Беседа с режиссером Виталием Манским о фильме «Свидетели Путина» и не только
Шел 1999 год. За полгода до завершения своего второго президентского срока российский президент Борис Ельцин совершенно неожиданно уходит в отставку и доверяет управление государством не очень известному и не слишком популярному премьеру Владимиру Путину. Этим судьбоносным моментом начинается документальный фильм известного российского режиссера Виталия Манского, который, будучи доверенным президентским оператором, проник внутрь кремлевской политики.
В результате появился фильм «Свидетели Путина», который вскоре покажут в чешских кинотеатрах. Он открывает потрясающее закулисье политики и повествует о том, как к власти в России пришел человек, который непрерывно правит страной вот уже 20 лет. «Либеральные политики были уверены, что нужно найти кого-то, кто, с одной стороны, немного либерал, а с другой, будет править твердой рукой, — говорит Манский. — Но в итоге они сами пали жертвой собственных игр».
Respekt: Из фильма мы узнаем, что в 1999 году Вы снимали фильм для Владимира Путина в рамках его предвыборной кампании. Что это был за фильм?
Виталий Манский: Я снимал фильм не для самого Путина, а для граждан России, для которых в то время вопрос «Кто такой Путин?» был очень актуален. Рейтинг Путина тогда не превышал одного — двух процентов, и в России его вообще никто не знал. Фильм представлял его избирателям и подчеркивал его положительные качества.
— Чья это была идея? Ваша или кого-то с телевидения?
— Когда Борис Ельцин ушел в отставку, он назначил президентом Путина до очередных выборов, на которых, как он предполагал, Путин победит. В первые дни после того, как Ельцин его назначил, я приступил к съемкам фильма. Я искал его бывших учителей, друзей, знакомых, старался понять его личность и познакомиться со средой, из которой он вышел, то есть показать его общественности. Фильм начал сниматься без ведома президента для телевидения. Это не был государственный заказ. После начала съемок я отправил некоторые фрагменты приближенным Владимира Путина, попросив показать их ему. Путину они понравились, и он пригласил меня на личную встречу. Там я предложил ему встретиться с учительницей, которая учила его в младших классах, и снять эту встречу. Путин согласился и таким образом стал персонажем моего фильма.
— Помог ли этот фильм победить Путину на выборах?
— В общей сложности я снял два фильма. Первый показали перед выборами. Там фигурируют разные люди, которые говорят о Путине, и заканчивается лента тем, как Путин лично приезжает к той старой учительнице. Эта сцена очень понравилась зрителям, потому что Путин в ней показан хорошим парнем. Но поскольку Путина выбрали в первом туре, съемки мы остановили. Через пять месяцев мне позвонили из Кремля, так как хотели продолжить съемки. После этого мы закончили второй фильм, показав его на первую годовщину избрания Путина президентом.
— В одной сцене Путин говорит: «Это Ваш фильм, и я не буду в него вмешиваться, ничего не буду вырезать». Убрали ли Вы что-то из фильма по желанию Путина?
— Путин действительно никак не цензурировал фильм. Когда я его завершил, то первым делом показал ему, и он его одобрил. Только потом я продемонстрировал ленту коллегам, которые, может, и хотели что-то изменить, но уже не могли. С моей стороны это была такая уловка. За мой второй фильм, снятый во время первого года срока правления Путина, мне не стыдно. Мне стыдно за то, что со своим первым фильмом я участвовал в предвыборной кампании, которая привела к избранию Путина.
— У Вас был эксклюзивный доступ к Владимиру Путину. Удалось ли кому-то после Вас так приблизиться к президенту России?
— Дело не в том, как приблизиться к президенту, а в том, кому это удается. Нет ничего особенного в том, что российский режиссер попадает в близкий круг Путина и снимает некритический фильм о нем, согласно определенному заданию. Однако меня удивило, что когда у американского режиссера Оливера Стоуна появилась возможность снять четырехсерийный фильм о Путине, он ни разу не усомнился в том, что сказал ему президент во время съемок. А ведь у Стоуна есть американский паспорт, защищающий его от возможных последствий. Тем не менее его фильм получился совершенно некритическим.
