После увольнения главы Института национальной памяти стали понятны две вещи. Первая: историческая политика Украины должна стать более инклюзивной, уйти от крайностей революционного экстаза и принципов партийности. Вторая: если институт нельзя ликвидировать, его нужно радикально реформировать, прежде всего — не допустить его монополизации представителями одного политического направления.
Новые украинские власти добрались до одной из самых ярких фигур идеологической и исторической жизни времен президентства Петра Порошенко. Владимир Вятрович был уволен с поста главы Украинского института национальной памяти.
Этот институт, прославившийся декоммунизацией и конфликтами с соседними странами, был создан в 2006 году по инициативе президента Ющенко. Первоначально проект был поддержан достаточно разными общественными группами: от политиков-националистов, которым институт виделся рычагом для национал-патриотического воспитания сограждан, до академической общественности, надеявшейся, что институт откроет новые возможности для реализации научных проектов.
Однако ожидания и тех и других в основном не сбылись. Достижения института в области исторической науки оказались довольно скромными, а его навязчивая публичная активность внесла немалый вклад в поражение Петра Порошенко и его идеологических союзников на выборах 2019 года.
Этапы небольшого пути
Создание украинского Института национальной памяти в 2006 году хорошо вписывалось в восточноевропейский исторический тренд. Как раз в конце 1990-х — начале 2000-х многие страны, ушедшие из социалистического лагеря и собравшиеся в прихожей Евросоюза, обзавелись институциями, главной задачей которых было разобраться с коммунистическим прошлым для продвижения в светлое европейское будущее. Украинские мнемонические бойцы не стали изобретать велосипед и пошли уже проторенной дорогой.
Самым привлекательным примером стал польский Институт национальной памяти — у него было больше всего полномочий и денег по сравнению с другими братьями по крови. Собственно, с него и был скопирован украинский институт — вплоть до буквального заимствования названия. Правда, в отличие от польского собрата, сразу получившего завидный статус, щедрое финансирование и полную поддержку правящей политической силы, украинский институт стал скорее плодом компромисса, чем результатом некоей консолидированной позиции.
Это сразу сказалось на его статусе (глава института был подчиненным министра культуры), финансировании (достаточно скромном) и даже месте проживания: грандиозные планы разместить институт в памятнике архитектуры (бывшем Институте благородных девиц) в итоге свелись к скромным семи комнатам в другом историческом особняке, который пришлось делить с другими институциями.
Впрочем, проблема новорожденного заключалась не только и не столько в жилищном вопросе и скромном финансировании, сколько в отсутствии четкого понимания его общественно-политической роли и задач. Как это нередко бывает при наличии чрезмерного количества нянек, ребенок оказался проблемным.
Дискуссии об идентичности института вылились в постановление правительства и Положение об украинском Институте национальной памяти, где, собственно, и был очерчен круг задач нового органа центральной исполнительной власти — именно такой статус был присвоен учреждению.
Положение, определяющее сферы деятельности и объем обязанностей института, представляло собой набор лозунгов и бюрократического новояза. Впоследствии именно такое сочетание стало фирменным стилем разного рода документов, продуцируемых институтом — вплоть до проектов законов.
На уровне лозунгов все было хорошо: среди задач института числились «консолидация и развитие украинской нации, ее исторического сознания и культуры», «обеспечение всестороннего изучения многовековой истории украинского государственного строительства, этапов борьбы за восстановление украинской государственности в ХХ столетии», обеспечение изучения истории других народов Украины, увековечение памяти борцов за и против, памятование жертв и героев и так далее.
На уровне конкретных задач и компетенций дела обстояли похуже. Желания разных организаций и людей, мечтавших создать суперструктуру, своего рода министерство памяти, сыграли злую шутку. Для консолидации и развития институту делегировали 28 функций, из которых минимум половина дублировала деятельность не менее центральных органов исполнительной власти: Министерства образования и науки, Министерства культуры, Госкомитета по телевидению и радиовещанию и других институтов более традиционной ориентации.
Культурно-просветительская работа, пропаганда, охрана памятников, поисковая, музейная, библиотечная, наградная деятельность, создание специализированного архива, разработка законодательства, участие в заключении и денонсации международных договоров, научные исследования и многие другие задачи уже решались другими государственными учреждениями Украины.
