В начале оскароносного фильма режиссера Даниса Тановича «Ничья земля», действие которого происходит в Боснии во время войны 1992-1995 годов, солдат боснийской армии читает в окопе газету. Вдруг он обеспокоенно восклицает: «Смотрите, какое дерьмо происходит в Руанде».
Говорят, что эта сцена взята из реальной жизни. Для зрителей она стала лакмусовой бумажкой.
Смеялись вы или нет, воспринимать это можно двояко. Во-первых, как доказательство того, что боснийцы способны сочувствовать другим людям, оказавшимся в беде, хотя у них самих обстоятельства немногим лучше. Второе толкование менее лестное. Может быть, этот безымянный солдат настолько невосприимчив к своему отчаянному положению, к смерти и разрушениям, которые стали определяющей чертой Боснии на начальном этапе ее независимости, что геноцид в Руанде занял более важное место в его сознании?
Находясь в 1992 году в Сараево, я отпраздновал свой восьмой день рождения. А через несколько недель все началось. Родители устроили мне праздник, не ведая о том, что на востоке Боснии и в долине Дрины, которая является естественной границей между Боснией и Сербией, сербские националисты уже начали этнические чистки среди бошняков, как называют боснийских мусульман.
Той зимой даже страшная осада Вуковара в соседней Хорватии не помешала семьям из Сараево отправиться вместе с детьми кататься на лыжах. «Здесь такое случиться не может, с нами такое не произойдет», — ежедневно как заклинание повторяли сараевцы. Я помню, как на дне рождения отец моего друга, полковник югославской армии, отвел моих родителей в сторону и рассказал им о надвигающейся опасности. Родители вежливо выслушали его предостережения. А вечером они посмеялись над словами полковника, посчитав их бредом сумасшедшего. Они думали, что здесь война невозможна. Они были убеждены, что характерный для Боснии плюрализм станет для нас спасением. Кроме того, мы жили на улице Братства и Единства.
Они несомненно ошибались. Наша поездка на две недели к моему дяде, «пока все это не успокоится», превратилась в четырехлетнюю одиссею в поисках убежища. Мой отец в это время оставался дома. В этот период Сараево непрестанно осаждали и беспорядочно обстреливали. Снайперы из отрядов боснийских сербов не проводили различий между военными целями и игравшими на улицах детьми. Южнее в окружении оказался город Мостар. Во втором по величине городе страны Баня-Луке сербы систематически проводили этнические чистки, избавляясь от других национальностей и разрушая мечети. Среди прочего, они уничтожили Ферхадию, входящую в список всемирного наследия ЮНЕСКО. В стране появились лагеря пыток, изнасилования стали орудием войны, заключенных, в том числе детей, расстреливали без суда и следствия. Кульминацией этой оргии насилия стал геноцид в Сребренице, где всего за 10 дней были убиты тысячи человек. А мир как бы подавал сигнал о том, что мы в этой ситуации одиноки — и наплевать на братство, единство и на саму жизнь.
Моя семья воссоединилась в 1996 году. Наша квартира была разрушена, а мой отец едва выжил, когда в самом конце войны ему осколком снаряда пробило живот. Миниатюрные отметины от металла на его теле напоминают о том дне. Вместе со всеми остальными он стал цифрой статистики. Согласно этой статистике, от 400 000 до 1,7 миллиона боснийцев страдают от посттравматического стресса. Ну, это если им повезло, и они выжили.
Самое яркое воспоминание тех лет после нашего возвращения — это городское кладбище, которое я увидел впервые за четыре года. Море мраморных столбиков разлилось по соседним холмам, и каждый был памятником чьей-то трагедии. 130 000 человек погибли, 2,2 миллиона стали внутренне перемещенными лицами. Получается, что этот конфликт затронул всех и каждого. Но люди сосредоточились на восстановлении — своих домов, своей жизни, своей страны. В те первые послевоенные дни на каждом балконе и подоконнике можно было увидеть горшки с цветами. Босния была представлена на Олимпиаде и приняла участие в Евровидении.
Но для страны, где мир был установлен только ради предотвращения новых ужасов, и где в войне не было явного победителя, счастливого конца не получилось. Громоздкий государственный аппарат с 14 уровнями управления и без четкой стратегии примирения создал условия для этно-националистического противостояния и повсеместной коррупции. Приватизация государственных компаний была изгажена кумовством, клановостью и ужасными нарушениями. За последние годы резко выросла безработица среди молодежи, составляющая сегодня 57,5 процента.
С момента окончания войны прошло почти 25 лет, а граждане Боснии по-прежнему влачат жалкое существование. Примерно 23 процента живут за абсолютной чертой бедности. Это привело к массовому исходу населения. Согласно оценке министерства внешней торговли и экономических отношений, в одном только 2016 году 80 000 человек получили разрешение на работу в странах Евросоюза. Сегодня из Боснии ежегодно уезжают сотни тысяч ее граждан. И возвращаться они не собираются. Губительный национализм присутствует повсюду. Сербское большинство в Республике Сербской снова занимается сепаратистской риторикой, а ее руководство все чаще говорит о том, что раздел Боснии неизбежен.
Соседняя Сербия, которой руководит Александр Вучич, продолжает наращивать свой военный арсенал, а Республика Сербская пытается сформировать вспомогательную военизированную полицию, что вызывает тревогу у многих, в том числе, в Совете Безопасности ООН. Правительство Хорватии оказалось в центре громкого скандала, когда стало известно, что ее спецслужбы пытались тайно вооружить небольшие исламистские группировки в Боснии, дабы доказать беспочвенное утверждение о том, что эта страна стала «рассадником терроризма в Европе». Историю тоже переписывают. В Хорватии налицо тревожная тенденция. Там пытаются обелить нацистский режим усташей, который существовал в годы Второй мировой войны. Между тем, правительство Республики Сербской манипулирует правдой о геноциде в Сребренице. Зачастую этот политический ревизионизм поддерживают злонамеренные внешние силы, в том числе, Россия. Европа же в ответ пожимает плечами и ничего не делает.
Те, кто до сих пор верит в единую Боснию, давно уже отказались от своей слепой наивности. Наученные болезненным опытом трех последних десятилетий боснийцы прекрасно понимают, что этот мультикультурный и многонациональный проект сегодня в серьезной опасности. Больше, чем когда бы то ни было, нам нужна помощь Европы. Если Европа позволит Боснии пасть жертвой этно-националистических сил, она решит не только нашу судьбу, но и свою собственную.
