«Фигаро»: Вы пишите, что «счастье — одно из несдержанных обещаний современности». Почему?
Бенуа Эльбрюнн*: Современность опирается на такие высокие понятия как прогресс, свобода и счастье. Большинство деятелей Просвещения, в частности Кондорсе, были убеждены, что технический прогресс является синонимом нравственного прогресса, и что человек способен вести более счастливую жизнь, если понимает суть счастья. Кстати говоря, ни одна эпоха не уделяла столько внимания вопросу счастья, как Просвещение. В представлении людей XVIII века, между свободой и счастьем существовала тесная связь. Свобода не только лежала в основе нового освободительного политического проекта, но и стала ключевым звеном договора, который впоследствии сформировал структуру общества потребления и называет свободу выбора неотъемлемым условием счастья. Кстати, именно поэтому некоторые, приравнивая общество к рынку, сделали из маркетинга (синоним свободного выбора товаров) гарант демократии.
Как бы то ни было, нужно признать, что современность не смогла сдержать обещание счастья: человек не продемонстрировал значительного исторического прогресса в данном направлении. Исследования демонстрируют, что мы не стали счастливее наших предков, хотя у нас больше свободного времени и развлечений, тогда как продолжительность жизни возросла благодаря медицине. Таким образом, погоня за счастьем (с потерей иллюзий насчет возможности нравственного прогресса) представляет собой одну из явных неудач проекта Просвещения. Но что же можно пообещать людям, если счастья уже нет на горизонте? Капитализм нашел как нельзя четкий ответ на этот вопрос: нужно предложить людям, которые в своем большинстве неспособны на счастье, его аватар под названием «благополучие». Счастье является длительным состоянием, которое подразумевает идею желания, ожидания и перспективы, тогда как благополучие — это преходящая и по большей части чувственная эмоция.
— То есть, благополучие, как и деньги, не приносит счастья?
— Вопреки известной пословице, деньги как раз-таки приносят счастье, но до определенного момента. Как показал экономист Ричард Истерлин (Richard Esterlin) в 1960-х годах, рост дохода повышает уровень счастья человека. Эта тенденция сохраняется примерно до отметки в 50 000 долларов, после чего начинается застой. Другими словами, доход выше этого порога не может сделать человека намного счастливее.
Но главное не в этом. Экономика счастья выстраивается на основании идеи о том, что внешние факторы в конечном итоге не становятся определяющими для счастья человека. Гедоническая психология продвигает представления о том, что доход и внешние обстоятельства мало влияют на счастье человека. Это означает, что на каждого человека ложится весь груз его несчастья. На него не просто перекладывают всю ответственность за то, что он не ощущает счастья, но и пытаются привить ему чувство вины за такие чувства в обществе, которое называет стремление к счастью безусловной ценностью. То есть, это двойное бремя, подспудной технологией которого становится маркетинг. Ведь что такое маркетинг? Это мощнейшая технология, которая манит людей отблесками счастья, но в то же время постоянно говорит им, что они несчастливы, потому что не соответствуют тому, чем нужно быть или чем они хотели бы быть. Маркетинг — это коварный механизм, который психологически расшатывает людей, непрерывно указывая им на несоответствие желаемого и действительного. Этот разрыв постоянно растет усилиями воображения и риторики брендов, позволяя продать удовольствие или благополучие под видом счастья. Этот фокус лишь усиливает неудовлетворенность, чтобы дать толчок потребительским порывам, и намеренно создает путаницу между удовольствием, счастьем и благополучием. Он представляет собой главную движущую силу эмоционального капитализма, то есть капитализма, который считает, что полезность потребления сводится к формированию эмоциональной окраски товара.
Я поддерживаю мысль о том, что благополучие стало товаром эмоционального капитализма, который окончательно отказался от счастья в качестве горизонта и общественного проекта.
