15 марта 2014 года мне исполнился 21 год, это был, наверное, самый странный день рождения в моей жизни. Я сидел с друзьями в кафе в центре моего родного города Севастополя в Крыму, занятого в конце февраля российскими войсками. На следующий день состоялся противоречащий международному праву референдум, в ходе которого якобы 95% жителей Крыма проголосовали за присоединение к России. Мы с друзьями понимали, что наша жизнь полностью изменится. Компания была смешанной: одни радовались предстоящей аннексии, другие нет. Поэтому я — как убежденный противник присоединения Крыма к России — чувствовал себя не таким одиноким, как как это порой бывало.
Севастополь в эйфории от аннексии
Севастополь, вновь основанный Россией в 1783 году и построенный как база российского черноморского флота, находился в эти дни в экстазе. Две мифологизированные обороны города во время Крымской войны (1853-1856) и Второй мировой войны сделали этот город с 400 тысячами жителями частью российской военной истории. Вероятно, именно поэтому в Севастополе еще в годы до российской аннексии всегда были люди, открыто выражавшие желание принадлежать России, а не Украине. Но спустя 20 лет после распада Советского Союза жители Севастополя не верили, что Москва вмешается в крымские события. Однако когда 23 февраля, вскоре после бегства украинского президента Виктора Януковича в результате революции на Майдане, я вдруг увидел 20 тысяч человек с российскими флагами на центральной площади Нахимова, то сразу понял: тут что-то происходит. И действительно: всего несколькими днями позже «зеленые человечки» (замаскированные российские солдаты в форме без знаков различия) заняли крымский парламент. И самое позднее 1 марта, после того как российский Совет Федерации разрешил Путину использовать на Украине российские войска, мне и другим севастопольцам стало ясно: Киев потерял Крым.
Пропагандистская битва
После многих лет ожидания жители Севастополя увидели, что у России серьезные намерения. Это окрылило людей. Массированная пропаганда российского телевидения, которое доминировало, несмотря на украинскую принадлежность полуострова в Крыму, оказало на эти настроения решающие влияние. Почти сразу после начала движения на Майдане революция в Киеве стала усиленно дискредитироваться российской стороной как националистская и фашистская. В результате еще в январе страх перед так называемыми «поездами дружбы», которые якобы собирались посылать в Севастополь украинские националисты, был настолько велик, что в городе даже стали возникать группы самообороны. Некоторые мои знакомые присоединялись к таким группам, а один из прежде очень дорогих мне друзей даже был ключевой фигурой в батальоне «Севастополь без фашизма». А что же я? Я мог только в недоумении качать головой, и мне было страшно.
Разделение семей
Одна мысль о том, что объективные и базирующиеся на фактах дискуссии с вполне разумными людьми стали вдруг невозможными, пугала меня больше, чем военное присутствие русских. И еще более горько было осознавать, что любое необдуманное решение обеих сторон могло привести к реальному военному конфликту. Я не мог этого понять и реагировал более эмоционально, чем положено журналисту. И не только потому, что мне было всего 20 лет, но и потому, что меня все это затронуло самым непосредственным образом. И потому, что я не хотел вот так просто принять то, что уже не мог предотвратить. И не хочу до сих пор. Теперь я из Киева пишу о событиях на Украине и в моем регионе для немецкоязычных СМИ, в то время как мои родители остались в Севастополе. Мы видимся слишком редко, и я знаю, что это изменится нескоро. Между Киевом и Крымом есть реально существующая граница, хотя Украина и называет ее всего лишь «административной». Она не исчезнет ни завтра, ни послезавтра.
«Страсти все еще кипят»
Сегодня, пять лет спустя после аннексии Крыма, я чувствую себя совершенно другим человеком. За прошедшее время я многое повидал и пережил на Украине, я стал спокойнее, ведь моя работа предписывает мне быть сдержанным, что в любом случае хорошо. Недавно я побывал в Харькове на востоке Украины, через пару дней поеду во Львов на Западную Украину, чтобы узнать, каковы там настроения перед президентскими выборами. Украина остается разделенной, разорванной страной. Этот разрыв, несмотря на все уверения Киева, чувствуется в других регионах: страсти кипят даже спустя пять лет после аннексии Крыма и начала войны в Донбассе. Я критикую это в своих статьях, так как думаю, что подобная эмоциональная поляризация вредна для будущего Украины. Но каждый раз мой внутренний голос напоминает мне, насколько эмоционально я сам реагировал на все пять лет назад. А когда я наблюдаю за актуальными дебатами в Германии, да и вообще в мире, мне становится ясно: дело не только в Украине, России или Крыме. Как же журналисту отбросить эмоции, как человеку оставаться объективным, когда речь идет о вещах, исключительно важных для него лично?
И как можно спокойно реагировать на то, что твой собственный мир, который казался тебе идеальным, вдруг разрушился навсегда? А может быть, и стараться не стоит? Правильного ответа на этот вопрос я не нашел до сих пор.
