Этой фразой злоупотребляют больше всего в мире. Но что же мы в действительности хотим сказать, когда произносим: «Я тебя люблю»? И почему многие пары после расставания начинают ненавидеть друг друга? Пусть приближается день Святого Валентина, но знаменитый психоаналитик предупреждает: «Хватит сюсюкать. Настоящая любовь — совсем не в этом». А вот в чем.
Психоанализ разоблачил веру людей в идолов и в идеалы самого разного рода. Под воздействием этой ударной волны даже самые самоотверженные и выражающие солидарность чувства оказались лишь жалкими масками, скрывающими жажду удовлетворения собственной потребности. В глубине человеческой природы добрые чувства найти невозможно, есть лишь импульсивная потребность, которую человек стремится удовлетворить. У истоков жизни, как утверждал еще Гоббс, лежит вовсе не любовь, а война всех против всех. В таком случае, что если любовь, о которой в любое время звучало множество слов и размышлений, — это всего лишь заблуждение? Что если человек в глубине души хочет только потешить свое эго, что если сама природа бессознательного изначально преступна, что если импульс нацелен только на удовлетворение, как объясняет Фрейд? Как же в таком случае может существовать самоотверженная любовь? Что если это всего лишь акт преподнесения себя Другому, способному отвлечься от нарциссизма? Как же может существовать любовь, обращенная не только к самому себе?
Ненависть древнéе и изначальнее, чем любовь, писал Фрейд. Прямо на наших глазах происходит индивидуальный и коллективный рост бескультурья ненависти, антилюбви, отказа, сегрегации, отторжения Другого, в каком бы образе он ни предстал. Ненависть — это защитная реакция, направленная на то, чтобы оградить жизнь, находящуюся под угрозой, беззащитную, как сказал бы все тот же Фрейд, перед чужеродной и враждебной природой мира. Если бы мы забыли эту истину, мы свели бы любовь к приторности добрых чувств или, точнее, если использовать категорию психоанализа, к вытеснению ненависти. Но именно в связи с тем, что первое стремление человека, самое изначальное, — это стремление к замкнутости, к защите, страх перед «чужеродным и враждебным» миром, возможность любви не может абстрагироваться от этого первородного и доминирующего свойства ненависти. Вот почему нас так поражают проявления самоотверженной любви. Мы, возможно, все меньше удивляемся беспредельному ужасу и все больше — проявлениям любви и солидарности. Тем не менее очевидно, и не только специалистам по психоанализу, что даже там, где есть любовь, всегда просвечивает определенная двойственность чувств: я тебя люблю, но раз ты заронил во мне чувство нехватки, разлуки — раз мне тебя не хватает именно потому, что я тебя люблю — ты вселяешь в меня страх, я не могу доверять тебе, ты представляешь опасность для моей личности, и, следовательно, я ненавижу тебя.
Любовь — подлинная альтернатива ненависти, только когда она самозабвенно вмещает в себя масштабы чувства разлуки, которые открывает в нас опыт любви. Речь идет о противоестественном процессе: я люблю того, в ком причина моего ощущения разлуки. Как такое возможно? Условие любви состоит в формировании дружеских отношений с ощущением нехватки и разлуки. Только приняв нехватку, разлуку, можно любить, то есть чувствовать, что мы скучаем по тому, кого любим. Однако бывает любовь, заканчивающаяся ненавистью и разрушением. Очень часто это более идеализированная любовь, та, в которой невыносимое, неприемлемое исключено, так как любовь была обращена к прекрасному образу Другого, а не к его самым невыносимым глубинам. Далее так или иначе случается, что этот невыносимый лик неожиданно и фатально прорывается на поверхность, все рушится, ломается, рассыпается, и от любви не остается больше ничего. Любовь, заканчивающаяся ненавистью, — это та, где невыносимое зачеркнули, где любили только идеальный образ Другого, то есть образ, отвечающий нашим ожиданиям. Поэтому Лакан говорил, что любовь, достойная этого названия, умеет любить в Другом все, а следовательно, и самую невыносимую его часть. Это наставление проходит через всю любовную жизнь и переворачивает любую форму связей между людьми: ненависть сменяет любовь, когда идеализация уступает место разочарованию, и это происходит особенно легко в тот момент, когда за очарованностью Другим мы стремимся скрыть собственные недостатки. В противоположность этому долго длится любовь, в которой человек способен принять невыносимое в Другом, то есть приемлет в нем и разделяет с ним то, что представляется совершенно неприемлемым.
