Интервью со старостой пражского района Ржепорые Павлом Новотным о его тайне.
Respekt: Какое впечатление в Ржепорые произвело Ваше недавнее выступление на российском телевидении?
Павел Новотный: У меня были некоторые опасения, но нашим людям я понравился.
— Опасения насчет чего?
— Они не смотрят мои выпуски в интернете, и им это совершенно неинтересно. Их интересуют разноцветные контейнеры, поимка графферов, порядок на улицах зимой, тротуары. Поэтому я опасался, что мою войну с этими русскими тут не поймут и потребуют отступиться. Но, знаете, ни один человек не сказал мне: «Ты нас позоришь». И единственное, что я услышал: «У тебя двое детей, так что будь осторожнее». А вообще мне никто и слова поперек не сказал. Им нравится, что мы выступили против этих русских.
— А что именно им нравится?
— Что мы не позволяем им вмешиваться в наши планы по установке памятника власовцам. Им нравится, что я заявил: «Нет, мы сами все решим». Нам звонят местные жители, чьи родители рассказывали им о власовцах, и плачут. Вот им все это нравится.
— Им безразлично, что Ваши действия были похожи на провокацию?
— Это ваше видение, а у них нет подобных предубеждений. Для вас это отчасти медиа-игра, но ее не было.
— Как родилась идея поставить памятник власовцам?
— Когда я писал статью в «Эхо», я понял, что на памятной доске, посвященной жертвам Холокоста, допущены ошибки. Меня это страшно разозлило, и я решил потратить полмиллиона на исправления, а также на ремонт льва, установленного еще при Первой республике. Обо всем этом я рассказал на «Фейсбуке», где мое видео посмотрел Павел Жачек. Оценив масштаб моей работы, он предложил мне вспомнить о власовцах. А я ответил согласием. И все нас поддержали: «Да, отлично». Мне эта идея показалась очень подходящей, и полгода назад мы приступили к подготовке.
— Какие события происходили в Ржепорые в конце войны?
— Войны тут почти не было, если так можно сказать. Она унесла у нас всего 27 жизней. Во время Пражского восстания творились вещи намного хуже. Шестого мая эсэсовцы начали убивать мирных жителей недалеко от нас — на Баррандове. В Ржепорые воцарился жуткий страх. У местных мужчин было оружие, но им приходилось находиться на позициях, а не дома. Думали, куда спрятать женщин и детей, и в этой ужасной атмосфере сюда вошли 40 танков 2-го полка первой дивизии Власова. Власовцы расселились тут, и Буняченко устроил штаб в аптеке. Там они приняли решение помочь центру Праги.
— Благодаря этому в Ржепорые не велись боевые действия?
— Да. Власовцы помогли значительно разрядить обстановку.
— Каким будет памятник?
— Скромным. Я попробую ошеломить этих русских, чтобы они нас не доставали. Мы сделаем все быстро. Потом я проведу торжественное открытие. Памятник будет посвящен 300 погибшим при обороне Праги.
— На позапрошлой неделе Вы выступили на эту тему по российскому телевидению. Как получилось интервью?
— С момента, когда я опубликовал письмо Путину, ко мне постоянно обращались российские СМИ. За 72 часа ко мне приехали шесть съемочных групп из России. Некоторые приезжали повторно; кто-то отправлял внештатных корреспондентов, а другие слали вопросы по «Вотсапу». Одна российская съемочная группа прилетела из Риги на 15 минут в режиме «туда-обратно». Им не понравилось, что им отправила их пражская внештатная сотрудница, поэтому они отправили в администрацию Ржепорые группу из Риги.
— О чем они прилетели спросить?
— Найдется ли у меня смелость, чтобы взять на себя ответственность и переоценить решения Нюрнбергского трибунала. Поскольку я человек умный, да еще и профессиональный журналист, я сделал вид, что не понимаю, о чем речь, и ушел от ответа. Веселовский мне этого не позволил бы, но он и врать мне не стал бы. Я сказал этой русской мадам, что мне безразлично, что там было на Нюрнбергском трибунале. Мы говорим о том, что произошло в конце войны тут, в Ржепорые.
— А не прилетали ли они просто снять Вас на камеру? Ведь в чем еще может быть смысл подобного мимолетного визита?