Среди функций института значились и такие, как «определение направлений и методов восстановления исторической правды и справедливости в изучении украинской истории», «привлечение зарубежных украинцев и граждан других государств к установлению объективной исторической информации об Украине» и «выполнение других функций, проистекающих из возложенных на него [институт] задач». Перефразируя известное выражение Черчилля, можно сказать, что основатели института доверили ему больше функций, чем он был в состоянии переварить.
Тем более что перевариванием должны были заняться всего полсотни сотрудников, набрать которых оказалось непосильной задачей. За все годы существования институту так и не удалось полностью заполнить штатное расписание.
В 2007-2010 годах институт принял посильное участие в двух заметных проектах. Во-первых, он был координатором создания Книги памяти жертв Голодомора, содержащей имена жертв, воспоминания, свидетельства и документы. Было издано 18 томов — по количеству областей, пострадавших от трагедии, и один общеукраинский том. Тут власть не пожалела средств и сил, и проект удался, по крайней мере в количественных показателях.
Во-вторых, под эгидой института была создана новая концепция школьного исторического образования, суть которой состояла в «очеловечивании» украинской истории, уменьшении доли идеологической, политической, военной составляющих. Эта концепция была подготовлена учеными и преподавателями, не работавшими в институте, и по сути была своего рода партизанской разработкой, на самом деле противоречившей духу института, ведь он, наоборот, должен был максимально политизировать историю во всех ее проявлениях.
В 2010 году, после стремительного политического заката Ющенко и прихода к власти Януковича и Партии регионов, институт был переформатирован. Новая власть не решилась ликвидировать орган с таким увесистым названием, тем более что отношение к вопросам исторической памяти у нее было цинично-утилитарным.
Вместо этого решением правительства институт был переведен в статус научно-исследовательского учреждения «в ведении Кабинета министров». Директором был назначен Валерий Солдатенко, приостановивший по этому случаю свое членство в Коммунистической партии.
Новый директор, профессиональный историк, специалист по истории украинской революции, взялся за дело серьезно. Политические функции института были минимизированы, хотя и не отмерли окончательно. Он стал превращаться в исследовательский центр, занимающийся теоретическими и практическими проблемами исторической памяти. Впрочем, научно-исследовательский период деятельности Института национальной памяти продолжался недолго.
На службе революционной целесообразности
Драматические события осени 2013 — весны 2014 года радикальным образом повлияли на сферу исторической политики на Украине. Еще зимой 2014 года резко выросла роль правых и праворадикальных организаций, ставших ударной силой в столкновениях с правительственными силами. Культ революционного насилия и героического сопротивления создал спрос на героическое прошлое.
Образцом такого прошлого наряду с казацким мифом стал героический миф Украинской повстанческой армии* и Организации националистов* (запрещены в России — прим.ред). На Майдане в Киеве общим лозунгом протестующих стал клич ОУН «Слава Украине! Героям слава!», принесенный сюда националистической партией «Свобода» и потерявший здесь партийную принадлежность.
Конгресс украинских националистов — политический зонтик эмигрантской ОУН (бандеровцы) — установил на Майдане постер с портретом Степана Бандеры, культ которого процветал на Западной Украине. Националисты и праворадикалы (в первую очередь возникший на Майдане «Правый сектор», запрещен в России) возглавили процесс стихийной декоммунизации, проявившийся в массовом разрушении памятников Ленину в Центральной Украине.
Эти две тенденции: вытеснение (вплоть до физического истребления) советского или советско-ностальгического нарратива памяти из символического пространства и активное продвижение этноцентрического и националистического нарративов — были повторением восточноевропейского идеологического паттерна десятилетней давности. Они и составили основу государственной политики памяти в 2014-2018 годах.
Главным двигателем этой политики оказался вновь переформатированный летом 2014 года Украинский институт национальной памяти. Фактически он стал вторым изданием института образца 2007-2010 годов. Количество вакантных позиций возросло до 70, а финансирование института неуклонно увеличивалось: с 8,7 млн гривен в 2015 году до 105 млн в 2019 и 130 млн гривен в проекте бюджета 2020 года.
Главой института (именно так называлась эта должность) был назначен Владимир Вятрович, начавший свою политическую карьеру во времена оранжевой революции как активист гражданской организации «Пора». До этого он был одним из основателей львовской общественной организации Центр исследований освободительного движения (ЦДВР), отметившейся интенсивной апологией УПА*, облеченной в форму научных исследований.
