Осенью 1918 года в муниципалитете Вяхякюрё в области Южная Остроботния семья Кайстрёмов (Kaiström) готовилась к приезду маленькой девочки по имени Рауха (Rauha; по-фински «rauha» — мир, отсутствие войны, прим. перев.).
Вяхякюрё был белой территорией в центре белой Финляндии. Рауха была полусиротой из муниципалитета Кюми, супружеская пара Кайстрёмов решила предложить ей свой дом. На приехавшей Раухе была куртка, сшитая из красного флага.
Двухлетняя девочка долго смотрела на красный дом, видневшийся из окна, и наконец произнесла свои первые после переезда слова: «А в том доме есть хлеб?»
Семеро детей и мать
В 1918 году область Кюменлааксо была известна как территория красных. Во время гражданской войны отцы многих семей пропали, были расстреляны, убиты в бою или взяты в плен. Бедность сопровождалась голодом и вынуждала детей попрошайничать. Отец Раухи был кузнецом на лесопилке в приходе Кюми, нынешнем городе Котка. Когда отец ушел на войну, мать и семеро детей прогнали из дома, который сдавался работодателем в аренду.
Дочь Раухи Улла Кески-Рауска (Ulla Keski-Rauska) хорошо знает историю своей матери. У бабушки, которая осталась с детьми одна, не было никакой собственности. Все было в дефиците. Бездомных детей и мать разместили в школе. Старших детей взяли в детские дома. «Был такой голод, что бабушка пыталась получить у военных какую-нибудь еду и относила ее своим детям в детдом», — рассказывает Кески-Рауха.
Помощь бедным вдовам и детям
По оценкам представителей финской власти, после окончания гражданской войны в бедственном положении оказались 20-25 тысяч детей. Большая часть сирот были детьми красных. Белых сирот было около тысячи. Если все белые вдовы и дети получали пенсии, то красным вдовам приходилось жить на пособие для неимущих. Государство выплачивало первую половину пособия, муниципалитет — вторую. Дополнительную помощь получали только те, кто не мог выжить иначе.
Одна из форм оказания помощи заключалась в размещении ребенка в другую семью. В некоторых случаях это была единственная помощь, которую предлагали одинокой матери.
Когда летом и осенью 1918 года ситуация с красными вдовами обострилась, социальные службы Финляндии начали готовить план по размещению детей в приемных семьях. Приемные семьи искали в регионах, которые пострадали от войны не так сильно, как на юге Финляндии. Ситуация с продовольствием в деревнях была лучше, чем в городах.
Лектор университета Мерви Каарнинен (Mervi Kaarninen) пишет в своей книге «Красные сироты 1918» (Punaorvot 1918), что, согласно плану по расселению, детей из красных семей хотели отправить в зажиточные религиозные семьи, занимающиеся сельским хозяйством — то есть в те регионы, которые считались наиболее удачным вариантом для хорошего воспитания. Такие дома чаще всего встречались в Остроботнии и Саво.
Шесть детей из семьи Раухи отправили в приемные семьи. Рауха и ее шестилетняя сестра Лаура оказались в Южной Остроботнии, а братья — в Центральной Остроботнии. Когда и старшие дети через «детский» аукцион попали в Остроботнию, с матерью остался только один младенец. (В конце XIX — начале XX века в Финляндии и Швеции проводили «аукционы», на которых желающие могли набрать себе рабочую силу из бедных детей, а также получить от муниципалитета компенсацию за содержание ребенка. В Финляндии такие аукционы были официально запрещены в 1923 году, в Швеции — в 1918 году, прим. пер.).
Сострадательные землевладельцы из Остроботнии
Чтобы размещение детей в новые семьи проходило удачно, социальные службы назначали в муниципалитетах местных доверенных лиц. Их задача заключалась в том, чтобы узнать, хотят ли семьи взять красных сирот. Волонтеры помогали с поиском семей.