— Я предполагаю, что в России эта история получила огласку в сетях, и они захотели еще раз сыграть на этом. Они хотели не только заснять меня, но и встретиться со мной лично. Для этого они и отправили сюда штатную съемочную группу. Воспользовались ли они этим для пропаганды, я не знаю. Я не настолько умен. Но, по-видимому, в России эта тема вызвала резонанс. Наверное, новость о том, что кто-то где-то собирается поставить памятник власовцам, показалась им очень важной.
— Как было организовано выступление на канале «Россия 1»?
— Мне просто в очередной раз кто-то позвонил и предложил выступить вечером вживую на российском телевидении. Я отказался, потому что за четыре дня спал часа три, а кроме того, мне нужно заниматься местными проблемами. Но в итоге я согласился на живое выступление по российскому телевидению. И мне было безразлично, что за канал. Они сказали, что снимут большую студию в Праге и сделают телемост. На что я им ответил: «Нет, мы будем в Ржепорые. У меня тут оперативный штаб, карты, а вы — агенты ГРУ». Я глумился над ними. Мол, будем передавать из администрации Ржепорые, или интервью не будет вообще. И они приехали сюда.
— Рассматривали ли Вы вариант не разговаривать с ними?
— Нет, поскольку я со своей открытостью, которую вы видите, готов встретиться с любым журналистом. В ж*пу я не посылаю даже с*аные «Парламентни листы», этих придурков. Я говорю им что хочу. Например, что помочусь на могиле Окамуры. В общем, я договариваюсь со всеми и никому не отказываю, даже российскому телевидению.
— Звучит слишком просто. У Вас, конечно, была причина с ними поговорить.
— Но почему?
— Потому что я тоже журналист и открыт для СМИ, даже для советских. Я вышел из шоу-бизнеса и хочу в телевизор, хочу прославиться. Во-вторых, мне нравится, когда сюда приезжает шестая российская съемочная группа, задает мне дебильные вопросы, а я могу над ними потешаться. В-третьих, я рад, что моя точка зрения кому-то интересна, и, по-моему, нет ничего такого в живом выступлении по российскому телевидению.
— Вы говорили, что не знали, для кого выступали. Вы не спросили?
— Вы бы спросили. Мне было все равно. Это был уже шестой российский телеканал, и все вели себя одинаково. Ко мне не приехал какой-нибудь независимый телеканал Каспарова. Пока. Перед обсуждением я видел себя в главном выпуске новостей на «России 24» в пятиминутном репортаже. Мне уже не хотелось спрашивать, какой лживый телеканал приехал на этот раз. Тут стоял мужчина с мобильным и снимал. О происходящем я узнал, когда мне дали наушники и они включили мне звук из студии.
— Кажется, Вы поступили весьма наивно.
— Может. Если бы я знал, для кого выступаю, то лучше подготовился бы. Возможно, повесил бы сзади украинский флаг.
— Почему Вам хочется провоцировать?
— Потому что меня это как-то заводит.
— Что в этом Вас заводит?
— Наверное, что я могу провоцировать. Я полгода работал с Соукупом, но никогда не видел, чтобы по телевидению говорили абсолютную ложь. Это мне показалось абсурдным, и я решил немного поиграть в их игру. Да, я проявил наивность, раз на то пошло, но меня это не волновало. Я воспринял это как одну большую игру, чтобы не сойти тут в национальном комитете с ума.
— А отчего бы Вам сходить с ума?
— Я пришел как журналист от оппозиции вместе с «Партией пиратов» в администрацию, которую разворовали. Я грозил провести судебную ревизию, но так ее и не провел, потому что по ходу дела тут из журналиста превращаешься в защитника этого места. Чтобы не сойти с ума от этой работы, где я почти 24 часа, я воспринимаю все это как большую игру. Я расслаблен, спокоен. У меня отличные заместители, и нам многое удается.
— Это хорошо, но мне интересно, думаете ли Вы о возможных последствиях этой игры с Россией.
— На следующий день я подумал, не опасно ли это, скажем, для моей семьи. Может ли кто-нибудь бросить в комнату бутылку с зажигательной смесью. Мне того, что я видел у Коларжа (староста района Прага 6, который хочет перенести памятник маршалу Коневу — прим. авт.), не надо, то есть полицейской охраны. Я просто немного испугался за своих близких и коллег. Другие последствия, к примеру, международные, мне совершенно безразличны.