— Теперь Вы из своего старого материала 1999 года смонтировали третий по счету фильм, снабдив его собственным комментарием, в котором, в том числе, рассказываете, что случилось с бывшими соратниками Путина. Почему Вы вернулись к материалам почти 20-летней давности именно сейчас?
— До 2012 года не было особых причин снимать подобный критический фильм. Путин был не лучшим президентом, но все еще действовал в рамках Конституции. Но потом он ясно дал понять, что Конституция ему не указ и что нашим президентом он будет еще как минимум 24 года. В тот момент мне показалось важным вернуться в прошлое и рассказать, как он, собственно говоря, стал президентом.
— Что нового мы узнаем из фильма? Что мы еще не знали?
— Я думаю, из него мы узнаем что-то о себе. Поэтому фильм называется «Свидетели Путина». В первую и в последнюю очередь это фильм о нас.
— В каком смысле? Название подсказывает, что люди поспособствовали успеху Путина, потому что наблюдали за ним со стороны?
— После просмотра фильма у меня, скорее, сложилось впечатление, что избрание Путина было неизбежным. Его выбрал его же предшественник, который позволил ему несколько месяцев править страной, дав, таким образом, большое преимущество перед остальными кандидатами. Ельцин дал понять, что Путин — избранный преемник. И общественность на выборах просто формально подтвердила этот выбор. Все это больше похоже на передачу власти, чем на свободные выборы.
— Посмотрите на Армению. Недавно там предприняли попытку фальсифицировать выборы, чтобы президент Серж Саргсян остался у власти. Но граждане не позволили нарушить демократические принципы, вышли на улицы и протестами добились своего. А ведь Армения находится на Кавказе, где население настроено намного консервативнее, чем в России. Когда в 1968 году советские солдаты вошли в Прагу, протестовать на Красной площади пришло восемь человек. На новый 1999 год, когда президент Ельцин передал власть выбранному им преемнику, протестовать не вышел никто.
— В начале фильма из телепередачи мы узнаем, что временным преемником Бориса Ельцина выбран Путин. Ваша жена слышит эту новость и не очень рада ей. Вы следуете за ней с камерой по квартире, а она с сожалением говорит, что теперь Россию ожидает власть твердой руки. Как возможно, что она уже тогда предвидела закручивание гаек, но при этом Вы занимались кампанией Путина, а остальные либералы ничего не опасались?
— Это интересно, и мы недавно обсуждали это с женой. Причиной, например, может быть тот факт, что оба ее деда сидели и умерли в лагерях. Я же слишком погрузился в эти либеральные игры, в которых мы пытались внешне поддержать видимость демократии, и все пропустил. Ей же было достаточно того факта, что этот человек — из КГБ. Точка.
— А почему либералы тогда поддерживали Путина?
— Эти политики были убеждены, что нужно найти кого-то, кто, с одной стороны, немного либерал, а с другой, будет править твердой рукой. Но в итоге они сами пали жертвой собственных игр. Путин вышел из КГБ и хорошо знал, что либералы подыскивают подходящего человека на пост президента. Он знал их критерии и предложил им: «Посмотрите, я соответствую всем вашим требованиям».
— После избрания Путина в народе родился миф о том, что при Ельцине Россия была не более чем бандитской страной, балансировавшей на грани экономического краха. Путин воспользовался этим мифом и после избрания взял на себя роль спасителя России, под руководством которого экономика начала расти. Насколько этот миф актуален сегодня? Не обращаются ли теперь молодые люди к ельциновской России и не задаются ли вопросом: «А не была ли тогда наша страна демократичнее и лучше»?