Таким образом, следует добавить: если любовь подразумевает, что любить нужно не какие-то качества Другого, а «все» в нем, то ничто никогда не позволит любящим друг друга людям стать «единым целым», совпасть друг в друге. Каждый в действительности будет ограничен «неполнотой», и это неустранимая истина любых отношений. Знаменитый миф Платона об андрогине не раскрывает правды о любви: целью любви никогда не может быть стремление восстановить целое. Скорее, любя, мы переживаем опыт утраты целостности, познания собственной неполноты и уязвимости. Любовь с этой точки зрения не восстанавливает неполный круг, не врачует раны, а открывает их, вынуждая нас столкнуться с чувством нехватки, с неполнотой. Но если мы не можем стремиться к целостности — а именно это происходит в тоталитарных режимах, где масса любит своего лидера и чувствует себя любимой им, ощущает себя «целым» — то любовь может быть подлинной альтернативой ненависти, а не только ее роковым продолжением. Любовь скатывается к ненависти, лишь когда открывается рана, которая должна была иллюзорно зарубцеваться, но если любовь, напротив, является раной, если это опыт переживания неполноты, то реализоваться он может не в обнаружении целого, а в его утрате. Таким образом любовь становится огромным противоядием против любой формы ненависти, потому что благодаря ей у нас появляется возможность принять свое чувство неполноты.
Дело в том, что Фрейд не понимает более глубинной истины посыла христианства. Он сводит любовь к ближнему к непреодолимому противоречию: почему я должен любить неизвестное? Чужеродное? Или даже то, чего я не выношу? И как признать это неверным? Но недостаток его рассуждения состоит в том, что он не понимает: «ближний», как объясняет Лакан, это прежде всего самая диссонирующая часть меня самого. Любовь всегда предполагает принятие этого «внутреннего ближнего», того невыносимого, которое я ношу в самом себе. Тогда тот, кому я объясняюсь в любви, уже не является идеальным представлением меня самого, нарциссистским зеркалом, благодаря которому мой собственный образ становится достойным любви; он становится встречей с тем, чего я не хочу, чего я не могу иметь и чем я не являюсь. Это несовпадение — на самом деле наиболее глубокое чувство в любых любовных связях. Поэтому не бывает любви без свободы, без уважения к свободе Другого. Поэтому насилие не может быть частью любви, оно становится самой крайней формой ее профанации. Каждая любовь подвергает нас скорее риску утратить часть самих себя, а не дает нам возможность, как полагал Платон, обрести эту часть. Но этот риск приносит с собой несравненную радость, благодаря которой любовь становится самым мощным существующим в мире антидепрессантом: она дает нам паузу, передышку в бесконечном страдании мира. Убежище? Укрытие? Логово? Когда мы переживаем опыт любви, мы переживаем опыт приостановки бессмысленного ужаса, сопровождающего существование. Мое существование, как только в нем появляется любовь, уже не дрейфует, оно перестает быть «лишним», оно становится, как сказал бы Сартр, желанным в своих мельчайших деталях, «нужным», «ожидаемым», «спасенным». И это стоит очень многого.
Массимо Рекалькати рассказывает о любви при помощи языка психоанализа и цитат из кинематографа в своей программе на телеканале «Райтре» (Raitre). В марте 2019 года у него выходит книга «Удержи поцелуй. Семь кратких уроков о любви» (Mantieni il bacio. Sette lezioni brevi sull'amore).