— И как Вам кажется, угрожает ли Вам что-то?
— Какой-нибудь придурок тут в Праге, какой-нибудь русский, которого я разозлил, может бросить бутылку с зажигательной смесью. Администрация никак не охраняется. Камера на входе выключена (мы договорились не снимать людей). Все камеры в Ржепорые бутафорские. Не выношу Большого брата. Но теперь придется его приобрести ради этого памятника.
— Влияет ли эта опасность на планы по установке памятника власовцам?
— Я мог остановить процесс в первый, второй или третий день, но не остановил. Я сказал себе, что не обделаюсь. Но, знаете, я боюсь! Думаете, я герой? Да что вы! Но показывать им свой страх я не буду.
— Какое впечатление у Вас осталось после выступления на российском телевидении?
— Я собой горжусь, и в СМИ меня оценили. Думаю, я завоевал симпатию людей, которым не нравился. По-моему, я сам помог своей политической карьере.
— А что, по-Вашему, людям понравилось больше всего?
— Что я надавал этим русским. Как популист я в восторге.
— Некоторые знатоки России полагают, что Вы сослужили службу местной пропаганде. Не выступили ли в роли полезного идиота?
— Господи, мы говорим об этом на протяжении всего интервью.
— У Вас не возникает таких подозрений?
— А именно?
— Что они зарвались. Что они врут, делают из нас дураков и пусть идут к черту с таким поведением. Я играю с внешней политикой? Да. Но с ней играют и Гржиб и Коларж.
— После того как план установить памятника власовцам раскритиковала Россия, Вы написали письмо Путину. В нем Вы назвали его «карикатурой на самого себя с ядерным чемоданчиком под задницей и лидером, переполненным водкой и нечистой совестью». Зачем так оскорбительно?
— Ну не знаю, Путину пишут раз в жизни, разве нет? Или Ржепорые пишут Путину и Российской Федерации раз в жизни. Раз уж я взялся писать, то высказал все. Я увидел тут шанс, так как знал, что письмо будет опубликовано.
— Но зачем оскорблять?
— Иногда правда звучит оскорбительно. Кроме того, я довольно грубый человек, хам, и мне пришлось бы потратить на письмо три дня, чтобы написать его прилично.
— Задумывались ли Вы над возможными последствиями?
— Недолго. Я сказал себе: «Мне и Ржепорые это пойдет на пользу, а этих русских взбесит. Мне это сделает позитивный пиар, и ничего мне не будет, потому что я слишком публичен».
— Что Вы узнали о России благодаря этому опыту?
— Я узнал, что государственные СМИ давно и целенаправленно интерпретируют прошлое и настоящее совсем не так, как обстоят дела на самом деле. Пропаганда настолько невероятно сильна, что народ верит, что за ними — мощь и ими все восхищаются. Их самоуверенность не наигранная, хотя в реальности ее меньше, чем кажется.
— Раньше Вы этого не знали?
— Знал, но думал, что не все так плохо. Я думал, там слышен также голос независимых СМИ. Но нет, нет…
— Что из этого следует для чешско-российских отношений?
— Из этого следует, что мы для них дерьмо. Во-вторых, из этого следует, что если у кого-то появляется шанс на пару секунд засветиться на российском телевидении, то нужно или глумиться над ними, или посылать в ж*пу. Не надо беспокоиться, что будет с семьей, с работой, «не обрушат ли мне сайт». Нет, идите в ж*пу: все было не так, как вы говорите. Конев пришел на следующий день после освобождения. Им надо правду говорить — вот что из этого следует. Это наша обязанность!
Павел Новотный (38 лет)
Начинал журналистом в газете MF DNES, а затем стал самым известным чешским бульварным журналистом. В 2009 — 2013 годах работал в издательстве Stratosféra шеф-редактором журнала Spy и шеф-редактором сайта Super.cz и Superspy.cz, а затем — сайта eXtra.cz. Он также работал сценаристом передач Яромира Соукупа на телеканале TV Barrandov и вел реалити-шоу на телеканале Prima и передачу Prásk! на телеканале Novа. Сейчас он ведет собственный видеоблог на Mall.cz. С прошлого года является старостой района Прага — Ржепорые.
