рос, но бизнес, банки были принудительно адаптированы к этому неросту: темпы выдачи ипотечных и потребительских кредитов внутри падающей экономики били исторические рекорды. Неравенство устранялось как бы взаймы, при этом предполагалось, что расплата в государстве «компромиссного благосостояния» никогда не наступит, потому что должники и кредиторы вместе и есть то самое новое, посткрымское тело политической нации.
Новые роли получили и друзья президента. Из предпринимателей средней руки, которым дали в управление те или иные куски госсобственности, они превратились в национальных чемпионов, людей, выполняющих важнейшие — геополитические — задачи. Вместе с их расцветом шел другой процесс — спасенные в кризис олигархи, став жертвами санкций, получили новую помощь, но были понижены в ранге. Дистанция между условными Фридманом и Чемезовым исчезла еще в 2012-м, но потом снова появилась: теперь уже старше по званию стал госкапиталист, а не фигурант из списка Forbes.
Министры и вице-премьеры, которые еще в 2008 году тянулись за олигархами и влезали с головой в коррупционные схемы, чтобы хотя бы внешне, с точки зрения атрибутов, костюмов, часов, ресторанов, соответствовать своим визави из большого бизнеса, стали их «старшими товарищами», как это было принято называть в советском комсомоле. Олигархи стали обычными замминистрами, а замминистры — обычными олигархами.
Друг капитала
Президент Путин — профессиональный посредник. Я заставлю их делиться — вот его социально-экономическая программа, что в 2000, что в 2009 («ручку верните!»), что в 2014 году. Но что происходит в тот момент, когда никаких «их» больше не остается? Когда весь капитал, весь бизнес, вся элита, все те, кого Путин обещал заставить делиться с «простыми людьми», становятся его подчиненными? Происходит политический коллапс, требующий переопределения основных силовых линий внутри общества.
Один из крупнейших марксистских теоретиков второй половины XX века Никос Пуланзас, друг и коллега Луи Альтюссера, ныне, к сожалению, незаслуженно забытый, утверждал, что главным конфликтом внутри диктаторских режимов является конфликт между компрадорской (глобально ориентированной) и национальной (локально ориентированной) буржуазией. Именно этот конфликт в конце концов уничтожает диктатуру, размыкая ее для мира. Эмпирически его выводы были подтверждены, в частности, в работе Томаса Пепински 2009 года.
Внутри «крымского консенсуса» общество воспринимало Кремль и лично президента Путина как внешнюю по отношению и к себе, и к крупному капиталу силу, мобилизующую нацию на выполнение исторических национальных задач. Но примерно к 2016 году в России не осталось компрадорской буржуазии. Капиталисты, имеющие интересы на Западе, либо отказались от этих интересов, либо уехали, вывели капиталы, вышли на пенсию. Национальная буржуазия, в свою очередь, не является ни буржуазией, ни чем-то внешним по отношению к власти — вот собес, а вот заводская касса, и там и там президент Путин помогает простым людям.
Когда это случилось, стало понятно, что теперь Путин и есть капитал. Не в смысле коррупции и 40 миллиардов долларов на несуществующих счетах. А в смысле полного исполнения политического мандата. Правда, исполнен он был парадоксальным образом — уничтожив внешние по отношению к себе силы, Кремль сам стал всеми этими силами. И капиталом в том числе.
Либерализация напоследок
«Платон», пенсионная реформа, цифровые концессии, распределяемые сегодня между друзьями президента, — признаки «откупного капитализма», в котором дистанция между государством и бизнесом сведена к минимуму, к техническим деталям. А это значит, что никакого протеста против неравенства, бедности, невыплаты зарплаты, который не был бы протестом против Кремля, в рамках «откупного капитализма» быть не может. Любой протест против любой «либеральной» (в техническом смысле) инициативы — это протест против власти.
Создав дженерик национального государства и дженерик национального бизнеса, президент Путин четыре года наслаждался собственным триумфом. Когда стало понятно, что это не два дженерика, а один, пришло время пожинать плоды такой политики. Как правительство, парализованное урегулированием споров между друзьями и придворными президента, может обеспечить снижение неравенства, рост доходов, рост уровня жизни? В исчисленной до копейки экономике рост в одном месте — большой инфраструктурный проект — оборачивается упадком в другой.
Это работает так: чтобы построить мост в Крым, нужно поднять налоги. Но поднять налоги бизнесу нельзя — весь бизнес висит на ниточках налоговых льгот, эти льготы упакованы в кредитные соглашения с госбанками и так далее. Поэтому пенсионная реформа, поэтому концессии и так далее. Фаза «2018 год и после» в этом смысле выглядит как издевка над честными лоялистами-консерваторами. Чтобы находить деньги, нужны технологии, которые технически являются неолиберальными — например, борьба с самозанятыми и увеличение пенсионного возраста.
Но и чтобы продолжать наслаждаться ощущением национального триумфа — столь ценным, тоже нужны неолиберальные технологии — например, рекреационный урбанизм по московским лекалам, который ВЭБ на средства замороженных пенсионных накоплений будет нести в российскую глубинку. Собянинская Москва — тоже дженерик, только поменьше, стерилизованная копия усредненного до неузнаваемости мегаполиса, в котором неравенство купировано иллюзией бесклассового общественного пространства. Оплаченного не нефтяными сверхдоходами, а налогами на труд и потребление.
Московские процессы
В стране, где ответственность за массовую бедность больше не на кого спихнуть, где бедность как продукт слияния власти и бизнеса постепенно осознается в качестве политической проблемы, осталась только одна карта, которую до сих пор не удавалось с шиком разыграть. Это карта репрессий, направленных против врагов России, карта больших политических процессов против активной, деятельной «пятой колонны». И эту карту, кажется, готовят на эту осень.
Опросы ВЦИОМ о заговоре против России выглядят как часть подготовки к этим процессам. Ставшие рабочими, рутинными во внутриполитическом блоке Кремля обсуждения кампаний против «врагов»: врачей, коррупционеров, либералов, — добавляют аргументов в пользу таких опасений. Кто станет новой «пятой колонной»? Учитывая очевидно левый крен протестов, учитывая острое желание ФСБ выйти не с парой дел шпионов, а — как прокурор Мюллер — с большой политической заявкой, кажется, что жертвами будут не правые, а левые. Новые левые. С Алексеем Навальным во главе, хотя назвать его левым в современном понимании этого слова нельзя.
Молодые левые из относительно богатых городов, вроде Москвы и Санкт-Петербурга, сформировали костяк митингов 2016 года, протестов против пенсионной реформы. Они образованны, читают западные книжки, не любят Путина. Они — идеальная жертва большой кампании против врагов России. Дело «Нового величия» было в этом смысле очевидной разминкой спецслужб, проверкой оперативных возможностей и податливости материала. После разминки последует продолжение.
