«Атлантико»: После кризиса «желтых жилетов» и пожара в Соборе Парижской Богоматери действия и реакция французов, судя по всему, все больше удивляют наше руководство и элиту. Будь то социальный кризис, ставший ударом для части элиты, или пробуждение сильнейшей привязанности к истории, культуре и религии, французы мало похожи на сформированный о них образ. Франция действительно такова, как считается?
Кристоф Бутен: 15 апреля, когда Франция, затаив дыхание, готовилась услышать как президент расскажет о мерах, которые он намерен предпринять для вывода страны из глубокого политического кризиса, первые языки пламени охватили шпиль Собора Парижской Богоматери. Внезапно все остановилось. Социальные сети были заполнены этими фото, словно пораженные до глубины души пользователи стремились сообщить о случившемся родственникам, как парижанам, так и другим. Все СМИ сразу же прервали свои передачи, чтобы информировать только о пожаре. На экранах всех телевизоров был только охваченный огнем падающий шпиль и клубы дыма. Президент сообщил, что откладывает выступление, и отправился на место событий, как и многие другие политические деятели. На следующий день заголовки всех газет пестрели словами «драма», «катастрофа», «опустошение», «бедствие» и «трагедия».
Подобный массовый ужас можно сравнить разве что с событиями 11 сентября, когда как и весь мир, Франция замерла перед телевизорами, следя за пожаром и крушением башен Всемирного торгового центра. Люди с «рациональным» и аналитическим умом посчитают, что нет ничего общего между терактом, унесшим тысячи жизней, в сердце экономической столице страны, которую до того момента войны обходили стороной, и пожаром в Нотр-Дам. Добавят они и то, что даже такое известное религиозное сооружение мало что значит в стране, которую все специалисты называют дехристианизированной. Тем не менее все это не отменяет чувства потери, ощущения, что вас лишили чего-то очень дорогого. Об этом говорят слезы на глазах людей, наблюдавших за происходящим. Настоящие эмоции ощущались и у политиков, говоривших перед камерами, которые, как известно, могут быть ушлыми манипуляторами. Это касается Ле Пен и Меланшона, Макрона и Идальго.
Дело в том, что Франция — древнее государство, где, как нам иногда напоминают удивленные иностранцы, политика и общество пронизаны культурой, с которой мы все связаны невидимыми нитями. Потерю этой культуры мы ощущаем лишь в момент исчезновения некоторых ее самых очевидных проявлений, некоторых символов. Есть вещи, которые мы уже не замечаем, поскольку они нам всем так привычны. Иногда мы даже критикуем их из-за гнетущего, как нам кажется, давления их предполагаемой вечности. Как бы то ни было, мы не можем смириться с их ущербом. Франция 2019 года, ориентированная в будущее «нация-стартап», ощущает настоящую трагедию, когда огнем охвачены перекрытия парижского собора, сложенные из дубов, росших еще в IX веке.
В этой связи пожар в Соборе Парижской Богоматери можно сравнить с движением «желтых жилетов», по крайней мере, с его первыми проявлениями. Речь идет о всплеске идентичности, чья сила удивляет тех, кто забыл, что представляют собой всего лишь звено в цепочке времени. Под давлением прогрессизма, который рушит цивилизационные ориентиры и превращает людей в легкозаменимые монады, «желтые жилеты» выступают с требованием остановить политику игнорирования прошлого. Французы замерли на месте, пораженные перспективой исчезновения главного символа их цивилизации.
Эдуар Юссон: Я нахожу абсолютно жалкой попытку политических лидеров воспользоваться событием, которое говорит в первую очередь об их нежелании что-либо предпринимать на протяжение десятилетий. Я понимаю, что они боятся стать объектом гневной критики. Тем не менее люди ждут от них извинений в том, что касается донельзя урезанных бюджетов культуры и наследия. Нужно понимать, что работники собора, начиная с того же настоятеля, который внес огромный вклад в эффективную реорганизацию работ, столкнулись с отсутствием интереса со стороны меценатов, тех самых, кто сегодня, уже после катастрофы, громогласно говорит о количестве нулей в их чеках. В своей слепоте и стремлении финансировать все понемногу, город и государство ввели абсурдное правило о том, что в реставрации собора на каждый государственный евро должен приходиться евро из частных пожертвований. Словно реставрация несущего в себе душу Франции здания должна строго следовать бухгалтерской отчетности сотрудничества государственного и частного сектора. Наше руководство не только не смогло предвидеть катастрофу, но и не было готово к масштабам народной реакции и международного отклика. Слушая вчера вечером президента Франции, я постоянно вспоминал сделанное им во время кампании заявление о том, что «французской культуры» нет. Мне хотелось бы, чтобы он изменил свое мнение. В любом случае, мне кажется, что на первое место здесь выходит странная связь между лишенным крыши и опустошенным изнутри храмом и обедневшим населением, которое со страхом думает, как свести концы с концами, и не может обеспечить себе достойное будущее. Культура, наследие, язык — это все, что есть у бедных людей, тех, кому нечего откладывать на завтрашний день. Я не могу не провести параллель между искалеченными «желтыми жилетами» и собором, разрушенным огнем.
— Что мы еще не знаем об этой французской душе, которую не замечает наша элита?