При Ющенко ЦДВР был одним из участников создания Украинского института национальной памяти, а Вятрович успел побывать советником главы института и даже директором архива Службы безопасности Украины (СБУ). Он поддерживал тесные связи с политически активной частью украинской диаспоры в Северной Америке — прежде всего с той, что имела отношение к ОУН(б) и ее прокси-структурам.
Летом 2014 года представители ЦДВР вошли в высшие структуры власти: Вятрович возглавил институт, его заместительница по ЦДВР стала заместительницей и в институте, два других сотрудника центра по очереди возглавляли архив СБУ. Представители ЦДВР также вошли во влиятельный в 2014-2016 годах альянс общественных организаций «Реанимационный пакет реформ», практически монополизировав работу альянса в области исторической памяти.
У мощных государственных рычагов, приводящих в движение историческую политику, оказалась группа, представляющая интересы правоконсервативных и националистических групп, не имеющих какого-либо заметного присутствия ни в законодательной, ни в исполнительной власти. Если почитать политическую программу националистической партии «Свобода», можно увидеть, что деятельность Института национальной памяти в 2015-2019 годах удивительным образом совпадает с ее основными положениями в сфере идеологии и политики памяти.
Их ситуативными союзниками стали не имеющие выраженного идеологического лица партии популистского толка (например, Радикальная партия Олега Ляшко и «Удар» Виталия Кличко), а также наскоро сформированный под выборы Блок Петра Порошенко. Сам президент и его присные осваивали мощности исторической политики по мере уяснения ее мобилизационных и манипуляционных возможностей.
Заметим, что националисты, весьма впечатляюще выступившие на Майдане и сыгравшие заметную роль в военной мобилизации в первые месяцы войны на востоке, не смогли пройти в парламент («Свобода» смогла провести лишь шесть депутатов по мажоритарным округам). Результаты участия правых и националистов в президентских выборах были еще более плачевными. Тут количество отданных за них голосов не дотягивало даже до уровня статистической погрешности. Тем не менее в сфере исторической политики именно их интересы оказались в нужном месте и в нужное время. И в надежных руках.
Четыре институтских закона
Дебют института в сфере исторической памяти был впечатляющим. В кратчайшие сроки и при самом активном участии института были разработаны, пролоббированы и приняты четыре декоммунизационных закона (апрель 2015).
Один из них переформатировал важную памятную дату — 9 мая, изъяв из общественного употребления термин «Великая Отечественная война».
Другой обязал украинцев чествовать участников национально-освободительного движения, объявив публичное проявление неуважения к ним «противоправным» (вслед за этим немедленно последовала попытка криминализировать такие деяния).
Третий поставил вне закона символику «коммунистического и нацистского режимов», сразу же криминализировав их публичное использование. Текст закона ясно дает понять, что главным объектом запретов является символика весьма широко трактуемого «коммунистического режима». Запреты относительно «нацистского режима» сведены к символике НСДАП. Поэтому, например, символика дивизии СС «Галичина» под них не попадает. Зато этот закон позволил осудить по криминальной статье львовского студента, опубликовавшего в фейсбуке изречения Ленина.
Наконец, четвертый закон обязал обеспечить свободный доступ к архивам «коммунистических репрессивных органов». С этой целью декларировалось создание отраслевого государственного архива Украинского института национальной памяти, которому должны были передать документы за 1917-1991 годы из девяти ведомств, попадавших под рубрику репрессивных, — от Службы безопасности Украины (бывший КГБ) до пенитенциарной и пограничной служб.
Какой-либо общественной или хотя бы экспертной дискуссии по поводу законов не состоялось — на принятие пакета на пленарном заседании парламента понадобилось 42 минуты, потраченные на пафосные заявления и взаимные поздравления. Вятрович сам объяснил скандальную спешку с принятием законов именно политической целесообразностью — тем, что весной 2015 года в Раде была парламентская коалиция, готовая так быстро все принять.
Характер принятия четырех законов и последующая их имплементация продемонстрировали, что главным принципом в работе обновленного института стала политическая целесообразность, которая фактически трактовалась как революционная. Все нововведения, как правило, объясняли отсылками к «революции достоинства» и необходимости сберечь и приумножить ее завоевания.
Возможно, поэтому юридическое качество этих законов оказалось плачевным — как по оценке соответствующих экспертных служб, так и по мнению Венецианской комиссии, критически высказавшейся по поводу закона о запрете коммунистической и нацистской символики.
