Высокий уровень протестного голосования в четырех из 22 регионов, где проходили губернаторские выборы, быстро окрестили наступлением «новой политической реальности». Каждый придает этой реальности свой оттенок, густо замешанный на спекуляциях вокруг страхов прошлого и надеждах на будущее. Кто говорит о неминуемом крахе всей системы управления, кто о новом рынке политтехнологий, кто пророчит репрессии, кто слышит треск медленно отмирающего патернализма. Но за обобщенными трактовками важно не упустить реальность конкретных региональных кампаний.
Несмотря на то что «Единая Россия» стала проводником закона о повышении пенсионного возраста, в 13 из 16 избирательных кампаний в региональные заксобрания «Единая Россия» получила большинство по партийным спискам и обеспечила себе контроль во всех 16 законодательных собраниях за счет одномандатников. 25 сентября депутаты городской думы Екатеринбурга — преимущественно единороссы — избрали мэром города заместителя губернатора Свердловской области Александра Высокинского. Так что несложно заметить, что своеобразный краш-тест система прошла.
Два года направленных усилий по убеждению «разочарованного избирателя» в важности участия в выборах и чистоте процедуры выборов вернули живую политическую атмосферу. Похоже на идущий в сети флешмоб о девяностых, когда пользователи размещают фотографии себя, вроде узнаваемые, но юные. Также и события в Приморье заставляют вспомнить мэра Владивостока Виктора Черепкова — снятие, митинги, голодовки, отмена выборов. А выборы во Владимире напоминают 1996 год, разве что результат у Светланы Орловой сейчас лучше, чем у тогдашнего «ставленника Кремля». Уместнее говорить не о явлении «новой политической реальности», а об эндемичной каждому конкретному региону политической флоре, которая пробивается между серыми бетонными плитами.
Приморье, Хабаровский край и Владимирская область — три территории с традиционно протестным голосованием на региональных выборах, при этом относительно лояльные на выборах федеральных. В абсолютных числах избирателей здесь столько же, сколько в одной Свердловской области, маловато для вынесения вердикта об общероссийской тенденции.
Тем не менее оседающая пыль оставляет несколько вопросов. А что это было? Что означают победы оппозиции? Выразителем чего являются победившие Сергей Фургал (Хабаровск) и Владимир Сипягин (Владимир), а также Андрей Ищенко (Приморье) и Валентин Коновалов (Хакасия), чья политическая судьба пока не решилась?
Интересных для рассмотрения сценариев, пожалуй, два: модернизационный вызов и популистская волна, накатывающая с востока.
Модернизационный вызов?
Разговоры про «модернизационный вызов системе» (требование новых лидеров и подходов, иных темпов и качества развития региона, протест «модернизированного города» и запрос новых классов на расширение политического участия) разбиваются о данные электоральной статистики. Что «город», что «село» с одинаковым единодушием поддержали Сипягина и Фургала. Владимир отдал кандидату от ЛДПР лишь на 0,7% голосов больше, чем область в целом. А в Хабаровске поддержка Фургала оказалась всего на 1,5% выше, чем по краю без учета столицы. При этом в 2013 году на выборах губернатора Хабаровского края за Сергея Фургала наиболее активно голосовала как раз глубинка, районы без крупных городов — Верхнебуреинский, Ульчский, Нанайский, Бикинский районы с административным центром 18 тысяч жителей.
Будь политические предпочтения в России устойчивыми в течение хотя бы полутора столетий, мы бы безошибочно узнавали консервативных дальневосточных избирателей. В душе своей дальневосточники — традиционалисты, охранители. Эти люди объясняют свою жизнь на Дальнем Востоке, как правило, интересами страны — «мы держим эту землю для России». Дальневосточникам обидно, что московское начальство не понимает их любви и преданности к далекой Родине («у вас в России» — частый оборот, особенно на Сахалине и в Приморье), не признает подвига: «меня царицами соблазняли» (это про мегаполисы Китая, Кореи, Японии), а «я вам верен», уравнивает с западом все, что лежит дальше Новосибирска, и с тоской смотрит на юг — теплый тучный рай Краснодарского края.
Сама жизнь в непростых условиях Дальнего Востока требует особого вознаграждения — «длинного рубля» и профсоюзного санатория. Все новое часто воспринимается в штыки. Изменения, которые навязывает Москва, тревожат привычный образ жизни, экологию, пейзаж.
Именно на этой, абсолютно традиционалистской и консервативной карте исключительности людей, населяющих Дальний Восток, построил свою кампанию Сергей Фургал. «Дальний Восток — это особая территория: здесь трудно жить, тяжело вести бизнес и заниматься сельским хозяйством и крайне сложно что-то планировать. Поэтому особый статус региона я предлагаю закрепить законом, который бы гарантировал постоянные комфортные условия жизни и работы. Если не будет особого отношения к дальневосточникам, то скоро здесь никого не останется» — его слова из официальной предвыборной программы.