Хуго Салоканнель (Hugo Salokannel), станционный писарь в муниципалитете Лайхиа, играл важную роль, когда детям из Кюми искали новые семьи в Остроботнии. У него были связи с приходом Кюми и он знал, как плохо обстояли дела у местных детей. Вместе с учительницей Сельмой Кархула (Selma Karhula) он организовал размещение детей в Остроботнии еще до начала официальной процедуры.
В объявлении газеты «Илкка» (Ilkka, 19 августа 1918) Салоканнель писал, что в приходе Кюми было около тысячи сирот, которым не хватало государственной помощи. Этим детям в возрасте от 4 до 12 лет Салоканнель искал новые семьи среди «сострадательных землевладельцев». В Вяхякюрё удалось найти дом для 18 детей. Не всем семьям удалось получить воспитанников.
Во время государственной процедуры перемещения детей в Вяхякюрё приехали еще 44 ребенка. Статистика была не очень точной, поскольку время пребывания детей в семьях различалось. Дети могли переходить из одной семьи в другую еще до появления новой статистики.
Пекка Мяенпяя (Pekka Mäenpää), изучавший историю Вяхякюрё, говорит, что детей привозили на поезде в поселок Тервайоки, откуда их забирали в семьи. На станции детей тепло встречали, присутствовал и класс Сельмы Кархула. «Класс пел со слезами на глазах что-то трогательное для приехавших детей, и плач усиливался», — рассказывает Пекка Мяенпяя.
Условия жизни и грамотность проверяли
По словам Мерви Каарнинен, семьи, принимавшие детей, были очень разными — от бездетных пар до многодетных семей.
Часть семей назначала для приемных детей определенные условия. Некоторые были готовы принять детей без какой-либо компенсации.
Местные доверенные лица, отвечавшие за сирот, должны были найти подходящие семьи для размещения, составлять договоры и следить за тем, чтобы требования, поставленные приемными родителями, были выполнены. Условия жизни детей нужно было проверять по меньшей мере четыре раза в год и отправлять отчет социальным службам. Следили и за грамотностью детей.
Местным доверенным лицом в Вяхякюрё была учительница Сельма Кархула.
В интервью внучке в 2004 году почти 90-летняя Рауха вспоминает, как специалисты посещали приемные семьи для контроля. «Ничего особенного она не спрашивала. Она хорошо знала отца и мать, но это было ее обязанностью», — рассказывает Рауха на записи.
Красные вдовы представляли опасность
Бедность была важной, но не единственной причиной расселения детей в 1918 году. За этим стояли идеологические мотивы. Деревни считались более подходящим местом для воспитания детей. Полагалось, что красные матери могут воспитать детей в духе социализма и привить детям негативное отношение к белой Финляндии.
Красные вдовы считались опасными элементами общества, от которых детей надо было спасать. «Говорили так: вы ведь не хотите, чтобы дети росли у красных матерей, и у нас появилось поколение потомков красных, со злобой относящихся к окружающим, которые провели детство в голоде и холоде, в стесненных условиях», — говорит Каарнинен.
По словам Мерви Каарнинен, в детях надо было пресечь красные взгляды и дать им хорошее воспитание. Считалось, что жители Остроботнии могут хорошо с этим справиться. «Также существовало мнение, что жители этих территорий в свое время рьяно избавлялись от красных, и их мучала совесть. Теперь же появилась возможность покаяться», — говорит Каарнинен.
По словам Каарнинен, многие семьи были готовы принять только одного ребенка. Поэтому биологических родственников часто заселяли в разные семьи, иногда даже в одном муниципалитете. Улла Кески-Рауска отмечает, что братьев и сестер ее матери Раухи тоже поместили в разные семьи. «Вероятно, такой вариант считался более подходящим для перевоспитания. Легче, чтобы в новой среде ребенок жил один», — рассуждает Кески-Рауска.
«Лучше них никого не было»
По словам Мерви Каарнинен, для многих детей жизнь в новой семье была хорошим временем. Однако были и те, кто стал в новом доме рабочей силой и объектом издевательств из-за своего происхождения. Иногда семью приходилось менять из-за того, что к ребенку относились чересчур плохо.
