Москва пытается сохранить на Ближнем Востоке баланс сил, при котором она может играть роль ключевого внерегионального посредника. Установка Ирана во многом противоположная — стать ведущим государством в регионе. Появление любой доминирующей силы на Ближнем Востоке не отвечает интересам России — Иран исключением не является.
В последние годы Иран занимает все более заметное место в российской внешней политике. Москва последовательно поддерживает Тегеран по самым разным вопросам, а президенты двух стран встречаются по нескольку раз за год. В то же время российские дипломаты открыто говорят, что Россия и Иран не являются союзниками, а иранцы регулярно напоминают о близких отношениях Кремля со стратегическим противником Ирана — Израилем.
Вроде бы отношения двух стран вышли на беспрецедентный уровень взаимодействия, но сделать их по-настоящему союзническими все равно не получается. Разные цели России и Ирана на Ближнем Востоке закрывают путь к дальнейшему сближению.
Многие годы Иран оставался для России второстепенным направлением во внешней политике. В 1990-е и даже 2000-е годы Москва считала свои связи с Тегераном не более чем полезным подспорьем для сближения с Западом. Подход стал меняться только с возвращением Владимира Путина на пост президента в 2012 году, когда прорывы на западном фронте стали неактуальными, и особенно быстро — с осени 2015 года, когда Россия начала военную операцию в Сирии. Считается, что именно иранцы убедили Кремль принять участие в военных действиях, чтобы спасти режим Башара Асада. С этого момента Москва и Тегеран оказались в одной сирийской лодке, а количество контактов на высшем уровне выросло в разы.
Тем не менее, одной общей поддержки Асада недостаточно, чтобы наполнить отношения двух стран более конкретным содержанием. Экономическое сотрудничество России с Ираном остается очень скромным, и оживить его не получается даже с помощью нестандартных подходов.
Одним из самых громких совместных проектов стала идея транспортного коридора Север-Юг, который должен связать Индийский океан и Балтику. Речь идет о создании маршрута для грузов, которые сначала морем доставляются из Индии в Иран, затем сухопутным транспортом достигают берегов Каспийского моря, а дальше через Каспий или по железной дороге через Азербайджан добираются до России и ее балтийского берега. Несмотря на сложную логистику и многократную перегрузку контейнеров, маршрут при доставке товаров из Индийского океана в Северную Европу получается быстрее и дешевле, чем через Суэцкий канал.
Формально этот транспортный коридор уже существует, но пока реально функционирует лишь на отдельных участках. Чтобы транспортные компании предпочли старому и проверенному маршруту новый, нужно еще создать необходимую инфраструктуру и скоординировать работу его составных элементов. При нынешнем дефиците ресурсов и технологий эта задача для Ирана становится непростой. Кроме того, многие мировые компании не рискнут использовать маршрут, пока сохраняются санкции США против Тегерана. В результате, несмотря на наличие множества заинтересованных сторон, практическая реализация проекта движется медленно.
В двусторонней торговле дела обстоят немногим лучше. Иран остается одним из немногих рынков сбыта для российской промышленности, хотя две трети российского экспорта все равно составляет сельскохозяйственная продукция и продовольствие. Еще около 20% — это транспортные средства, включая железнодорожные локомотивы и вагоны, оборудование, металлы и продукцию химической промышленности. Но в целом цифры весьма скромные. В 2018 году объем торговли России с Ираном достиг $1,7 млрд, то есть был на уровне Ирландии и составлял менее 1% в российском внешнеторговом обороте.
Главная проблема на этом направлении в том, что Москва и Тегеран не так много могут предложить друг другу. Обе страны экспортируют углеводороды и нуждаются в иностранных технологиях и промышленной продукции. Работа совместных межправительственных комиссий, делового совета и прочих отраслевых подразделений остается во многом формальной.
Несмотря на политическую поддержку со стороны Москвы, российский бизнес не горит желанием работать с Ираном в обход американских санкций. В результате в ноябре 2018 года «Зарубежнефть» вышла из перспективных проектов в Иране, опасаясь санкций со стороны США.
Проекты по отказу от доллара во взаимных расчетах или программа «нефть в обмен на товары» также скорее обозначают политическую позицию Кремля, но принципиально ситуацию не меняют. Обходить санкции Ирану помогают в первую очередь Китай и Турция, но никак не Россия.
Стимулирующим фактором могло бы стать создание зоны свободной торговли между Ираном и Евразийским экономическим союзом, которая должна заработать уже в этом году. Перечисленные в соглашении товары представляют серьезный интерес для участников — на них приходится около половины товарооборота между ЕАЭС и Ираном. Тем не менее предоставление новых возможностей еще не означает их реализацию на практике — санкции, логистические сложности и неприспособленность бизнеса двух стран к совместной работе никуда не исчезнут. Поэтому не приходится ожидать, что зона свободной торговли в разы увеличит даже нынешние скромные объемы российско-иранской торговли.
Еще более сложная ситуация в нефтегазовой сфере. Россия и Иран — конкуренты на мировом рынке нефти и потенциальные соперники на газовом направлении. Тегеран всерьез обеспокоен контактами Москвы и Эр-Рияда и их попытками совместно влиять на нефтяные цены. Более того, иранцы опасаются, что Россия может попытаться воспользоваться санкциями против Ирана, чтобы занять его место на нефтяном рынке.