Владимир — та же консервативная песня, но с другим оттенком исторической миссии: «Отсюда есть пошла русская земля, не надо нас ничему учить». На первых прямых губернаторских выборах в 1996 году Юрия Власова, ельцинского назначенца, по нынешним меркам — молодого технократа (в 1983 году окончил Московский институт управления, кандидат экономических наук, назначен губернатором в 40 лет; в последние годы работает в РАНХиГС), владимирцы с треском прокатили, отдав 62% голосов коммунисту Николаю Виноградову, который и руководил областью следующие 17 лет. Победа Светланы Орловой в 2013 году — уникальный случай для электоральной истории Владимирской области, и связана она была не с региональной спецификой, а со спецификой администрирования выборов на том этапе развития политической системы.
Мы все еще рассматриваем версию модернизационного вызова? Очевидно, не стоит.
Антиистеблишмент?
Популистская волна докатилась до России? Степень схожести с мировыми процессами примерно как между коровой и божьей коровкой. Это даже не межвидовой барьер, а иной класс.
Современный популизм — это вызов истеблишменту, апелляция к расширению участия граждан в принятии решений в противовес традиционному политическому классу. По сравнению с флорентийскими пополанскими статутами современный популизм лишь более технологичен и менее сосредоточен на традиционных институтах. Для него скорее важны новые формы политического участия и вовлечения в принятии политических решений.
Единый день голосования 2018 года отчасти можно назвать примером успеха современного типа популизма. Но только в муниципальных кампаниях, на что закрывают глаза парламентские оппозиционеры, считая себя исключительно победителями региональных выборов 2018 года. Так победила, например, Сардана Авксентьева на выборах главы Якутска. Она получила 40% голосов, на 8,3% обойдя кандидата от «Единой России».
Авксентьева не говорила о пенсионной системе. Зато активно вела кампанию в интернете со слоганами «Все решает человек!» и «Народный мэр». Упирала на неправильное расходование городского бюджета, бездействие управленцев, которые «и тронуть бояться» проблемы города, на отказ от привилегий, дорогих машин и сокращение расходов на содержание мэра Якутска и его аппарата. Отбила Сардана Авксентьева и традиционную гендерную тему: «Какая «женская рука»? Судя по количеству накопившихся проблем… нужен твердый кулак». В наборе технологий — работа с «новыми средами»: блогерами, молодежью; постоянная демонстрация открытости, противопоставление себя политическому классу.
А вот семья Фургал в соседних c Якутией регионах — плоть от плоти истеблишмента. Бизнесмены-депутаты, профессиональные лоббисты, могучий клан элиты. Сам Сергей Фургал в Госдуме второй созыв. Два брата — депутаты заксобраний Хабаровского края и Амурской области. Еще один — в городской думе города Зеи. Сын Антон Фургал в 2014 году баллотировался от ЛДПР в Хабаровскую городскую и краевую думы. Люди, знакомые с ситуацией на Дальнем Востоке сколько-нибудь глубоко, сильно бы посмеялись, что в Москве победу Фургала продают в качестве кейса на тренингах по использованию популистской антиистеблишментной риторики.
Это больше похоже на тренировочный матч первого состава спортклуба с дублем. Может ли дубль выиграть у звезд? Редко, но может, когда создаются определенные условия. Такие условия сложились в нескольких матчах: «стареющие звезды»; разрядка после «матча десятилетия» в марте; объявленные реформы — для Приморья и Хабаровска это было не только повышение пенсионного возраста и НДС, но и изменение принципов распределения квот на вылов краба, из-за чего летом в регионе прошли протесты; красные карточки — международные санкции, затронувшие предприятия оборонного комплекса, расположенные в Хабаровском крае и Владимирской области. Стоит ли на основании этого делать вывод, что игра пошла другая? Одной победы дубля недостаточно. Да и честолюбивые дублеры, судя по всему, готовы и даже хотят играть в высшей лиге по ее правилам.
Но напор молодых волков, пожалуй, ощущается. Только вот в 16 регионах власть сама двинула вперед новый состав, сыграв на опережение, и победила.
Русский чавизм
В России популизм чаще понимается в искаженном смысле. Из стигматизирующего «он популист», то есть заигрывает с народом, превращает политику в шоу, выросла полноценная политическая технология, которой не гнушаются ни мэтры, ни молодая поросль. И вот Андрей Ищенко превращает выборы в шоу «Холостяк», объявляя конкурс на роль первой леди Приморья.
Победители вторых туров — это не никому неизвестные люди, как нередко пытаются показать федеральные эксперты, выдавая за реальность собственный московский изоляционизм. Эти люди вели кампанию, выступали на митингах, заваливали почтовые ящики агитационными материалами, продвигали себя в соцсетях.