— Вы не раз цитируете Токвиля как ключевого свидетеля этой смены парадигмы…
— Во время поездки в Америку Токвиль действительно был поражен той значимостью, которую приобрел «Бог комфорта». По его словам, тому был посвящен целый культ невоздержанности. Стремление к комфорту представляет собой одну из главных характерных черт демократических обществ. Как говорил Токвиль, любовь к благополучию — страсть, которую равенство закладывает в сердце каждого человека. Это одна из главных характеристик демократической эпохи. Кроме того, Токвиль первым понял анестезирующее воздействие благополучия. По его словам, стремление к благополучию нацелено на эгоистические интересы, которые вызывают в нас страх перед любыми проявлениями свободы. Поэтому горизонт благополучия создает условия для возникновения тирании: если человек обрел благополучие, страх потерять его становится главной причиной беспокойства. Другими словами, страсть к благополучию не подталкивает к бунту и борьбе. Как он считает, благополучие ведет нас к авторитарному правительству, поскольку только ему по силам сохранить такое распределение материальных благ. В результате комфорт может подтолкнуть человека к отречению от свободы.
— «Одержимость благополучием», судя по всему, также является следствием вступления Запада в период материализма. Как вам кажется, именно это отражает приключение Робинзона Крузо?
— Сначала следует разобраться с тем, что скрывается за понятием «материализм». Многие приравнивают его к обладанию материальными благами, что на самом деле представляет собой нонсенс. Изначально материализм является философией, которая сводит все к принципу материи и ее изменения, отказываясь от духовности. Стремление к комфорту, разумеется, поднимает вопрос нашего отношения к материи под углом необходимости. С развитием политэкономики в XVIII веке люди начали задаваться вопросом о том, обладание каким имуществом позволяет вести достойную жизнь.
Даниэль Дефо первым ответил на него, показав, какие блага абсолютно необходимы Робинзону для жизненного комфорта. В первую очередь, Робинзону понадобилось следующее: пища, одежда, спиртное, книги, табак, металлические инструменты, крыша. Он набил карманы деньгами, что, разумеется, представляет собой скрытую критику логики накопления, поскольку на острове деньги нельзя было на что-то обменять. Кстати говоря, «Робинзон Крузо» поднимает одну из ключевых проблем идеологии комфорта. Эта книга первой поставила вопрос общества, изобразив человека в полном одиночестве. Речь шла уже не о жизни рядом с себе подобными, а об отношении индивида к материальным благам. Какие блага действительно позволяют ему обрести комфорт?
— Как именно «принуждение к благополучию» становится уловкой общества потребления?
— Это уловка в том плане, что конечной целью представляется то, что на самом деле должно было быть просто средством существования. Наша культура телеологическая по своей сути: она формирует наше поведение на основании целей и средств. Именно поэтому психологи четко различают инструменты (средства) и конечные ценности (они несут в себе цель). Так, функциональность, скорость и безопасность представляют собой инструменты, а любовь, свобода и дружба — конечные ценности. Милтон Рокич (Milton Rokeach) первым провел эту черту в 1960-х годах и утверждал, что комфорт представляет собой конечную цель. Именно такое восприятие комфорта позволило обществу потребления превратить благополучие в товар… Оно представило его как счастье, хотя на самом деле все сводится к торговле удовольствием.
— Кроме того, благополучие стало целью государственной политики и ключевым понятием менеджмента. Вас удручает этот факт. Почему?
Достойное поведение и внимание к другим людям, безусловно, должны быть политическими идеалами. Как мне кажется, это даже не обсуждается. Только вот нам не стоит идти на поводу у коммерческих организаций, которые стремятся воспользоваться этой идеологией. Разговоры о том, что компании отныне заботятся о счастье сотрудников (или, например, окружающей среде) — все это сказки, их цель — запудрить нам мозги. Благополучие — это в первую очередь товар, эмоциональный товар, чья экономическая стоимость может быть увеличена. Кроме того, это способ повысить эффективность и производительность сотрудников. Если человек хорошо чувствует себя в своей профессиональной среде, он будет больше настроен на сотрудничество, лучше работать и меньше требовать. Засилье благополучия очевидно накладывается здесь на идеологию производительности. Благополучие — не новый опиум для народа, однако оно позволяет усыпить сотрудников и подавить стремление к противодействию, поскольку идеология благополучия формирует перспективу общества, которое практически полностью отходит от сопротивления. Благополучие превращается в сильнейший анестетик, когда становится доминирующей идеологией.