Кристоф Бутен: Они касаются понятия идентичности и необходимости укрепления корней, о которой писала Симона Вейль (Simone Weil) в своей знаменитой книге. «Наверное, уничтожение прошлого — самое страшное преступление. Сегодня сохранение того немногого, что еще остается, должно стать главной целью. Потеря прошлого, как коллективная, так и индивидуальная, является величайшей человеческой трагедией, а мы выбросили наше с той же легкостью, с какой ребенок срывает розу». Необходимо отказаться от такого повального разрушения, кардинально изменить приоритеты, вернуться к здравому смыслу и «общему благу». Мы должны считать совершенно очевидным выделение нужных средств для сохранения того, что завещали нам предки, которым мы по-прежнему так многим обязаны. Кроме того, мы сами должны передать это наследие нашим потомкам, чтобы они смогли воспользоваться его бескрайними богатствами.
Нашей элите в первую очередь следует понять, что мы не можем определиться с тем, куда нам двигаться, если мы не знаем, кто мы такие и откуда пришли. Разрушение нашей национальной истории вплоть до антропологических ориентиров оставляет на обочине сирот, которых горстка псевдоинтеллектуалов пытается заставить поверить (чтобы те еще охотнее отказались от прошлого), что их воспитывали отец-насильник и мать-садистка. Правда в том, что никто не верит в этот бред, но мало кто осмеливается открыто выступить против него из страха юридических и социальных санкций. Конан и Руссо посвятили этому книгу «Виши — непроходящее прошлое». Во Франции, стране великой культуры, которая охватывала все классы общества, происходит именно это. История не хочет проходить, несмотря на все усилия по промыванию мозгов. Поразившее людей событие подтвердило этот факт, и это вселяет большие надежды.
Эдуар Юссон: Когда Валери Жискар д'Эстен заявил в 1970-х годах, что Франция отныне может быть лишь державой средней руки, поскольку мало что значит в демографическом плане, он открыл путь всем, кто хотел свести ее к статистике и технократии. Франсуа Миттеран понял, что ему следует действовать тоньше, чем предшественнику, и занялся строительством. Тем не менее оно было направлено на то, чтобы символически сделать французов пленниками символом деспотизма: пирамида (перед Лувром — прим.ред.), Триумфальная арка — все это было противоположностью направленной ввысь архитектуры наших соборов. Пирамида — это усыпальница, тогда как нам нужны места прославления красоты и творения, жизни, а не смерти, преодоления страданий и ограничений земного существования. Следующий президент Жак Ширак считал, что для подпитки души страны достаточно победы на чемпионате мира по футболу. Он, кстати говоря, как-то сказал в Риме одному из сотрудников, что «все эти камни» давят на него, угнетают его. Своим музеем на набережной Бранли он показал, что не ценит красоту и силу нашей цивилизации. Он также упразднил военную службу, словно французам больше никогда не придется сражаться за родину или за великое дело. При Николя Саркози все было более неоднозначно: что значила речь Анри Гено (Henri Guaino) о душе Франции на фоне диктатуры пиара и валютной технократии?
Таким образом, можно поспорить, что Франция будет все больше утверждать величие политики и возвращаться к тому, что Пеги называл политической мистикой. Мне кажется, что случившееся в Соборе Парижской Богоматери стало поворотным моментом, в той же степени, что 11 сентября для американцев.
— О чем конкретно говорит привязанность французов к Собору Парижской Богоматери как к символу Франции, которая определяет себя не только через призму постхристианской и постреволюционной идентичности и иногда кажется вырванной из большой истории? Нет ли здесь того, что имеют в виду поэты и святые, когда говорят о душе страны?
Кристоф Бутен: «Есть две категории французов, которые никогда не поймут историю Францию. Те, кто не вздрагивает при мысли о коронации в Реймсе, и те, кто не испытывает никаких чувств, читая о праздновании революции», — писал историк Марк Блок (Marc Bloch) в вышедшей в 1940 году книге «Странное поражение». Сегодня, когда возникает вопрос о том, кого считать французом, если не обращать внимания на паспорт, пожар дает нам ответ: нельзя назвать французом того, кто видит в этом простой обвал перекрытий или тем более радуется ему.
Сюрпризом стало число тех людей, как из «народа», так и «элиты», если следовать модному сегодня разделению, которые ощутили значимость этого пожара. Мы уже говорили о неожиданных заявлениях политиков и можем лишь подивиться тому, что некоторые «оплакивают последствия, причины которых лелеяли», как говорил Боссюэ. В любом случае, вечером 15 апреля возникло сильное общее чувство, которое не охватило лишь немногих.
Эдуар Юссон: Собор Парижской Богоматери, соборы Шартра и Реймса, а также многие другие церкви напоминают нам, что мы несем в себе христианскую культуру. Вся культура французской галантности уходит корнями в тот факт (что бы некоторые ни думали на этот счет), что женщина была лучшим творением, готовым первым принять Воплощенное слово. Соборы представляют собой воплощенный в камне магнификат, а французское чувство социальной справедливости коренится в победном возгласе Марии в начале Евангелия: Господь «явил силу мышцы Своей; рассеял надменных помышлениями сердца их; низложил сильных с престолов, и вознес смиренных; алчущих исполнил благ, и богатящихся отпустил ни с чем». В книге «Французский архипелаг» Жером Фурке (Jérôme Fourquet) отмечает резкий спад популярности имени Мария во всех его формах. Мы видим, что наша культура может быть отрезана от источника, который питал ее на протяжение многих веков. Как бы то ни было, работа наших предков все еще жива среди нас, а шок при виде ее разрушения столь силен, что наша старая страна, которая регулярно черпала жизненные силы в верности корням, сейчас поднимается, чтобы сказать «нет» отказу от прошлого, от передачи наследия.