Раскол в отношении к сиротам гражданской войны подтверждается в данных Пекки Мяенпяя, который изучал местную историю, а также в рассказе Сельмы Кархула о сборе средств в поддержку сирот (газета «Илкка», 30 января 1919):
«Сборщики сталкивались с разным отношением во время обхода деревень. Были богачи, которые с угрюмым видом протягивали одну марку, другие и вовсе ничего не давали. Были и такие, которые наотрез отказывались помогать детям красных».
Семья Кайстрёмов была для Раухи единственной. Улла Кески-Рауска рассказывает, что Рауха очень любила свою мачеху. «Лучше них никого не было. Мы жили скромно, никакой роскоши не было, но была еда и любовь», — позже рассказала Рауха в интервью своей внучке. И хотя Рауху не удочерили официально, до свадьбы она использовала фамилию приемной семьи вместо полученной при рождении.
Визиты биологической матери в Вяхякюрё были для Раухи очень волнительными. Девочке, которую увезли в новую семью в очень раннем возрасте, мачеха и отчим казались настоящими родителями. «Рауха знала, что где-то далеко у нее есть мать, братья и сестры, но ее очень угнетало, когда приходил чужой человек и его приходилось называть матерью», — рассказывает Улла Кески-Рауска.
Помощь детям была типичной для военного времени
По словам Мерви Каарнинен, расселение детей уже тогда вызывало споры и шквал критики. «Конечно, социал-демократы и рабочее движение были оскорблены такой мерой», — говорит Каарнинен.
Однако Каарнинен напоминает, что речь шла о способе, которым обычно решали проблему сирот и людей, нуждающихся в поддержке общества. Детей отдавали на попечение семей, которые считались хорошими. Перемещение детей из городов в сельскую местность в годы Первой мировой было способом обеспечить им безопасность. «Такой была судьба детей в годы войны — переезжать из одного места в другое. Эта практика сохранилась в Финляндии и в годы Второй мировой войны», — говорит Каарнинен.
По словам Каарнинен, проблема красных сирот способствовала появлению в Финляндии новых детских домов и организаций, которые занимались правами детей. В 1922 году супруга президента Эстер Столберг (Ester Ståhlberg) основала объединение «Дома для бездомных детей» (Koteja Kodittomille Lapsille), на базе которой позже появилась организация «Спасите детей» (Pelastakaa Lapset ry).
В 1940-х красные вдовы получили право на пенсию. «Это было важно. Они всегда чувствовали себя несколько отверженными», — говорит Каарнинен.
«Мама всегда видела во всем светлую сторону»
Мать Уллы Кески-Рауски всю жизнь поддерживала связь со своей биологической матерью, сестрами и братьями. По словам дочери, отношения Раухи с биологической матерью не были очень теплыми, но с сестрами и братьями она общалась часто. «Сестры смеялись над одним и тем же, весело проводили время вместе, несмотря на то, что детство и молодость они провели порознь», — говорит Кески-Рауска.
Как и многие другие красные сироты, оказавшиеся в новой семье, братья Раухи и старшая сестра вернулись к матери сразу же, когда это стало возможным. Отец семьи пропал после войны в Советском Союзе. Улла Кески-Рауска рассказывает, что Суло (Sulo), брат Раухи, встретился со своим отцом в начале 1930-х годов, когда ездил в Советский Союз. Отца расстреляли во время сталинских чисток в 1938 году.
Улла Кески-Рауска описывает свою мать как веселого и доброго человека, который не жаловался на свою судьбу. По мнению дочери, мать всю жизнь отдавала окружающим то добро, которое она получила. «Мама всегда видела во всем светлую сторону».
Теперь Кески-Рауска — сама мама и бабушка. Она понимает, что решение ее бабушки отдать своих детей в другие семьи было продиктовано необходимостью. Мир 1918 года сильно отличался от нынешнего. «Это не означает, что бабушке было легко отказаться от своих детей. В тех условиях у нее не было другого выбора. Не из-за идеологии, а потому что дети каждый день могли получать еду и ходить в школу».