— А что насчет «йогизации Запада»? Что вам не нравится в йоге?
— У меня нет абсолютно никаких претензий к йоге. У меня вызывает вопросы лишь ее использование в нашем обществе, которое подтачивают стресс, нарциссизм и пустота. Как и другие люди до меня, я вижу завезенную с Востока практику, которая была переварена западной культурой и полностью лишена своего изначального смысла. Когда йогу импортировали на Запад в конце 1940-х годов, ее в первую очередь лишили духовной и философской составляющих. «Йогизация» относится к практикам, которые не разделяют тело и дух. Хотя во время второй волны на Западе в йогу вновь вернули духовность, она все еще остается почти спортивной практикой, своего рода перерывом в жизни большинства ее адептов. Ее (как, кстати, и медитацию) зачастую воспринимают как средство расслабиться и сбавить темп в обществе, которое полно тревог и заставляет двигаться быстрее. В результате граница между этой практикой и мирской жизнью стирается, что полностью противоречит ее изначальному значению.
— Наступление течений «Нью Эйдж» выявило следующий парадокс: хотя весь Запад перешел на светское общество, наши современники одержимы стремлением к духовности. Словно благополучие становится реализацией христианского обещания создать небесное царство на Земле…
— Идеология благополучия действительно является одним из последствий «овосточивания» Запада. Одним из инструментов такого культурного переноса и правда является «Нью Эйдж», который напирает на духовность существования. Речь идет о том, чтобы найти некий изначальный источник, настоящего себя, дистанцировавшись от мук матери и извращений общества потребления. То есть, это тяга к чему-то священному, но лишенному идеи внешней трансцендентности, как у всемогущего Бога.
По мнению последователей «Нью Эйдж», все мы являемся частью целого, которое представляет собой совокупность созданных из одной материи существ. Следствие принципа равенства заключается в том, что священное (то есть, бог) живет в каждом из нас и во всем сущем. Как бы то ни было, в отличие от христианства здесь нет каких-либо обещаний и перспективы вечной жизни, поскольку это религия без корней, дискурса и обещания. Поэтому ее последователи не могут верить в бессмертие и сосредотачиваются на долголетии. Все это создает крайне выгодные условия для продвижения услуг здравоохранения…
— Наконец, вы говорите, что благополучие формирует внутренний опыт, который отдаляет нас от других людей и усиливает индивидуализм?
— Засилье благополучия закрывает нас в мире без других людей, где считается только чувственный и единоличный опыт. Засилье благополучия представляет собой апологию мира без границ, где нет разницы между чем-либо, потому что все равнозначно. Этот мир стирает индивида с точки зрения независимости суждения, критического мышления и сопротивления, которые обычно и определяют его. Это конечный результат фокусов экономики благополучия, которая представляет эгоизм как индивидуализм…
— Что можно противопоставить благополучию? Согласитесь, сложно хотеть для себя меньше комфорта!
— Само по себе благополучие не является предосудительным. Проблема не в нем самом, а в том, что оно стало горизонтом и целью. Комфорт и благополучие не могут лежать в основе общественного проекта! Благополучие приносит порыв в жертву самосохранению. Оно разыгрывает отдых души и тела против исследования и желания чего-то нового.
Но именно готовность действовать отличает великую жизнь, если верить Ницше.
* Бенуа Эльбрюнн (Benoît Heilbrunn), философ и преподаватель маркетинга