Их нарративы, ценности и лозунги, подкупившие избирателей, не представляют собой загадки, хотя не являются ни модернистскими, ни популистскими. Это традиционалистско-патерналистский дискурс, ориентированный вовсе не на локомотивный класс горожан, а скорее на традиционный властный электорат — пенсионеров, желающих сохранить статус-кво распределительной пенсионной системы и льгот, которые, как известно еще с 2005 года, выходят налогоплательщикам дороже стоимости получаемых услуг за счет издержек на администрирование.
В первую очередь все кандидаты использовали тему пенсий. Фургал обострял: «Покойникам пенсия не нужна». Ищенко шел с баннерами «За наши пенсии!». Сипягин уже инициирует рассмотрение законопроекта в заксобрании Владимирской области, призывая голосовать против пенсионной реформы, участвует в митингах и выступает в СМИ. В Амурской области коммунистка Татьяна Ракутина, хоть и уступила в первом туре, набрала больше, чем Андрей Ищенко в Приморье, использовав в последние две недели слоган «Нам не нужны послабления в пенсионной реформе! Нам нужна ее отмена».
Из других предложений — возвращение льгот. Бесплатный проезд в общественном транспорте в Хабаровском и Приморском краях; специальные дальневосточные коэффициенты для расчета подъемных по программе «Земский доктор» для врачей, льготы для детей военного времени и так далее.
Третьей линией атаки для претендентов становится «почва», подчеркивание исключительности региона и, соответственно, необходимости быть местным, чтобы чувствовать регион и управлять им. Мир не открыт, Россия не едина, а процессы регионального развития не взаимосвязаны. Секрет успеха губернатора — это «связь с почвой» и «гением места». Вот такой «прогрессивный» нарратив во второй декаде XXI века.
Сипягин строил на этом всю кампанию, к тому же заявляя, что Орловой надо вернуться на родину и растить внуков (она не просто плохая, она — иная и по происхождению, и по полу, чужая, гений места — не ее). В большинстве западных стран такого рода предвыборный нарратив — противопоставление правильного мужского слабому и некомпетентному женскому началу в политике — был бы не просто неэффективен, а незаконен, да и у нас настолько откровенно сексистской кампании я не припомню. Как вам понравилась бы газета с заголовком «Баб к управлению градом Владимиром не подпускать»? Но для традиционалистской российской глубинки это приемлемый и даже одобряемый ход, мачизм, продаваемый в качестве экзистенциальной компоненты управленческой и политической компетентности.
Итак, распределение, льготы, традиционализм вплоть до сексизма, бытовой регионализм вплоть до изоляционизма — в итоге, как мы видим, «истеблишмент 2.0» берет на вооружение патерналистский нарратив старших товарищей, адресуясь даже не к началу 2000-х, а к кампаниям, характерным для красного пояса середины 90-х годов прошлого века. Если всерьез рассматривать произошедшее в идеологической рамке, то победили чависты. И именно с этим вызовом власти сегодня придется иметь дело.
Угроза модернизации
В России в отличие от большинства европейских стран «буржуазное сознание» не является ценностным консенсусом среднего класса. Базовые ценности и ориентации этой якорной части российского общества остаются левыми по сути. Они специфичны не только для людей старших возрастных когорт, но почти для всех остальных электорально значимых групп населения. Системные левые просто не были способны мобилизовать всех избирателей, которым свойственны эти настроения, в том числе потому, что в левой повестке успешно работали и президент Владимир Путин, и партия «Единая Россия».
Модернизационный нарратив президентской избирательной кампании, построенной на переходе от идеи культа стабильности к идее прорыва, и последующие за ней инициативы, в первую очередь — повышение пенсионного возраста, лишили президента и представителей партии власти статуса главных социальных консерваторов. И это место понемногу занимают гибкие представители истеблишмента 2.0, держатели местных франшиз системных оппозиционных партий.
Если победа Фургала и Сипягина действительно чему-то угрожает, то не стабильности политической системы и не ценностному консенсусу, сложившемуся вокруг фигуры президента страны, а его попытке повернуть госаппарат и избирателя лицом к реальным вызовам XXI века, лицом к модернизации и модернизационному настрою. Указ президента №204 как попытка закрепить новый политический консенсус вокруг задач развития пока не нашел читателей в электоральной провинции. Люди не хотят изменений, если они не приводят к их большему участию в действующей распределительной модели.
В регионах, которые якобы породили «новую политическую реальность», избиратель, рассчитывающий на себя, а не на государство, так и не пришел на участки 9 и 23 сентября. Пришли традиционалисты и патерналисты, недовольные нарушением статус-кво, изменениями как таковыми, их скоростью. Стоит ли это считать «политической катастрофой» — личный выбор, вопрос веры, а не знания. Не стоит лишь закрывать глаза на то, что густонаселенные территории и города-миллионники не подтверждают катастрофизм фургаловедов и фургалолюбов, а опровергают его — своими делами и своими голосами.