Однако это не помешало взяться за их имплементацию с неподдельным энтузиазмом и энергией неофитов. Интенсивное вытеснение советского (уже советско-ностальгического) нарратива исторической памяти осуществлялось централизованно, методами административного давления и директив — вполне в советском духе. Если местная общественность или власть пыталась сопротивляться, то переименования или устранение символов ненавистного режима осуществлялись уже по решению центральных органов власти.
Декоммунизация по-советски
Декоммунизация свелась преимущественно к устранению памятников и памятных мест «коммунистического режима» и к переименованию населенных пунктов и топографических объектов. В 2015-2018 годах было переименовано более 50 тысяч улиц и более тысячи населенных пунктов. Эти усилия не встретили сколько-нибудь заметного сопротивления, но и не получили всенародной поддержки.
Более того, все без исключения социологические замеры показывали, что больше половины респондентов не поддерживают или равнодушны к идеям «очищения», а в восточных и южных регионах удельный вес противников декоммунизации намного превышал долю сторонников.
Однако революционная целесообразность позволяла полностью игнорировать мнение местных жителей. Например, центральная власть декоммунизировала императрицу Елизавету, отказав жителям Кировограда, 70% которых на референдуме высказались за возвращение городу исторического названия — Елизаветград. Город переименовали в Кропивницкий.
Точно так же не приняли во внимание желание жителей города Комсомольска Полтавской области оставить историческое название города. Он был построен на голом месте именно как Комсомольск, но превратился в Горишни-Плавни.
Переименование Днепропетровска в Днепр тоже состоялось с выкручиванием рук, но здесь новое название хотя бы не было новым — город давно называли Днепром на бытовом уровне (как, например, Петербург называют Питером).
Бурная деятельность института несколько приутихла внутри страны, когда ресурс названий и памятников был исчерпан. Архивный проект забуксовал из-за сложностей с получением и освоением здания, способного вместить и хранить данные девяти архивов (только год назад удалось добиться получения здания недалеко от пригорода Киева).
Финансово емкий (более половины бюджета института) проект создания мемориального комплекса «Революции достоинства» завис из-за сложностей с выделением земли под здание и затянувшегося следствия по делу об убийствах активистов на Институтской улице в феврале 2014 года.
В результате институт занялся организацией уличных стендовых выставок, как правило вызывавших критику политической ангажированностью, и озаботился написанием школьной программы по истории, проектом по устной истории Майдана, отметился участием в конференциях, фестивалях и выставках. Одним из его интеллектуальных проектов стало создание настольных игр по истории украинской революции и УПА*.
Польский вопрос
Угасание активности института на внутренней политической ярмарке было с лихвой компенсировано впечатляющим внешним конфликтом — с ближайшим соседом и партнером Польшей. Весной 2015 года институт содействовал взаимопониманию, протолкнув через парламент упомянутые декоммунизационные законы. Один из них, о чествовании участников национально-освободительной борьбы, в свое время был задуман как способ политической реабилитации и легитимации ОУН и УПА*.
Обстоятельства принятия этого закона напоминают скверный анекдот: утром 9 апреля 2015 года президент Польши Бронислав Коморовский выступил в украинском парламенте и призвал законодателей способствовать историческому примирению. После обеда эти же законодатели в празднично-митинговой атмосфере приняли закон, обязующий чествовать и запрещающий не уважать ОУН и УПА* — организации, которые в Польше считаются преступными.
Многие эксперты считают, что эта пощечина сыграла свою роль в том, что Коморовский вскоре проиграл президентские выборы и к власти в Польше пришли правоконсерваторы и националисты из партии «Право и справедливость» — идеологические близнецы тех сил, которые были на Украине главными энтузиастами текущей политики Института национальной памяти.
Именно с подачи новых польских властей между Украиной и Польшей разгорелась масштабная война памяти, достигшая апогея в 2017-2018 годах. Руководство института играло весьма активную роль в противостоянии со своими идеологическими собратьями в Польше, представляя свои действия как защиту национальных интересов.
Институт и выборы
Деятельность института в сфере исторической политики в 2015-2019 годах была важной составляющей процесса превращения президентства Петра Порошенко в идеократический режим, где проблемы истории, языка, культуры решались в рамках моноэтнической парадигмы, а идея этноцентризма формировала эксклюзивную модель коллективной памяти в духе sacro egoismo.