— Путин создал этот миф и хитро им пользуется. Сегодня граждане России настолько деморализованы, что у них нет сил на создание нового проекта, который принес бы общественные перемены. Что касается молодежи, то я не стал бы с оптимизмом говорить, что они за что-то борются. Они борются просто, без причины. Парижская революция в 1968 году началась потому, что в университетских общежитиях Сорбонны парням запретили приходить в комнаты к девушкам. Это был бунт молодежи, а не политическая революция с философским подтекстом. Нечто подобное происходит и в России. У молодежи нет четко сформулированной позиции.
— Вы режиссер, а также директор кинофестиваля. Как сегодня обстоят дела в России у деятелей искусств со свободой слова?
— К 2018 году власти удалось взять под контроль все общественные каналы связи, за исключением кинофестивалей. Фестивали остаются своеобразным окном, через которое можно пролить свет на альтернативный взгляд на мир. Но в августе текущего года власть приняла новый закон о том, что у всех фестивалей должна быть лицензия. Это означает смерть последнего окна свободы. Для нашего документального фестиваля «Артдокфест», который был одним из самых успешных в России, это, скорее всего, конец.
— Значит, Вы не будете демонстрировать в России фильм «Свидетели Путина»?
— Нет.
— Каким было бы наказание или штраф, сделай Вы это?
— Я хотел показать свой фильм как раз на фестивале «Артдокфест». На показ пришло бы, скажем, 500 человек. Это в России с ее 145-миллионным населением. Но это невозможно. Уже сейчас фестиваль выплачивает несколько штрафов за нелицензированные показы. Кроме того, мы ведем несколько судебных тяжб. Также поступило несколько угроз лично мне.
— Некоторые российские режиссеры в своих фильмах о России критичны. Например, Андрей Звягинцев, фильмы которого пользуются популярностью на Западе и показываются в России. Как такое возможно? Что можно критиковать, а что нет? Где проходит граница между разрешенным и запрещенным?
— Я хорошо знаком с Андреем. После своего критического фильма «Левиафан» он снял еще только один фильм «Нелюбовь». Это фильм о личных отношениях, и в нем почти нет политики. Как вы думаете, почему? Потому что сценарии, по которым он на самом деле хотел бы снимать, не принимает ни один продюсер.
— Если бы Вы взялись предсказывать, то каким, по-Вашему, будет конец путинской эры? Власть снова передадут так же, как мы видели в Вашем фильме, или все будет иначе?
— Когда это произойдет?
— Возможно, завтра, а возможно, через 50 лет.
— И что будет потом?
— Не знаю. Возвращение в средневековье. Новгородское княжество, Уральское княжество и так далее. Уже сейчас Россия дробится на области с разными правилами, будь то Чечня или регионы на Дальнем Востоке, соседствующие с Китаем.
— Последние Ваши фильмы продюсировала компания «Хипермаркет филмс» (Hypermarket Films). Как завязались Ваши связи с режиссером и продюсером Филипом Ремундой и Чешской Республикой?
— Это молодые талантливые люди, с которыми я на одной волне. Мы одинаково смотрим на вещи, и нам не нужно долго друг другу что-то объяснять. С перспективы кинематографии Чехия — открытая страна, и сотрудничеству ничто не мешает. Вместе мы работаем уже над пятым проектом.
— В Вашем фильме мы наблюдаем, как начинается путинская власть твердой руки. У нас тоже есть авторитарный премьер, которого привлекает идея правления твердой рукой, как и собственное влияние на СМИ. Президент Милош Земан сделан из того же теста. Отмечаете ли Вы изменения в чешской политике с тенденциями к авторитаризму?
— Тенденции, возможно, схожи, но до российского пути вам еще далеко. Нас не догонишь (смеется). Но меня беспокоит цинизм некоторых европейских лидеров. Вам не стоит одновременно критиковать и осуждать Россию, но при этом продолжать с ней работать. Такое лицемерие до добра не доведет. Я не понимаю, почему политики не извлекают уроков из прошлого. Я говорю не о временах падения Римской империи, а о недавней истории 70-летней давности. Чехи знают, насколько дорого обходятся политические ошибки, и все равно вновь их совершают.