В результате российско-иранское сотрудничество в экономике ограничено, и эта ситуация вряд ли изменится в обозримом будущем. Определенную выгоду эта сфера приносит обеим сторонам, но этого явно недостаточно для наращивания полноценного партнерства.
Общество имеет значение
Общественное мнение в обеих странах тоже несильно помогает сближению. В России к Ирану откровенно равнодушны. Люди готовы спорить об Украине, Европе, США, но Ближний Восток им малоинтересен, если не считать отдельных сюжетов, связанных с российским присутствием в Сирии. Отношения Москвы и Тегерана не привлекают особого внимания, а Иран у большинства россиян не вызывает практически никаких эмоций.
Россия у иранцев, напротив, вызывает немалый интерес. Рассуждения, можно ли России доверять, стоит ли налаживать контакт с Москвой, регулярно встречаются в иранских СМИ. А наличие в Иране конкурентных выборов приводит к тому, что на российской теме пытаются заработать очки политики разных направлений.
То, насколько влиятельным может быть иранское общественное мнение, наглядно видно по истории с аэропортом Шахид-Ноже в августе 2016 года. Тогда Москва договорилась с Тегераном об использовании иранской базы около города Хамадана как аэродрома подскока для российских ВКС, наносящих удары по Сирии. Однако эта новость вызвала возмущение в иранском обществе, а затем и в парламенте.
Критики напомнили военным и исполнительной власти о провозглашенном сразу после исламской революции принципе недопустимости присутствия иностранных контингентов на территории страны. Казалось бы, договоренности об использовании авиабазы были достигнуты на самом верху, а успешные авиаудары по позициям противников Башара Асада отвечали интересам обеих стран. Тем не менее общественного давления в Иране оказалось достаточно, чтобы иранские власти Ирана менее чем через неделю отозвали разрешение на использование аэродрома в Хамадане.
Тут сработала историческая память. На протяжении XIX и XX веков Россия, а затем Советский Союз неоднократно ставили иранский суверенитет под сомнение. Отторжение Южного Кавказа, расстрел первого иранского парламента из пушек казачьим офицером Ляховым, оккупация Ирана советскими и английскими войсками в 1941 году — все это знаковые события для иранской истории, которые до сих пор уязвляют национальные чувства иранцев.
Отсылки к прошлому в российско-иранских отношениях постоянно появляются в иранских газетах. На бытовом уровне негатива к россиянам нет, но отношение иранцев к российскому государству скорее недоверчивое.
Разумеется, не общество определяет внешнюю политику Тегерана. Иранские политики в правительстве, духовный лидер и его окружение, а также военные настроены в отношении Москвы куда прагматичнее и спокойнее, чем аудитория иранских СМИ, мыслящая стереотипами на основе исторического опыта. Однако Тегеран, в отличие от российского руководства, вынужден постоянно делать поправку на общественное мнение в выстраивании своих отношений с Кремлем.
Деидеологизация и прагматизм
Отношения России и Ирана смогли выйти на нынешний, довольно высокий уровень благодаря прагматичному подходу обеих сторон: Москва окончательно отмежевалась от либеральной политики Запада, а Иран ушел от строгих религиозных догматов по построению всемирной уммы и экспорту исламской революции. Но теперь именно этот прагматизм создает барьеры для дальнейшего сближения.
Россия проводит на Ближнем Востоке многовекторную политику. Москва готова не только сотрудничать со старыми партнерами, вроде Сирии, Египта, Израиля, но и выстраивать отношения с новыми, ранее очень далекими странами — например, с Катаром и Саудовской Аравией. В результате получается так, что Россия стремится наладить связи как с союзниками, так и с явными противниками Ирана.
Москва пытается усилить свое влияние на Ближнем Востоке, пользуясь тем, что США сокращают свое присутствие в регионе, но она не пытается выполнять те же самые функции, что и Вашингтон. У России не хватает ни экономического, ни политического потенциала, чтобы стать гегемоном на Ближнем Востоке, поэтому ее цель — сохранить баланс сил, при котором она может играть роль ключевого внерегионального посредника.
Установка Ирана во многом противоположная — стать ведущим государством на Ближнем Востоке, поскольку в Тегеране считают, что только это обеспечит безопасность Исламской Республики. Такая задача неприемлема для большинства стран региона и, по мнению Москвы, не способствует ближневосточной стабильности. Появление любой доминирующей силы на Ближнем Востоке не отвечает интересам России — Иран исключением не является.
Таким образом, несмотря на активное сотрудничество в Сирии, подходы стран к ближневосточной политике не дают их взаимодействию перерасти во что-то большее. Другие сферы тоже не создают базы для наращивания сотрудничества. С экономической точки зрения оба государства готовы работать друг с другом, но для серьезного развития в этой области нет оснований. Россия, может, и хотела бы спасти Тегеран от санкций, но она совсем не готова делать это себе в ущерб. С ценностной точки зрения шиитский Иран и светская консервативная Россия с большим процентом мусульман-суннитов также весьма далеки друг от друга.
Россия сегодня стремится делать ставку на совпадение позиций, а не на разногласия. Москва не поднимает вопросы о правах человека в Иране или об иранской ракетной программе. Прагматизм и взаимная зависимость на Ближнем Востоке будут и дальше определять развитие российско-иранского сотрудничества. Но в политической плоскости страны, по всей видимости, достигли пика сближения. Дальше разные подходы к региональной политике грозят нарастанием противоречий и столкновением интересов. Поэтому реалистичная задача — не стремиться к новым рубежам, а сохранить хотя бы нынешний уровень отношений.