Предлагаемый и навязываемый обществу вариант исторической памяти превратился в своего рода эрзац гражданской религии со своими ритуалами, практиками, культом местных святых и апостолом в лице главы института, который стал единоличным спикером своего учреждения. Возможно, благодаря возникновению этого культа любая рациональная критика данной политики, даже политически нейтральная, воспринималась как посягательство на святыни, как антиукраинские действия в интересах враждебных внешних сил.
Еще рано делать выводы, но можно предположить, что историческая политика института в значительной степени содействовала политическому фиаско идеократического режима Порошенко. Результаты голосования как на президентских, так и на парламентских выборах во многом определялись результатами исторической (а также языковой и культурной) политики центра.
Протестный электорат составил больше 40% среди тех, кто голосовал за основного конкурента Порошенко. В некотором смысле от результатов своих усилий пострадал и глава института Вятрович — идя под 25-м номером в списке партии Порошенко, он не уместился на лавке соответствующей фракции, на которую влезло лишь 23 человека.
О перспективах
Сейчас институт вновь оказался в исходной точке: опять возник вопрос о его идентичности и общественной роли. Ресурс запоздалого антикоммунизма уже исчерпан. То же можно сказать и о ресурсе этнического или партийного национализма: заполнить условным и безусловным Бандерой символическое пространство страны не получилось.
Ресурс национального Пантеона в его сугубо этноцентрическом и партийном варианте оказался мелок, пришлось добавлять национализированные фигуры советского прошлого или заниматься импортом. В результате в Киеве, например, появились проспекты и улицы Лобановского, Гавела и даже большого друга Украины покойного сенатора Маккейна.
Есть и другой побочный продукт политики памяти в стиле министерства правды. Политический нажим центра наткнулся на итальянскую забастовку местных властей: города, поселки и села стали иллюстрацией песни Антонова, украсившись виноградно-абрикосовыми улицами.
Украинское общество устало от идеократии, что подтвердили президентские и парламентские выборы. Новая власть не имеет выразительной идеологической физиономии, но пока еще демонстрирует чувствительность к общественному мнению, поэтому вряд ли пойдет на резкие движения. Институт опять превратился для власти то ли в чемодан без ручки, то ли в пятое колесо.
Интересующаяся вопросами исторической политики часть общества обсуждает перспективы института. Говорят о двух вариантах: умеренный — смена руководства и переформатирование идеологической направленности, и радикальный — ликвидация.
Скорее всего, возобладает умеренный вариант — слишком много шума и демагогических истерик ожидается со стороны паствы Вятровича. Сам факт его недавнего увольнения уже породил серию горестных жалоб сторонников и радостный рев противников в социальных сетях.
С бюрократической точки зрения институт сейчас функционирует как департамент Министерства культуры (в подчинении которого он находится). Крупные проекты — Архив национальной памяти и Музей революции достоинства — фактически превратились в автономные. Поэтому, скорее всего, институт останется на своем месте и при своем статусе.
Это обстоятельство возвращает нас к куда более важному вопросу: о содержании деятельности института. И здесь все в тумане. В сероватой мгле возникают и исчезают смутные образы, трудноуловимые и непонятные. Куда идем? Как идем? С кем? Зачем?
Нетрудно заметить, что новое руководство не спешит определяться с направлением движения в сфере ответственности института — руки не доходят, других дел невпроворот, да и без этой мелочи скандалов хватает. А тут почти гарантирован еще один. Сказывается и скудный кадровый ресурс новой власти — кого поставить во главе дивного учреждения, смысл и назначение которого вновь утеряны с утратой партийности?
Наверно, оптимальный вариант для нынешней украинской власти — обратиться к тем, кто разбирается в вопросе, организовать общественную и экспертную дискуссию и сослаться на ее результаты, принимая окончательное решение.
Сейчас, по крайней мере, понятны две вещи. Первая: историческая политика Украины должна стать более инклюзивной, уйти от крайностей революционного экстаза и принципов партийности. Вторая: если институт нельзя ликвидировать, его нужно радикально реформировать, прежде всего — не допустить его монополизации представителями одного политического направления. Иначе — скрипач не нужен. Тем более что на самом деле он и не скрипач.
Украинская повстанческая армия, УПА — запрещенная в России террористическая организация.
