Сакраменто — Полиция забрала подростка из средней школы после того, как испуганная одноклассница рассказала директору, что тот угрожал перерезать ей горло. Другой одноклассник показал полиции его аккаунт в Инстаграме, где тот разместил фотографии стрелка из церкви в Чарльстоне с подписью «герой» и фотографию их школы с подписью «Колумбайн 2.0». Офицеры не нашли оружия или взрывчатки у него дома, и не смогли арестовать его за угрозы, так как девушка была слишком напугана, чтобы давать интервью. Поэтому они привели его в наше отделение, специализирующееся на кризисах психического здоровья, для экспертизы.
Моя задача заключалась в том, чтобы выяснить, нужно ли его госпитализировать и лечить от психического заболевания. Но первый вопрос я задала совершенно непрофессиональный.
«Какая школа?»
Как врач, я всегда на стороне своих пациентов: я слушаю их истории, помогаю им выбирать лекарства, а затем доставляю их домой к своим семьям. Но когда этот пациент — потенциальный школьный стрелок, тут мне трудно определиться.
У меня есть две дочери-подростка, они учатся в школах поблизости. Учебная тревога на случай проникновения злоумышленника в школу — просто еще одна нить, вплетенная в ткань их детства. Я представляю, как они слышат объявление по внутренней связи, и их главная реакция — это радость, что можно оторваться от контрольной по математике. Я представляю, как они сидят, съежившись под партами и хихикают с друзьями.
А потом иногда в голове вспыхивает то, что может случиться по-настоящему. Мои дочери обедают за столами на улице, их волосы блестят на солнце. Я вижу, как они быстро вскидывают головы, услышав первый громкий хлопок, а затем следует эта тягучая секунда молчания, прежде чем приходит ужас. Все бросаются в разные стороны в хаотических попытках убежать, спрятаться, выжить. Мои дочери справились с учебной тревогой, но они не знают, как пережить резню. Хуже, чем шум и кровь, должно быть осознание того, что взрослые не могут вам помочь, что вы никогда не будете в безопасности.
Я не могу оставаться в этой альтернативной реальности, у меня много дел. Поэтому, как только эти образы начинают появляться в голове, я мысленно строю в уме стену, чтобы держать их на расстоянии. Затем я перехожу к вопросам, которые имеют отношения к экспертизе.
Молодой человек ответил «нет» почти на все, что я спрашивала: раньше он не бывал в психиатрической больнице, не слышал голоса, не пытался совершить самоубийство, он не собирался на самом деле ничего совершать в своей школе. Он казался равнодушным к последствиям своих слов и постов, а также к тому, что всю его жизнь внезапно и всесторонне стали дотошно изучать. ФБР нашел браузер для использования «даркнета», который он загрузил на свой компьютер, чтобы купить пистолет на черном рынке. Полицейские обнаружили в его шкафчике список тех, кого нужно убить, его мама была в числе первых.
Как и большинство психиатров, я горжусь своей способностью поддерживать своего рода сострадательный нейтралитет в отношениях с пациентами. Если пациентка выливает мне на рубашку кофе, потому что с ней разговаривают голоса, я просто надеваю сверху свитер и увеличиваю дозу ее лекарства. Моя работа — улучшать состояние людей и возвращать их домой. Но с этим пациентом инстинкт говорил, что его нужно запереть на неопределенный срок.
Это трудно сделать, ссылаясь на психического здоровье. Принудительное заключение под стражу предполагает, что судья обязательно должен согласиться с тем, что человек опасен из-за психического заболевания. И даже тогда госпитализация обычно ограничивается несколькими неделями. А этот подросток не казался психически больным, просто отстраненным. У него, конечно, были симптомы, общие с другими стрелками, убившими множество людей: тревога, обсессивно-компульсивное поведение, паранойя, нарциссизм и признаки аутизма. Но все это не подходило под описание какого-либо конкретного диагноза, и при этом едва ли кто-то верит в то, что некое лечение избавит его от его фантазий, связанных с насилием.
Все, что ему нужно было сделать, это убедить судью, что он пошутил, и его, вероятно, освободят.
Но это было вскоре после школьной стрельбы в Паркленде, штат Флорида, и всем было не до шуток. Судья согласился, что его нужно задержать на 14 дней, пока мы продолжим наблюдать за ним. Закон допускает и более длительное заключение, если пациент ведет себя слишком неадекватно или настолько дезорганизован, что не может справляться с едой, одеждой и обеспечить себе кров, но у нашего пациента с этим не было никаких проблем.
Дата его выписки приближалась, и мы надеялись, что правоохранительные органы придут и арестуют его. Но детективам, чтобы разобраться, надо было еще взять много интервью и изучить историю браузера, прежде чем они смогли бы предъявить обвинение. Они рассчитывали на психиатрическое лечение, которое снизит угрозу.
В итоге мы обратились к редко используемому в Калифорнии закону, который позволял нам держать его до шести месяцев из-за того, что он представлял опасность. На моей памяти за десять лет к нему прибегали только один раз. Для этого требуются более серьезные доказательства, чем при обычном задержании, и, если пациент оспаривает решение, 12 человек присяжных должны согласиться с тем, что он представляет достаточно высокую угрозу, оправдывающую принудительное удержание в течение столь длительного времени.
Его государственный защитник, психиатры и детективы, расследующие его случай, решили, что оно того стоит. Как минимум это дало бы нам больше времени, чтобы придумать план, как осуществлять максимальный контроль над ним в обществе, после того как он выйдет на свободу.
Прошло уже шесть месяцев, и пока что, все, похоже, работает. Мы привлекли интенсивную амбулаторную помощь, чтобы терапевт мог посещать его каждый день, кроме того, он еженедельно посещает суд по делам психического здоровья. Он получил свой аттестат средней школы, обучаясь онлайн, и теперь работает, одновременно учась в местном колледже. Впервые у него появились друзья. Он живет в интернате в нескольких милях от дома моей семьи.
Я раньше писала, что система охраны психического здоровья не может остановить таких стрелков. Не могут и правоохранительные органы. Но история этого пациента дала мне надежду. Потенциально опасные люди обычно попадают в разлом между системами, разлом, усугубляемый законами о конфиденциальности пациентов и информационными брандмауэрами, которые они поддерживают. Как правило, между врачами и правоохранительными органами практически отсутствует связь, которую можно было бы использовать, чтобы планировать их выход на свободу. Но на этот раз нам удалось сократить пропасть между больницей и судами, создав сеть поддержки, которая связывала их между собой и с нашим пациентом.
Я отправляю своих детей в школу каждый день, как будто с ними ничего плохого не может случиться. Они шепчутся и хихикают во время учебной тревоги, не обращая внимания на угрозу, которая нависает над их миром. Я храню в памяти те видения реальных событий, и продолжаю свою работу. Мои девочки возвращаются из школы домой, а я возвращаюсь из больницы, и мы вместе садимся за ужин, не обращая внимания на страх, который прячется за стеной.
